Когда «Мальчик», перебравшись через груды щебня, остановился под открытым люком планетолета, все стали торопливо застегивать шлемы, готовясь к выходу. Но Ермаков остановил их:
— Незачем ходить всем. Со мной пойдут Быков и Спицын.
В кромешной тьме, подсвечивая себе фонариками, они на четвереньках проползли по перевернутому коридорному отсеку к перекошенной стальной дверце. Быков слышал, как скрипит силикет под коленями и часто стучит кровь в висках.
— 4-черт...— задыхаясь, бросил Ермаков.— Сил не хватает. Попробуйте вы, Алексей Петрович.
Быков уперся в дверь, нажал. С пронзительным скрежетом она подалась, образовался узкий проход.
— Входите, товарищи...
Они оказались в пустом кубическом помещении — очевидно, в кессоне. В лучах фонариков блеснули обломки разбитых приборов. Ермаков нагнулся, поднял чешуйчатый металлический костюм, внимательно осмотрел.
— Кислородные баллоны пусты,— пробормотал он,— все ясно.
— Глядите! — сдавленным голосом вскрикнул Спицын.
Быков оглянулся и попятился. Что-то загремело под ногами. Позади виднелась узкая полоска света.
— Вход,— сказал Ермаков.— Пошли.
Они миновали освещенную кают-компанию, осторожно перешагивая через обломки мебели и обугленное тряпье, покрытое бурыми пятнами — вероятно, когда-то это были простыни,— и протиснулись в рубку.
— Здесь...
На стене, бывшей в свое время потолком, горело матовое полушарие лампы. Треснувшая поперек панель управления была сдвинута с места, из-под нее торчали обгорелые провода. Но радиопередатчик работал, дрожали зеленые и синие огоньки за круглыми разбитыми стеклами. И перед ним, уронив косматую, обмотанную серыми бинтами голову, сидел мертвый человек.
— Здравствуй, пандит Бидхан Бондепадхай, отважный калькуттец,— тихо сказал Ермаков и выпрямился, положив руку на спинку кресла.— Вот где довелось тебя встретить... Ты умер на посту, как настоящий Человек...
Он помолчал, стараясь справиться с волнением. Затем поднял сжатый кулак и отчетливо проговорил:
— Светлая тебе память!
Они подняли тело межпланетника и осторожно положили его на пол.
— Ну что ж, лучшего памятника, чем этот планетолет, для него не придумаешь.— Ермаков склонил голову.— Оставим его здесь.
Быков смотрел на худое, искалеченное тело, наскоро и неумело обвязанное простынями и обрывками белья, и думал о том, что этому человеку, бойцу науки, наверное, не было страшно умирать одному, за миллионы километров от Земли. Такие не падают духом, не отступают. Такими сильно человечество.
Спицын отошел от радиопередатчика.
— Сам чинил аппаратуру,— вполголоса сообщил он,— и сам наладил автомат-пеленгатор. Но как он уцелел при таком ударе — не могу себе представить. Здесь все разбито вдребезги.
Быков вздрогнул, пораженный новой мыслью:
— Анатолий Борисович, а где же остальные?
— Кто?
— Ну... его спутники.
Ермаков ответил:
— Бондепадхай-джи летел на Венеру один.
Забрав бортжурнал, пленки из автоматических лабораторий и дневники, они тщательно закрыли за собой двери и направились к выходу. Выбравшись из люка, Ермаков сказал, понизив голос:
— Там, в «Мальчике», поменьше подробностей о том, что видели. Спицын, сделайте несколько снимков корабля — и пошли.
В кабине «Мальчика», усевшись за пульт управления, он кратко и сухо рассказал геологам о гибели Бондепадхая.
Дауге спросил только:
— Это тот самый Бидхан Бондепадхай, что основал на Луне обсерваторию? Калькуттец?
Ему никто не ответил, и лишь несколько минут спустя Ермаков, не отводя глаз от смотрового люка, проговорил:
— Эта планета — чудовище. Вероятно, половина всех жертв в истории звездоплавания принесена ей. И каких жертв... Но мы ее возьмем! Мы ее укротим!
Ермаков был в шлеме, и Быков не видел его лица, но он видел сжатые в кулаки руки, лежащие на панели управления, и знал, что под силикетовой тканью стиснутые пальцы холодны и белы, как мрамор.
«Мальчик» уверенно шел на север, навстречу ветру, обходя смерчи. Два из них с шумом столкнулись, распались в косматое облако, и свирепый ветер подхватил его и погнал прочь к далекому горизонту. И вот впереди, гася красное сияние неба, вспыхнуло ослепительно синее, неправдоподобно прекрасное зарево. На его фоне отчетливо проступила сиреневая волнистая гряда далеких холмов. Зарево дрожало, переливаясь бело-синими волнами, в течение нескольких минут. Затем померкло и исчезло.
— Голконда фальшиво улыбнулась нам,— сказал Ермаков.— Идет Черная буря. Алексей Петрович, берите управление. Сейчас, вероятно, нам понадобится вся ваша сноровка.
ВЕНЕРА ПОКАЗЫВАЕТ ЗУБЫ
Позже Быков никогда не мог восстановить в памяти с начала и до конца все то, что произошло через несколько минут после слов командира. Еще меньше могли бы рассказать остальные, не успевшие или не пожелавшие наглухо пристегнуть себя к сиденьям. Черная буря Голконды не приносится и не налетает ураганом — она возникает мгновенно, как отражение в зеркале, сразу и справа, и слева, и спереди, и сзади, и сверху, и снизу. Взглянув на инфраэкран, Быков успел только заметить исполинскую чернильно-черную стену в сотне метров от «Мальчика» — и наступила тьма. Здесь кончались впечатления и начинались ощущения.
Транспортер был отброшен назад со скоростью курьерского поезда, и Быков с размаху ударился головой в шлеме о переднюю стенку. Из глаз посыпались искры. Быков зашипел от боли и вдруг почувствовал, как «Мальчик» задирает нос, становясь на дыбы. Ремни впились в тело, затрещали, но выдержали. Вокруг, в кромешной тьме, визжало и грохотало; вцепившись в пульт управления, оглохший, ослепший, задохнувшийся от страшного напряжения, Быков дал полный, самый полный вперед и выбросил одновременно все четыре опорных рычага. Задний правый сломался через секунду. Тьма закрутилась бешеной каруселью. «Мальчик» повалился набок, прополз несколько десятков метров по песку и перевернулся вверх дном. Уцелевшие рычаги приподняли его, и буря сделала все остальное — транспортер снова встал на гусеницы.
Как всегда в минуты смертельной опасности, мозг работал быстро, холодно и четко. Быков сопротивлялся, слившись с великолепной машиной, напрягая все мышцы, следя расширенными остекленевшими глазами, как на экране в бездонной мгле возникают дрожащие голубые клубки. «Удержаться, удержаться!..» На экране плясали ослепительные шары, беззвучно взрывались, разбрызгивая огонь, в грохоте и вое бури, гусеницы многотонной машины вращались с бешеной скоростью, сверхпрочные титановые шесты впились в почву, но «Мальчик» отступал. Буря снова повалила его, поволокла. «Удержаться, удержаться!..» Уау-у, уау-у...— ревет, и воет, и грохочет, надрывая барабанные перепонки. На губах какая-то липкая слякоть... Кровь? А-ах! Быков повисает на ремнях головой вниз, бессознательно надавливает клавиши... А на экране скачут косматые огненные клубки... Шаровые молнии? А-ах!.. «Удержаться, что бы там...» И снова «Мальчика» бросает на корму...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
