политической жизни любой страны: требовалось помешать конкурирующей партии сделаться лидером в жизни одного комбината на севере Финляндии.
На большом заводе в городе Раахе весь рабочий профсоюз а также кадровое ведомство начала подминать под себя организация под названием «Национально-патриотическое движение». Как правило, за такими гордыми словами гнездятся фашиствующие молодчики, очень модные ныне по всей Европе. Коммунистов выдавливают, а иногда и бьют. Под раздачу попадают даже, так называемые, беспартийные, которых большинство. С этой целью национал-патриоты создали молодежные центры «Воинов Одина» и «Мы Каръяла — нам Похъела».
Если коммунистам удастся противостоять в бытовом плане фашистам — то есть, вернуть право выбора на добровольную основу — все за ними и потянутся. А это — доверие, это — поддержка, это — согласие с основными целями и задачами.
— Ты, как член Политбюро ЦК компартии Финляндии, подходишь для такой работы, как никто лучше, — сказал Юрье. — Не афишируя себя, конечно.
— Когда? — тяжко вздохнув, спросил Тойво.
— Вообще-то, к сентябрю, — сказал Юрье. — Летом, как правило, активности никакой. Мы с товарищами думали, что документы необходимые за это время как раз удастся выправить. Ну, а ты уже упакован по полной программе — так что есть время продумать свои действия, ну, и отдохнуть еще. Ты где до этого работал?
— В Вяртсиля на машиностроении, — ответил Тойво.
— Вот и замечательно: выправим тебе рекомендацию по рабочей линии, комар носа не подточит.
На том и порешили. Не сказать, чтобы предстоящая работа была вопреки чаяниям Антикайнена. Наоборот — с людьми, полная свобода творчества, независимость от финансовых средств. И плюсом также может быть расценено вероятность связи с другом Отто Куусиненом, который, по слухам, с новым Антикайненом в приятельских отношениях совсем не состоит.
В общем, спустя два с лишним месяца, он взялся за работу со всем рвением, которое мог себе позволить.
Перед этим, конечно, Тойво съездил в свой домик и общался с Лиисой, которая ни о чем не спрашивала, просто была рада его возвращению. А лето в Тохмаярви — это чудесная пора, если, конечно, как-то договориться с комарами. Но с этими подлыми тварями можно только биться смертным боем. Всю романтику финской природы портят, кровососы!
Антикайнен отправился в Раахе, нисколько не настраиваясь на борьбу, на идеологию — да, вообще, ни на что. Ораторствовать перед рабочими массами — да ну! Это тоже не входило в его планы. В замечательный день 1 сентября 1929 года Тойво был уже на месте.
Для начала он изловил местного «социалиста» — запуганного и дерганного мужчину под пятьдесят лет.
— С полицией какие отношения? — спросил он.
— Да никакие, — пожал плечами тот.
— Это хорошо.
Местные хулиганы, объединившись под политическими лозунгами, зачастую «работали» за удовольствие. То есть, деньги не получали, зато получали власть. В жизни, однако, люди объединяются сами по себе чрезвычайно редко. Обычно их кто-то к этому подталкивает.
— Когда народ к тебе потянется со своими предложениями, пожеланиями и прочим — знаешь, к кому за помощью обращаться? — строго спросил Тойво.
— К полиции? — растерялся «социалист».
Прекратив смеяться, Антикайнен обрисовал ситуацию: рабочий профсоюз — представитель Лейно — фракция эдускунты.
— Вот и все. Поддержите на выборах — поддержат вас, ну, и тебя лично, — объяснил он. — Будете жить и процветать. И детям, и внукам заработка хватит. Ведь чем раб от работника отличается?
— Чем?
— Эх, садовая твоя голова: раб — работает, работник — зарабатывает. Вот так. По рукам?
«Социалист», было, протянул руку, но тут же ее боязливо одернул.
— А если народ не потянется? — спросил он.
— Не переживай, друг, — вздохнул Тойво. — Это уже моя забота.
Отправившись после этой беседы в полицию, Антикайнен почти неформально переговорил с местными полицаями и случившимися тут же парой деревенских ленсманов. Конечно, предварительно, он показал свои документы, в том числе и листок какого-то убытия из Вяртсиля — им его снабдил Лейно. Среди представителей «закона» оказалось несколько человек с шюцкоровским прошлым, отчего у Тойво авторитета стало немного больше, чем у простого обывателя.
Выяснилось, что приверженцы фашизма так же не приветствуются у них в городе, как и фанаты коммунизма — от них одни беспорядки. И те, и другие падки на силовые меры, не гнушаются мордобоем и даже разбоем.
— А у вас и коммунисты имеются? — невинно поинтересовался Антикайнен.
— Ага, — хором согласились полицаи. — Парни из «Мы — Каръяла, нам — Похъела».
— А Нинисто? — он назвал фамилию «социалиста».
— Так это профсоюз рабочих, а он ничего не решает, — опять хором выдали полицаи. — А что?
Да ничего, какая-то дезориентация здесь наблюдается. Не иначе кто-то где-то сидит и дирижирует. Комбинат-то в Раахе — ого-го! Градообразующее предприятие.
— Господа полицаи, вы в хоре петь пробовали? — Тойво собрался уходить.
— А-то! — обрадовались они.
Следующую пару недель Антикайнен потратил на «знакомство» с участниками боевых групп, которые «обеспечивали покой и мирный труд рабочих на предприятии». Кому сломал руку, кого просто сделал временно нетрудоспособным по причине множественности травм всего организма. Его пытались отловить, в него даже разок пальнули, но все это было полной чепухой для командира лыжников-шишей и человека, выжившего в странных условиях нематериального мира год спустя.
Каждому, с кем довелось общаться по делу «комбината Раахе», он говорил:
— Надеюсь, ты понимаешь, с кем тебе безопасней сосуществовать и получать зарплату за твой труд?
— С кем? — без исключения, спрашивали все собеседники.
— А ты подумай на досуге, — всегда отвечал Тойво.
Через некоторое время удалось вычислить «засланного казачка», играющего всю политическую карту места.
Это был одинокий маленький человечек, обеспеченный и относительно независимый, ярый охотник и коллекционер холодного оружия, которое он почему-то именовал «арийским». Всегда безупречно одетый, педантичный до мерзости, Берг — такова была его фамилия — умел долго и воодушевленно разглагольствовать о новых крестоносцах, что не вызывало сомнений: скоро придет время, когда сподвижников Берга будут носить в крытых алым атласом носилках, в то время, как прочие будут всего лишь червями и копошиться в грязи.
Тойво пришел в его дом под видом интересующегося клинками человека, который обладает уникальным ножом. В доказательство он набросал эскиз утраченного в ночь на Ивана Купалу древнего пуукко.
Берг его принял — как же иначе можно было поступить с человеком, который переминался с ноги на ногу перед его отнюдь не шикарным холостяцким жилищем. Соратники разошлись по делам, и до завтрашнего утра можно было предаваться планам, расчетам и самоподготовке. В общем, дело было к вечеру, делать было
