— Если бы ты увидела мотоцикл и поняла, что я рядом, то повернулась бы и ушла?
Глаза Франсуа снова стали холодными и насмешливыми.
Зоя молчала. Темная тень упала на ее лицо. Она сама не знала правды.
— Думаю, да, — наконец ответила она.
— Ушла бы? Не захотела меня увидеть?
— Да. — Она освободила руку и поправила прядь волос, упавшую на лоб. — Ты знаешь, почему, Франсуа.
— Не уверен.
Рожье сунул руки в карманы куртки. Его лицо стало угрюмым и замкнутым.
— Потому что мы стали другими. — Она помедлила. — После смерти Поппи все изменилось.
— Да. Я был жестоким, бесчувственным, непроходимым дураком! — с ожесточением произнес он.
Люди, сидевшие через проход, посмотрели на них с любопытством.
— Нет. Ты был ошеломлен горем. И очень-очень зол. — Зоя провела пальцем по стеклу, и оно заскрипело. — Ты злился на судьбу. Но думал, что злишься на меня.
— Да, ты права, — согласился Франсуа. И все же, восхищаясь ее умением четко сформулировать смысл происшедшего, он отчаянно хотел объяснить, что из этого следует. — Но разве у нас есть выбор? Нужно смириться с судьбой и принять ее веление.
Она прищурилась.
— Вот именно.
Франсуа стиснул ее руку.
— Однако принять судьбу вовсе не значит позволить ей сломать нам жизнь.
— Слишком многое переменилось за это время, — тихо сказала она.
Он откинулся на спинку кресла и порывисто провел ладонью по волосам. О, как ей был знаком этот его жест и все другие мельчайшие жесты, какое наслаждение они доставляли ей!
Нет! Он не должен переубедить меня! — в ужасе подумала она. Нельзя начать все сначала, а потом опять расстаться. Я больше не выдержу!
— Да, переменилось многое, — с горечью сказал он. — Например, ты согласилась выйти замуж за человека, которого не любишь. За человека мелкого, ничтожного и совершенно не ценящего тебя.
— Это жестоко, Франсуа! — вздрогнула Зоя.
— Ради Христа, зачем? Зачем ты это сделала? Когда я узнал об этом, то не мог поверить. И сейчас не могу. После того что у нас было…
— Перестань! — яростно прошептала она. — Ты прекрасно знаешь, как я любила тебя!
— А что случилось потом?
— Когда ты уходил после известия о смерти Поппи, то смотрел на меня с ненавистью. Как на чужую. — Его лицо посерело, из прикушенной губы потекла кровь. — Как будто ты предпочел бы, чтобы умерла я, а не Поппи!
— О Боже! И ты еще называешь меня жестоким?
— Из-за моих слов и предчувствий ты считал меня сумасшедшей. — Ее глаза засверкали и стали ярко-голубыми. Франсуа промолчал. — Сначала ты думал, что это слабость. Человеческая слабость. Женская хрупкая психика, да?
В голосе Зои звучало обвинение. Она полностью отрицала свою вину в том, что случилось после ужасной гибели Поппи.
— Да, я признаю это, — медленно сказал Франсуа. — Твои сны и видения — что бы они собой ни представляли — были той частью твоей психики, которая являлась для меня тайной. Я никогда не мог заставить себя понять такие вещи, отвергал и презирал их. Я твердил себе, что это не ты. Не настоящая ты.
Зоя испустила тяжелый вздох.
— А потом, когда она умерла, ты подумал, что это колдовство. Что я владею черной магией!
Окружающие навострили уши. Зоя говорила очень тихо, но напористо, ее красивое лицо исказилось. Некоторые слова разнеслись на весь вагон. Черная магия. Колдовство. К ним снова повернулись любопытные физиономии. Франсуа посмотрел на них с такой яростью, что наблюдатели устыдились и вернулись к своим газетам. Рожье снова взял руку Зои.
— Да. Я признаю все это. И хочу, чтобы ты меня простила, — просто сказал он.
У Зои побежали по спине мурашки, на глаза навернулись слезы. Она крепко стиснула его пальцы.
Франсуа не терпелось расспросить ее о Чарльзе. И больше всего о том, в чем Зоя едва не созналась ему во время своего отчаянного телефонного звонка. Было ясно, что это чрезвычайно важно для них обоих. Однако гигантским усилием воли он взял себя в руки и спокойно сказал:
— Давай поговорим о сегодняшнем дне и о том, что нам предстоит.
— Тебе понравится дядя Уильям, — после короткой паузы промолвила она.
— Я не буду мешать, Зоя. Если захочешь поговорить наедине, я просто подожду тебя. В Брэдфорде много вещей, которыми я могу заняться.
Она слегка нахмурилась и вдруг вспомнила.
— Ну да, твои художники и идея основать галерею! Марина говорила мне о твоей новой работе.
— Значит, Марина была нашим посредником? Не знал. Что ж, хорошо, — сказал он, пожав плечами. — Едва ли я стану сегодня заниматься галереей, но всегда могу несколько часов побродить по улицам с камерой. — Франсуа улыбнулся и приподнял брови. — Настоящее мужское ремесло!
— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — очень решительно сказала Зоя. — Я должна кое-что выяснить, и мне будет лучше сделать это в твоем присутствии.
— Честно?
— Да.
— Ох, милая!
Франсуа быстро наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Когда он выпрямился, Зоя продолжала смотреть на него с нежностью.
И снова они сидели молча. Близко. Два человека, находившиеся в полной гармонии друг с другом.
Поезд затормозил, приближаясь к месту назначения, и Зоя снова сжала руку Франсуа.
— Когда мы были вместе, — сказала она, — я кое-что скрывала от тебя. Потому что боялась.
— Теперь можно ничего не бояться. Ты знаешь это, милая.
Зоя понимающе улыбнулась и покачала головой.
— Возможно. Но главное другое. Теперь можно ничего не скрывать.
Уильям Пич жил в маленькой квартирке над пекарней, затерянной в лабиринте переулков неподалеку от центра города. Расплатившись с водителем такси и увидев сборище разномастных домиков, Франсуа удивился. Он представлял себе, что все родственники Зои живут в богатых предместьях.
В квартиру Уильяма нужно было подниматься по узкой лестнице, пристроенной к внешней стене дома. Дядюшка ждал их на пороге.
— Малышка Зоя! — воскликнул он, целуя ее в щеку. — Ага! А это кто? Ты не сказала, что привезешь с собой счастливчика!
Франсуа улыбнулся, шагнул через несколько ступенек и пожал протянутую ему руку.
— Франсуа Рожье, — коротко представился он.
Ульям провел их в маленькую гостиную с пылающим газовым камином. Здесь было очень уютно и чисто. На круглом столике у окна лежали крошечные треугольные сандвичи, свежеиспеченные пшеничные лепешки, густо намазанные маслом, нарезанный ломтями пышный бисквит и фруктовые пирожные.
Это напомнило воскресенья ее детства. Тогда дядя Уильям жил в маленьком домике на другом конце города. Он и его жена Джин владели пекарней и кондитерской. Дела у них шли бойко, и свободны они были только по воскресеньям. Единственный «приемный день», как выражалась ее мать.
