Изменили календарную терминологию. Римские названия месяцев «январь», «февраль» и т. д, которые сейчас употребляет весь культурный мир, пришли в Киев вместе с христианством. Впродолжении 900 лет их употребляла киевская, литовско-русская, московская и петербургская письменность. Они вошли в быт всего православного востока Европы. Самостийникам понадобилось заменить их доморощенными «грудень», «серпень», «жовтень», отдалив себя, на этот раз, не только от России, но и от Европы.
То, что в 80-х годах сделано Огоновским в области литературоведения, то позднее, в начале XX века, выполне…
[… пропуски и чехарда в оригинале…]
…рощенными «грудень», «серпень», «жовтень», отдалив…
[… пропуски и чехарда в оригинале…]
…временному самостийничеству схему истории Украины.
Излагать ее здесь сколько-нибудь подробно мы не можем; она достаточно широко известна. Скажем только, что если ее охватить общим взглядом, то получим, приблизительно, схему «Истории Русов», развернутую в виде большого исторического полотна, приобретшую вид современного научного труда, отмеченную знаком эрудиции, смелого привлечения первоисточников, но преследующого все ту же цель — под легенды подвести научный фундамент.
У Грушевского не было, подобно Костомарову, заблуждений относительно «Летописи Конисского». Поддельный и злонамеренный ее характер выяснен был к тому времени в полной мере, но у него мы видим ту же изначальную обособленность Малороссии от прочих русских земель не только территориальную, но этнографическую. Уже среди племен упомянутых Геродотом в VI веке до нашей эры, он готов отличать волынян от черниговцев. Никто до сих пор не решался говорить об украинцах, белоруссах и великороссах в эпоху так называемого расселения славян, все считали эти деления позднейшими, возникшими через тысячу лет после «расселения», но Грушевский всех славян, живших по Днестру, по Днепру и дальше на восток до Азовского моря, прозванных Антами, — именует «украинцами». Надо сказать, что такая смелость появилась у него не сразу. Еще в 1906 году он признавался: «Конечно, в IX–X веках не существовало украинской народности в ее вполне сформировавшемся виде, как не существовало и в XII–XIV вв. великоросской или украинской народности в том виде, как мы ее теперь себе представляем».[198] Но уже в 1913 г. в «Иллюстрированной Истории Украины» он широко пользуется терминами «Украина» и «украинский» для самых отдаленных эпох. Киевское Государство X–XIII вв. для него, конечно, государство украинское. В полном согласии со схемой «Истории Русов» и учением Духинского, он резко отделяет и киевские земли, и сидящий на них «украинский» народ от северной и северовосточной Руси. Хотя власть киевских князей распространялась на теперешние белорусские и великорусские земли, говорившие и писавшие одним языком, исповедывавшие одну общую с киевлянами религию, а следовательно подверженные и общему культурному влиянию, он не относит их к киевскому государству, а рассматривает скорее как колонии этого государства. Он решительно ополчается против рассказа Начальной Летописи о призвании князей и о перенесении княжеской резиденции из Новгорода в Киев. Все это объявляется выдумкой. И Аскольд, и Дир, и Олег были природными киевскими князьями, а легенда о зарождении государственности на новгородском севере — позднейшая вставка в летопись.
Непрестанно подчеркивается более низкая в сравнении с Киевом культура северных и северо-восточных земель, но объясняется это не провинциальным их положением в отношении Киева, а какими-то гораздо большими отличиями. Из всей суммы высказываний видно, что эти отличия расовые. В полном согласии с точкой зрения Духинского, будущие великорусские области считались заселенными не славянами, а только славянизированными инородцами, главным образом, финно-угорскими племенами — низшими в расовом отношении. Ни циклопических сдвигов в судьбах народов под влиянием нашествий, вроде гуннского или татарского, ни перемены имен, ни смешения кровей и культур, ни переселений естественных и насильственных, ни культурной эволюции, ни новых этнических образований не существует для него. Украинская нация прошла через все бури и потопы, не замочив ног, сохранив свою расовую девственность, чуть не от каменного века. Как известно, татарское нашествие было особенно опустошительным для русского юга. Плано Карпини, лет через пять проезжавший по территории теперешней Украины, живой души там не видел, одни кости. Грушевский посвятил обширный том, около 600 страниц, в доказательство неправильности версии о запустении Украины при Батые. Историческая наука невысоко ценит это исследование, но в данном случае интересует не его правота или неправота, а породившая его тенденция, продиктованная сепаратистскими схемами и теориями. Грушевский не может считаться их творцом, они создались до него в казачьей Украине и в пораздельной Польше.
Потратив столько усилий, чтобы объявить Киевское Государство украинским, Грушевский оставляет его ничем почти не связанным с последующей историей Украины. В этом смысле он уступает даже «Истории Русов». Там, хоть, литовско-русская знать и уряд выводятся из киевских времен, даже гетманы казацкие и старшина связываются генеалогически с древней аристократией. У Грушевского нет и этого. Он не приемлет версии шляхетского происхождения казачества, оно у него — мужицкая сила; он взял в этом вопросе сторону Костомарова и Драгоманова.
Дойдя до казачьей «добы» (эпохи), забывает и про Киев, и про князей, и про древнюю культуру. Все это остается ненужным привеском к той истории, что наиболее мила его сердцу; взор его приковывается теперь к Запорожью подлинной духовной и культурной родине «самостийной Украины».
Подобно О. Огоновскому, он ненавидит язык киевской эпохи, дошедший до нас в памятниках письменности и в церковно-славянской грамотности, но подобно Огоновскому же, записывает их в депозит Украины, единственно ради помпезности и пышной генеалогии. Он подделал культурную и государственную родословную казачества на тот же манер, на который в XVIII веке казаки подделывали свои фамильные гербы.
О том, как излагается у Грушевского история Малороссии в казачьи времена, тоже говорить много не приходится. Это — задолго до него сложившаяся точка зрения: переяславское присоединение к Москве не подданство, а «протекторат», Хмельницкий и старшина обмануты москалями, царские воеводы и чиновники всячески помыкали украинцами и угнетали их как только могли, а глупый украинский народ не в силах будучи разобраться, кто его угнетает, винил во всем своих неповинных гетманов и старшину. И непосильные поборы, и введение крепостного права — все дело рук москалей.
Единственно новое, что внес Грушевский в казачью «историографию» — это дух самостийнической программы XX века, в свете которой он интерпретирует переяславское присоединение. «Московское правительство не хотело предоставить полного самоуправления украинскому населению, не хотело позволить, чтобы воеводы и прочие должностные лица избирались самим населением, чтобы все доходы с Украины собирались ее выборными чиновниками, поступали в местную казну и выдавались на местные Нужды».[199]
Нам известно, что просьба Хмельницкого об избрании самими малороссами сборщиков податей была удовлетворена правительством; известно, что ни копейки из малороссийских сборов не шло в Москву, но если и на «местные нужды» тоже ничего не шло, то причиной тому казацкое хищничество. Что же касается «непозволения» выбирать воевод и прочих должностных лиц, то этот упрек особенно странен. Мы не знаем таких «должностных лиц» на Украине, которые не выбирались бы самим населением. Воеводы же, особенно в той роли простых начальников гарнизонов, которая за ними сохранилась на практике, были представителями царя и никем другим не могли избираться. Их невмешательство в украинские дела никакого ущерба местному сословному самоуправлению не наносило. Да и не было ни одной просьбы ни в 1654 году, ни позднее, об избрании воевод местным населением, так же как ни в одной челобитной не видим просьбы о «полном самоуправлении».
Курьезнее всего, что сам Грушевский, попенявши вдоволь на москалей, заявляет вдруг: «Правда, у самого украинского общества мысли о последовательном проведении принципа автономии только лишь нарастали и определялись, и резко ставить их оно не решалось».[200] На самом деле, эти мысли не «нарастали» и не «определялись», а их просто не было. Появились они через 250 лет в голове председателя Наукового Товариства им. Шевченко.
Грушевский, как историк, ответствен не только за свои собственные писания, но и за высказывания своих приспешников и единомышленников, в частности, за появление легенды о «переяславской конституции». В брошюре Н. Михновского «Самостийна Украина» о ней не только сообщается как о факте, но приводятся статьи «переяславского контракта». Сказывается:
