Но далее загадка – позвонила или не позвонила, встречалась с министром или нет, но угроза подействовала, ее снова выпустили на сцену в роли миссис Сэвидж.
Кстати, вскоре две знаменитые «конкурентки» оказались в Кунцевской больнице, правда, в разных отделениях, и Марецкая через медсестер передавала Орловой приветы. Орлова не отвечала. Вскоре она умерла. В день ее похорон, в холодный январский день 1975 года, Марецкая была тяжело больна, но с высокой температурой приехала в театр до начала панихиды и долго стояла перед открытым гробом. О чем думала она тогда – о ревности, о вечности, о том, как трудно выживать и быть всегда первой в искусстве, а, может быть, она все же вспоминала Екатерину Алексеевну, которая, быть может, не всегда, но искренне старалась быть, а не казаться справедливой.
(Из книги И.Фролова «Любовь Орлова»)
Смешно о детстве, романтически – о юности
Многие знавшие Фурцеву считают, что она довольно быстро освоила роль трибуна. Откуда в ней прорезался ораторский темперамент, умение достойно держаться на сцене или на трибуне, трудно сказать, но скорее всего она и здесь очень старалась. Недаром ходит легенда о том, что дикции она училась у Веры Марецкой. Так вот, одно из первых заметных выступлений Екатерины Алексеевны было в Академии общественных наук в 1955 году. Тогда она работала секретарем Фрунзенского райкома партии. Вот свидетельство очевидца: «На сцену вышла стройная, красивая, молодая женщина. Все обратили внимание на то, что она не разложила на столе листки бумаги, а сразу стала говорить, импровизировать. Начала просто: немного о себе, смешно о детстве, романтически о юности. О том, что не думала, что будет когда-нибудь выступать в этом красивом зале перед серьезной аудиторией. Потом перешла к обсуждению работы райкома. Вроде бы сменила тему, но опять говорила естественно, без занудства, с юмором. А ведь разговор серьезный – о том, как жить дальше. Перешла на разговор о стране, о послевоенном периоде, о промышленности, строительстве, об образовании, о многом другом. И во всем выступлении рефреном звучали слова о том, что нам надо сделать страну самой сильной, самой передовой.
Когда Фурцева закончила свою речь, зал едва ли не встал, долгие аплодисменты наградили оратора. А потом в кулуарах к ней многие подходили и не стесняясь поздравляли с красивой речью».
(Из воспоминаний Д. Квока, работника Фрунзенского райкома партии)
Регулярно посещала сандуны
Шаляпинскую традицию в Сандунах в наш век поддержали Екатерина Фурцева и ее подруга, которую автор книги «Сандуны» Анатолий Рубинов представляет словами: «певица, поющая зычным голосом». Кто она? Сейчас отвечу. Но сначала скажу о ее подруге, бывшей ткачихе, увлекавшейся в молодости авиацией, окончившей институт тонкой химической технологии и волею партии ставшей в конце карьеры министром культуры великой державы, регулярно посещавшей бани. «Зычным голосом», еще и красивым, пела в номерах Зыкина, Людмила Георгиевна, народная артистка СССР, дружившая со страдавшей одиночеством (несмотря на замужество и высокую должность) министром культуры СССР. Фурцева прошла путь в партии от секретаря райкома до секретаря ЦК. Не обижена была природой ни красотой, ни умом. Но дважды накладывала на себя руки. Не от несчастной любви. Первый раз резала вены и впадала в депрессию после того, как товарищи по Политбюро вывели ее из состава этой всемогущей компании и освободили от должности секретаря ЦК и первого секретаря Московского горкома партии. То была, скажу молодым, старые и так знают, должность губернатора, главнокомандующего Москвы. Ее славно исполнял как раз князь Долгоруков, первый помывшийся в Сандунах из серебряной шайки.
Второй раз Екатерина Алексеевна не выдержала унижения, когда все те же товарищи из Политбюро и ЦК партии нашли криминал в постройке подмосковной дачи… В свете нынешних дачных сюжетов эта давняя история кажется не стоящей выеденного яйца. Но тогда представлялась позором. Его гордая Екатерина пережить не смогла.
…Я видел ее на лестнице Колонного зала, где, накинув на светлую голову косынку, вообразив себя, как в молодости, ткачихой, она рассаживала на ступенях смущавшихся делегатов городской партконференции от Краснопресненского района и Трехгорки. В центре разношерстной группы, сколоченной по принципам партдемократии, Фурцева выглядела яркой, веселой кинозвездой. О ней когда-нибудь напишут…
(Из книги Л. Колодного «Москва в улицах и лицах»)
Она входит в десятку…
Фурцева полна энергии и творческих замыслов и, как всегда, продуманно и быстро решает все вопросы.
Я знаю Екатерину Алексеевну уже 22 года (секретарь МК, секретарь ЦК, министр культуры), у нас с ней были десятки деловых встреч, и всегда я восхищался ее уменьем быстро находить правильные решения самых непростых вопросов.
Е.А.Фурцева – единственный министр-женщина в правительстве Советского Союза, но она, бесспорно, входит в десятку лучших наших министров и даже в десятку лучших государственных деятелей…
(Из воспоминаний генерал-полковника авиации Героя Советского Союза Н.П. Каманина)
Еще раз про «еврейский вопрос»…
При Хрущеве не было проведено осуждения готовившегося выселения всех евреев на Колыму, не состоявшегося чудом из-за смерти Сталина…
Были проведены расстрелы евреев по обвинению в экономических преступлениях именно при Хрущеве. Тогда же были ограничения на число евреев в вузах.
«Количество евреев в институтах должно равняться количеству евреев-шахтеров», – говорила министр культуры Фурцева.
(Краткая Еврейская Энциклопедия, статья «Антисемитизм»)
КГБ… Отстранили
Андропов согласился с инициативой министра культуры СССР Е.А. Фурцевой о том, что к решению вопросов о выезде за границу деятелей культуры КГБ отношения иметь не будет.
(Из статьи Филиппа Бобкова «Российский кто есть кто», № 1, 2004)
«А там как народ скажет…»
С ней можно было разговаривать – она прислушивалась к собеседнику…
Не успел я закончить картину, как директор «Мосфильма» Сурин потребовал немедленно показать материал… Прихожу и вижу Фурцеву со всем синклитом. Говорю: «Фильм не закончен, показать не могу». – «Но я уже пришла!.. Вы же не можете отправить женщину восвояси!» – «Для меня вы сейчас не женщина, вы министр. А министрам полработы не показывают». Она побагровела… Не знаю, что она подумала, но предложила пройти с ней в суринский кабинет, достала из сумочки бумагу и протянула мне. Это был донос бухгалтера моей съемочной группы, в котором он сообщал, что я снимаю антисоветское кино. И я показал ей фильм. После просмотра – молчание. Наконец, Фурцева говорит: «Да…» Все на разные голоса: «Да…» – «Да-а» – «Да-а-а…» Фурцева: «Крепко вы тут завернули». Все: «Крепко это он завернул…» – «Это он крепко завернул…» – «Завернул он это крепко…» Фурцева: «Но ведь все это – правда…» Синклит: «Конечно, Екатерина Алексеевна, это все правда!» Словом, одобрила меня. Попросила только сделать водораздел между старым и новым временем, между сталинским и хрущевским, то есть. «А там как народ скажет».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
