воздухе повис кислый запах мочи.
Почуяв его, я слегка изменил положение ног, чтобы надавить сильнее.
И тут – подумать только! – этот чертов дурак полез за телефоном. Как будто телефон мог ему помочь. Как будто он работал и можно было позвать на помощь. Как будто помощь прибудет вовремя и ублюдка успеют спасти.
Затем он попытался сделать вдох, и телефон вывалился у него из пальцев.
Я видел, как до Рудольфа дошло, чем все закончится. Как его охватила паника, как из глаз брызнули слезы. Как трепыхнулась и умерла надежда.
Я смотрел на это, и по телу разливалось сладкое тепло.
«Ты убил ее».
«Почувствуй то, что чувствую я, мерзавец».
Я оскалил зубы. Я был пуст, зол и очень-очень силен.
Я надавил сильнее.
Сломалась кость. Которая? Да плевать. Мне хотелось снова услышать этот приятный звук.
– Боже мой, – вдруг охнул русский где-то сзади. – Дрезден, что все это значит?
– Отвали, Саня, – прорычал я. – Я быстро.
Рудольф издал булькающий звук.
– Дрезден. – В басовитом голосе Сани слышалось волнение. Что ж, вполне резонно. Ведь ему недоставало моей ясности мышления. – Он не представляет для тебя угрозы. Прекрати.
– Он убил Мёрфи, – на удивление спокойно ответил я. – Сейчас я поквитаюсь, а затем займемся делом.
– Нет, – сказал Саня. – Это не тебе решать.
В его голосе зазвучала сталь.
Я медленно повернул голову и взглянул на него.
Рыцарь Надежды вынул Эспераккиус из ножен, и сабля грозно сверкнула во тьме переулка.
– Отпусти его, – велел Саня. – Ты убиваешь человека. Если он преступил закон, его будут судить. Но не так.
– Секундочку, – сказал я так, будто собирал сэндвич.
Лицо у Сани стало какое-то не такое, а какое именно, я так и не понял, но сообразил, что ситуации такое лицо не соответствует. Саня приблизился. Двигался он неплохо. Весьма неплохо. Он был достойный противник.
– Гарри Дрезден, последний раз повторяю.
В абсолютной чистоте моей ненависти появилась какая-то примесь. Распознать ее я не смог, но страшно разозлился. Еще бы. Глубокое переживание разом утратило свою безупречность. Это существо, этот Рудольф… Он не заслуживал даже той смерти, которую я собирался ему причинить. Не мог умереть по-человечески, и мне приходилось растрачивать на него свои силы. Он даже презрения моего недостоин.
– Уйди, Саня, – бросил я. – Происходит то, что происходит.
Но он не уходил. Такое не в стиле Рыцаря. Он не собирался ждать, пока я закончу с делами. Поэтому придется вправить ему мозги.
На секунду Саня закрыл глаза, будто ему стало больно.
Ой, да ладно. Разве можно быть таким дураком?
Я опустил щит, подскочил к Сане и лягнул его в пах.
Двигался я быстро, бил сильно, но Саня не раз и не два дрался за жизнь со всевозможными злодеями, к тому же он не из тех, кого можно вывести из строя пинком ниже пояса. В последний момент он успел сдвинуть бедра и в какой-то мере смягчить удар, поэтому не упал, а пошатнулся, попятился, но все же устоял на ногах.
Я не дал ему времени прийти в себя. Влетел в зону досягаемости Эспераккиуса, врезал левым предплечьем по правой руке Сани, отбил ее вверх и назад и не дал ей опуститься. Саня большой и сильный, но я больше и сильнее. Я прижал его к стене и ударил коленом в живот, раз и еще раз, и если бы это был не Санин живот, а деревянная доска, она раскололась бы в щепки.
В ответ русский стукнул меня лбом в лицо. За взрывом боли последовало статическое онемение, и я отлетел к другому концу переулка, где сильно ударился плечами о стену. Хруст, жаркая вспышка в вывихнутом суставе, и я снова обрел полный контроль над правой рукой.
Саня успел дважды вломить мне кулаком в живот, а кулаки у него как кувалды, но третий удар я заблокировал правым предплечьем, после чего изо всех сил топнул по Саниной ноге. С неоднозначным результатом, поскольку ботинки у него были рабочие, с металлическими вставками. Русский пошатнулся, но тут же вознамерился ударить меня коленом в пах. Я закрылся бедром – тем, которое поранил на парковке, – и на секунду мир сузился до размеров тоннеля, а затем я вывернул шею и от души впился зубами в Санино ухо.
Саня завопил и попятился.
Пользуясь этой переменой в равновесии, я ринулся вперед и со всей силой мускулов, помноженной на мощь Зимнего Рыцаря, оттеснил русского в самый конец переулка, где он очень неудачно врезался в стену. Я почувствовал, как удар выбил из него весь дух, и испустил победный клич, глядя, как Саня отлетает от стены и целую секунду ничего не соображает.
За эту секунду я успел ударить трижды: кулаком в шею, в основание челюсти чуть ниже уха и, наконец, в висок. Бац-бац-бац.
Саня выронил меч и со звуком, похожим на сдавленный рвотный позыв, в ошеломлении упал навзничь.
– Болтун и лицемер, – бросил я сверху вниз. – Тебя мои дела не касаются.
Ко мне взывала ненависть, и некогда было тратить время на развлечения, какими бы приятными они ни казались.
Я выплюнул Санину кровь и повернулся к Рудольфу.
Тот, свернувшись калачиком, лежал на земле и, судя по звукам, которые издавал, задыхался от боли. Помимо прочего он утратил контроль над кишечником, и в воздухе стояла такая вонь, что мне захотелось оторвать Рудольфу руки и ноги, по одной зараз.
Но он был не один.
Рядом с ним преклонил колено сэр Уолдо Баттерс.
Маленький Рыцарь взглянул на меня и медленно распрямился. Я видел, как он дрожит, дрожит всем телом. Его лицо побледнело, а белый плащ с красным крестом был покрыт кровью и прочими следами хаоса, в котором побывал его владелец.
Но этот плащ был ему к лицу.
– Гарри, – сказал Баттерс, – такого я не допущу.
– Ты видел, что он сделал. – Мой голос прозвучал так, будто горло забилось щебенкой пополам с битым стеклом. – Что он сделал с Мёрфи.
– Гарри, у тебя временное помешательство, – начал уговаривать меня Баттерс. – Я не позволю его убить.
– Хочешь защитить эту тварь? – рыкнул я.
– Не его я защищаю, – огрызнулся он, твердо посмотрел мне в глаза и перестал дрожать. Крепко сжимая рукоятку сломанного меча Веры обеими руками, он выпрямился во весь рост. – Я хочу защитить друга.
Новый удар по ясности мышления. Новая волна ярости. Я даже не потрудился озвучить заклинание. Гори оно все синим пламенем. Просто поднял напитанную гневом руку, вобрал витавшую в ночи неприкаянную мощь, и молния, призванная из ничего и ниоткуда, устремилась к
