– Нет-нет, я чувствую себя хорошо, – как можно убедительнее произнесла я. – Просто… здесь немного душно. Все будет в порядке, уверяю вас. К тому же мой грум ждет меня.
И тут мне пришла в голову одна мысль, это могло оказаться бесполезным, но и не повредило бы ничему.
– Сэр Флэтчер…
– Да, моя дорогая?
По-видимому, не на шутку обеспокоенный моим видом, он был весь галантность и внимание.
– Мне пришло в голову… Как это грустно, что молодой человек в подобном положении чуждается своей семьи. Быть может, он все же хотел бы обратиться к своим родным с письмом… примириться с ними? Я была бы счастлива вручить такое письмо… его матери.
– Вы замечательно предусмотрительны, дорогая! Конечно! Я велю спросить. Где вы остановились, дорогая? Если письмо будет написано, я перешлю его вам.
– Видите ли, – я на этот раз вполне справилась с улыбкой, хоть и чувствовала ее как будто наклеенной на мою физиономию, – я не могу сейчас сказать это с полной уверенностью. В городе у меня есть родственники и множество знакомых, у всех у них я считаю себя обязанной провести какое-то время… чтобы никого не обидеть.
Я принудила себя рассмеяться.
– И поэтому, если вас это не слишком обеспокоит, я предпочла бы прислать за письмом своего грума.
– Конечно, конечно! Отлично придумано, дорогая моя! Просто отлично придумано!
Бросив быстрый опасливый взгляд на свой графин, он взял меня под руку и проводил до ворот.
– Вам лучше, милочка? – Руперт отвел волосы у меня со лба и посмотрел мне в лицо. – Вы бледная, как брюхо у дохлой свиньи. Нате-ка глотните еще разок.
Я покачала головой, отказываясь приложиться к фляжке с виски, села и вытерла лицо влажным платком, который Руперт положил мне на лоб.
– Ничего, со мной уже все в порядке.
Сопровождаемая Муртой, который изображал моего грума, я смогла отъехать от тюрьмы лишь настолько, чтобы меня оттуда не было видно, после чего в полном изнеможении сползла с седла на снег. И лежала, рыдая и прижимая к груди шкатулку с вещами Джейми, пока Мурта не заставил меня подняться и сесть в седло, после чего препроводил в маленькую гостиницу в Уэнтуорте, где Руперт снял помещение. Комната находилась на верхнем этаже; отсюда видна была громада тюрьмы, плохо различимая в сгущающихся сумерках.
– Парень мертв? – спросил Руперт, и на этот раз на его широком лице, почти полностью утонувшем в густой черной бороде, отражались только сочувствие и тревога – ни следа привычных для него ухарских ужимок.
– Пока нет, – ответила я с тяжелым вздохом.
Слушая мой рассказ, Руперт медленно ходил по комнате, в раздумье то выпячивая, то поджимая губы. Мурта сидел спокойно, черты его лица не выражали ни малейшего волнения. Я подумала, что из него получился бы отличный игрок в покер.
Руперт со вздохом уселся рядом со мной на кровать.
– Ну хорошо, он жив, а это, в конце концов, самое главное. Однако черт меня побери, если я знаю, что делать дальше. У нас нет возможности проникнуть в тюрьму.
– Нет, есть, – внезапно заговорил Мурта. – Благодаря тому, что наша барышня подумала о письме.
– Ммфм… Это всего один человек. И пройти он сможет только до приемной коменданта. Но для начала и это сойдет.
С этими словами Руперт вытащил свой нож и кончиком его почесал в бороде.
– Чертовски трудно отыскать его в таком обширном здании.
– Но я знаю, где он примерно находится, – сказала я, обрадованная уже тем, что мы строим какие-то планы и что товарищи мои не отказываются от предприятия, каким бы безнадежным оно сейчас ни казалось. – То есть я знаю точно, в каком он крыле.
– Вот как? Гм.
Руперт отложил нож и снова принялся ходить по комнате, потом остановился и спросил:
– Сколько у вас денег?
Я сунула руку в карман платья. Там лежали кошелек Дугала, деньги, которые дала мне Дженни, и моя нитка жемчуга. От жемчуга Руперт отказался, взял кошелек и высыпал из него монеты на свою широкую ладонь.
– Этого хватит, – сказал он, позвякивая монетами, и обратился к братьям Каултерам: – Вы оба пойдете со мной. Джон и Мурта останутся с Клэр.
– Куда же вы отправляетесь? – спросила я.
Руперт высыпал монеты в спорран, оставив лишь одну; он подбросил монету вверх, поймал и заговорил:
– Предположим, в городе есть еще одна гостиница, на другом конце. Солдаты из тюремного гарнизона, предположим, посещают распивочную этой гостиницы в свободное от дежурства время – потому как она к тюрьме ближе, а выпивка там стоит на пенни дешевле.
Тут он снова подбросил монету, повернул ладонь вверх, поймал монету и зажал между двумя пальцами.
Я наблюдала за его манипуляциями, начиная смутно догадываться, к чему он клонит.
– Надо полагать, что солдаты не прочь поиграть в карты? – задала я вопрос.
– Как знать, барышня, как знать! – отвечал он, опять подбрасывая монету.
Он поймал ее в сложенные вместе ладони, раскрыл их – монеты не было. Белозубая улыбка сверкнула в черной бороде.
– Но мы можем пойти и проверить это, – сказал он, прищелкнул пальцами, и монета появилась снова.
На следующий день, примерно в начале второго часа, я вновь прошла под остриями опускной решетки в ворота тюрьмы; решетка эта, сооруженная вместе со зданием в конце шестнадцатого столетия, не утратила своего охранительного и устрашающего значения за двести лет, и я для храбрости потрогала кинжал у себя в кармане.
Сэр Флэтчер как раз в это время погружался в послеобеденный сон – такую информацию Руперт и его помощники выудили у солдат-охранников во время своего вчерашнего набега на распивочную в гостинице. Возвратились они уже под утро – с красными глазами, пошатываясь и распространяя вокруг себя пары эля. На все мои расспросы Руперт отвечал одной фразой: «Барышня, чтобы выиграть, нужна удача, а чтобы проиграть, необходимо искусство!» Потом он прикорнул в уголке и захрапел, предоставив мне мерить комнату шагами, что я, впрочем, делала и до этого в течение всей ночи. Проснулся Руперт примерно через час – с ясными глазами и трезвой головой – и тут же изложил основные черты плана, который я должна была воплотить в действительность.
Мурта под видом моего грума приехал к тюрьме на четверть часа раньше меня и был пропущен без затруднений. Предполагалось, что его отведут в приемную коменданта и попросят подождать. Находясь там, он должен был попытаться найти план западного крыла и, если повезет, связку ключей, отмыкающих камеры.
Я беспокойно поглядывала на небо, стараясь определить поточнее время. Во время еды сэра Флэтчера точно так же нельзя было беспокоить, как и во время сна; Мурту при всех обстоятельствах попросили бы подождать, но, если я явлюсь до того, как комендант усядется за стол, меня могли бы пригласить разделить с ним трапезу, а это в высшей степени некстати. Впрочем, вчерашние партнеры Руперта по картам заверили его, что сэр Флэтчер никогда не нарушает свой распорядок: гонг к обеду раздается ровно в час, а через пять минут подают суп.
На страже у ворот находился тот же караульный, что и накануне. Он удивился, но приветствовал меня вполне любезно.
– Такая досада, – заговорила я. – Мне хотелось, чтобы мой грум передал сэру Флэтчеру маленький подарок от меня в благодарность за доброе ко мне отношение во время нашей вчерашней встречи. Но я обнаружила, что этот дуралей уехал без подарка, и вынуждена была сама явиться сюда. Он уже приехал?
Тут я улыбнулась, сожалея о том, что у меня нет ямочек на щеках и потому я в состоянии продемонстрировать лишь два ряда сверкающих зубов. Показала я часовому и принесенный с собою небольшой сверток.
Улыбки оказалось вполне достаточно. Меня пропустили и провели по коридорам к приемной коменданта. Хотя эта часть здания, по-видимому, недавно была заново обставлена, не возникало никаких сомнений в том, что это тюрьма. Здесь стоял особый запах, который я воспринимала как запах страдания и страха, хотя на самом деле он лишь свидетельствовал о многолетней грязи и отсутствии канализации.
Патрульный пропустил меня в коридоре вперед и осторожно следовал за мной на некотором расстоянии, чтобы не наступить на мой плащ. И это, черт побери, оказалось замечательно, потому что я свернула за угол прежде, чем он, и через распахнутую дверь кабинета сэра Флэтчера увидела Мурту, который уволакивал бесчувственное тело дежурного солдата за огромный письменный стол.
Я отступила на шаг и «уронила» свой сверток на каменный пол. Послышался звон стекла, и в воздухе явственно и очень сильно запахло персиковым бренди.
– Господи! – воскликнула я. – Что я наделала!
Пока караульный вызывал заключенного, который должен был убрать пол, я тактично пролепетала, что, пожалуй, подожду сэра Флэтчера у него в приемной, проскользнула в дверь и плотно закрыла ее за собой.
– Какого дьявола вы тут натворили? – набросилась я на Мурту, но он, не обратив ровно никакого внимания на мой тон, сообщил:
