Эксплуатация ресурсов осуществлялась частными лицами, а государству выплачивался невысокий налог. Изначально он был равен пятой доле добытого металла; отсюда выражение «бразильская пятина»[117]. Однако взимание государственной доли было непростой задачей, поскольку изыскатели использовали многочисленные способы уходить от надзора и избегать налогов. В этой ситуации были приняты другие способы сбора налогов — уплата фиксированной суммы муниципальными палатами (сто арроб в год), удержание части металла в конторах по плавке, которые принадлежали властям. Усилия и репрессивные меры, направленные на борьбу с контрабандой и на обеспечение уплаты налогов, всегда были ненавистны золотоискателям и породили недовольство португальскими властями, которое начиная с «золотого периода» не переставая росло в Бразилии.
64. Эпоха правления Жуана V
Период наибольшего притока бразильского золота практически совпадает с длительным правлением Жуана V, которое продолжалось практически пятьдесят лет (1706—1750). Но повышение государственных и частных доходов не привело ни к долгосрочным изменениям в экономике, ни к важным трансформациям в социальной структуре. Этот период процветания окончился быстро, и страна осталась в прежнем состоянии.
Наиболее популярным объяснением феномена является личная ответственность Жуана V за расточительство сокровищ, которые текли из Бразилии. Правда заключалась в том, что король тратил практически все средства, в то время как государство покрывало за счет бразильского золота содержание роскошного двора и огромные расходы королевской власти.
Но из всего бразильского золота лишь пятая часть шла государству. Помимо дохода от золота также поступали деньги от торговли табаком (в 1716 г. доходы от этого вида торговли составляли 20% всех доходов короны), сахаром, красным сандалом, африканскими рабами; и большая часть этих доходов находилась в частных руках. Торговля товарами, произведенными в метрополии, особенно вин Порту, и экспорт соли также были важными источниками дохода для короны.
Тем не менее деньги как таковые не могли решить проблемы. Их применение отражало менталитет и уровень образования людей, которые ими распоряжались. Эпоха Жуана V характеризовалась практически полным отсутствием промышленных кадров, нехваткой людей, готовых использовать богатство как инструмент для создания нового богатства.
Португальский дипломат той эпохи — Жозе ди Кунья Брошаду так описывает точку зрения Франции на португальскую «элиту»: «В Португалии нет науки, нет политики, нет экономики, нет образования, нет знати, нет двора. Литература находится в изгнании, в монастырях едва умеют служить обедню. Из них никто не имеет представления об истории Библии и Священных книг. Отцы церкви и церковные соборы неизвестны. Что касается истории, португальцы — полные невежды даже в своей собственной истории и не знают своего происхождения, своих завоеваний, своих интересов, своих побед и достижений. Все для них безразлично: война, мир или нейтралитет, альянс с Австрией или союз с Францией. Они не изучают пути для создания хорошей торговли, и нет даже понимания, приведет такой путь к проигрышу или выигрышу. Немного изучают схоластическую идеологию, очень уставая от утонченных аргументов, ненужных и неуместных тонкостей. Наука, которую больше всего изучают, — гражданское право, поскольку оно представляет наименьшую потребность и приносит наибольший вред. Судьи и адвокаты погружаются в изучение деталей и утомительные ссылки и речи в ущерб сторонам. Дворяне надменны сверх меры и считают себя богами, говорят мало и всегда держатся в стороне от общения, опасаясь и боясь совершить какой-либо шаг [фамильярность], по причине которого станут менее божественными. В целом знать бедна, нечасто присутствует при дворе, не имеет обхождения, демонстрирующего искусство галантности, которое им абсолютно незнакомо, словно они родились в горах или в деревне. Им не преподают свободных искусств. Не было кого-либо, кто мог говорить на своем собственном языке, чтобы научить своих детей без помощи учителей и гувернанток. Если среди них есть кто-то, кто хотел бы поговорить о вопросах науки и политики, над ним смеются и третируют его как "студента", что то же самое, что безрассудный безумец. В их домах нет вышколенной прислуги, которая обычно имеется в домах больших господ. У слуг нет определенных обязанностей, они прислуживают без каких-либо формальностей и блеска. Не уделяется никакого внимания экономике города [общественной экономике], живут с тем, что имеют, даже не зная, могут ли они иметь больше или жить лучше».
Начиная с XVII в. и до середины XVIII в. известны различные доклады путешественников и иностранных послов, которые совпадают с вышеизложенным описанием. Складывается впечатление, что в отношении португальцев стало общим местом употреблять определение «кафры» («дикари»)[118]. Падре Антониу Виейра писал, что португальцев считали «кафрами Европы». Дуарти Рибейру ди Маседу заканчивает свое «Рассуждение о введении искусств в Королевстве» словами, что если его проект будет реализован, то «над нами больше не будут смеяться иностранцы, которые нас считают европейскими индейцами». Луиш Антониу Верней соединяет индейцев и кафров: «Многие люди, которых обычно считают великими юристами, на основании написанных ими простых текстов, когда-то заученных, настолько неотесанны, что кажется, что они только что приехали из Парагвая или с мыса Доброй Надежды».
Этот недостаток «элиты» проявился во всех сферах: в культуре, искусстве, политике, экономике. В течение десятилетий, когда в Португалию текло золото, нехватка активных предпринимателей мешала созданию предприятий, которые смогли бы увеличить богатство. Берега Тежу были всего лишь перевалочным пунктом для ценностей, которые уплывали в регионы с более развитой экономикой, к производителям товаров, которые португальцы потребляли, но не умели производить. Страной, получавшей наибольшую выгоду, была Англия.
Изобилие золота привлекло множество иностранцев, которые стремились создать в Португалии свои фабрики либо привлекались государством для производства импортируемых товаров. Большая часть этих инициатив провалилась по причине нехватки экономической организации. В 1732 г. началась эксплуатация большого литейного завода в Кампу-ди-Санта-Клара в Лиссабоне, которым управлял Никола Лаваш, металлург из Льежа, прибывший в Португалию для отливки колоколов для монастыря в Мафре. В 1734 г. была создана шелковая фабрика, также в Лиссабоне, по инициативе французского предпринимателя Робера Годена, который смог объединить в одну компанию различных португальских капиталистов. Прибыли техники из Франции, и началось производство дама[119] и парчи по французским стандартам. Скоро выяснилось, что капитала предприятия не хватает, но партнеры отказались исправить положение компании новыми займами. В 1750 г. государство было вынуждено взять в свои руки управление компанией, которая обанкротилась.
Имена зарубежных техников и предпринимателей связаны и с другими предприятиями. В 1716 г. в Лоузане по инициативе одного генуэзца была построена бумажная фабрика. В 1718 г. посол Португалии во Франции, несмотря на все трудности утечки специалистов из этой страны, сумел прельстить знаменитого фабриканта зеркал, который прибыл в Португалию для управления фабрикой по производству стекла. Оно не стало успешным, и фабрика развалилась.
Наиболее важным личным достижением Жуана V был проект по строительству огромного здания, размеры которого превосходили все, что когда-либо строилось в Португалии, — дворца-монастыря в Мафре. Но и для этого проекта страна не располагала ни техникой, ни людьми. Возникла необходимость массового привлечения иностранных художников и ввоза предметов искусства, произведенных за пределами страны.
Чертеж ансамбля был изготовлен немецким архитектором Людвигом (более известно его итализированное имя Лудовико[120]). План включал в себя огромный королевский дворец, монастырь на триста человек и церковь. Ансамбль имел площадь примерно 4000 кв. м. В него входило около тысячи трехсот помещений, в том числе залы, комнаты и монастырские кельи. Работы начались в 1717 г. и продолжались до 1750 г. Король потребовал освящения церкви в 1730 г. в день своего рождения. Для окончания работ по всей стране были насильно собраны и отправлены в Мафру свободные мужчины, согнанные в группы. Таким образом было собрано сорок пять тысяч рабочих помимо семи тысяч солдат, которые заставляли их работать. За исключением камня (статуи работы Перу Пиньейру из черного мрамора стали с того времени известными), все привозилось из-за границы. Большая часть скульптур была создана в Италии; отделка, религиозная утварь, подсвечники, куранты были заказаны в Риме, Венеции, Милане, во Франции, в Голландии, Генуе и Льеже. Даже сосна для строительных лесов и бараков для рабочих была привезена из Северной Европы. В Мафру прибыл известный итальянский мастер Джусти[121], который работал там с группой итальянских и португальских учеников. Расписывали ансамбль Тревизани[122], Бьянки[123], Кийар[124], Мазуччи[125], Коррадо[126], Конка[127]. В Мафре сформировалось целое поколение португальских художников, воспитанных на вкусах иностранных мастеров, что даст себя знать в последующую эпоху: так называемый стиль помбалину — это урок иностранных мастеров, воспроизведенный португальскими художниками.
