— Лучше мне умереть, чем дожить до такого дня!
С этими словами он размахнулся и отсек моей голубке голову. Перья несчастной птицы еще кружились в воздухе, когда командор с той же яростью набросился на меня. Прижатый спиной к ограждению, я вынужден был тоже вытащить свою шпагу, чтобы не позволить ему проткнуть меня, как быка.
— Маркиз донес на меня инквизиции. То же самое он сделает и с вашей дочерью.
— Ты вполне заслужил того, чтобы тебя сожгли на костре.
Наши шпаги зазвенели, я отбивал один его удар за другим. Сам я нападать не собирался. В какой-то момент мы сцепились рукоятями наших шпаг, и ему почти удалось опрокинуть меня на спину: после пребывания в пыточной камере я еще не слишком устойчиво держался на ногах. Однако я исхитрился не упасть, повернулся и перепрыгнул через улицу на другую крышу. Подошвы моих сапог заскользили по старой подгнившей черепице, и мне стоило немалого труда удержать равновесие.
— Я не могу сражаться с отцом женщины, которую я люблю. Пожалуйста, примите мои извинения за все обиды, которые я невольно нанес вам. А теперь я прошу вас прекратить дуэль, которая разобьет сердце вашей дочери.
По его лицу, искаженному бешеной злобой, было видно, что мои уговоры не возымели ни малейшего действия. Продолжая преследовать меня, он тоже прыгнул через улицу, но приземлился неудачно: гнилая черепица раскрошилась под его ногами. Командор упал, и его тело начало съезжать вниз по скату крыши. Одной рукой ему удалось ухватиться за скользкий край, в то время как вторая рука и ноги уже болтались в воздухе. Я крепко схватил его за руку, изо всех сил стараясь не сорваться за ним следом и остановить его скольжение. Наконец, мне удалось вытащить его на безопасное место.
Пока он поднимался на ноги, я еще надеялся, что мой великодушный поступок заставит его сменить гнев на милость. Однако командор не был склонен ни к благодарности, ни к перемирию. Более того, воспользовавшись тем, что я опустил оружие, он кончиком своей шпаги мгновенно нанес мне два коротких удара в грудь.
— Этот крест — моя метка. Я оставляю ее на каждом, кого намерен убить, — проговорил он со злобной усмешкой.
Если не считать маркиза, командор, пожалуй, владел шпагой лучше всех в Севилье, и, без сомнения, для многих его искусство имело самые роковые последствия. Он снова набросился на меня, и я с большим трудом сдерживал себя, чтобы не отвечать на его удары. Порезы жгли мою грудь, а кровь уже начинала просачиваться сквозь камзол.
Я перепрыгнул на следующую крышу, но не сумел удержаться на ногах и упал. Перекатившись, я едва успел отразить его очередной удар. Командор продолжал преследовать меня, стараясь не повторить своей ошибки и приземляться подальше от края крыши. Его яростные удары обрушивались на меня один за другим. Я уворачивался, падал, снова вскакивал на ноги, но все лишь с единственной целью — защититься. Всякий раз, отражая его удар, я был буквально на волосок от смерти.
Командор обладал мастерством солдата, который никогда не расстается со шпагой, и он бросался на меня точно так же, как бесстрашный солдат бросается в атаку. У него была только одна цель: убить меня, даже если при этом придется погибнуть самому. В какой-то момент ему едва не удалось вонзить шпагу мне в горло, а потом я с трудом отразил смертоносный удар в живот.
Мы перепрыгивали с крыши на крышу, неминуемо приближаясь к его дому. Возможно, мною двигала надежда на то, что его дочь помешает дуэли, что она опять встанет между нами, как тогда на невольничьем рынке, и смягчит каменное сердце своего отца. Наконец, мы оказались на покатой крыше, расположенной как раз напротив балкона. Я по-прежнему всего лишь защищался, но на этот раз оказался в опасной близости от края и в любую секунду рисковал сорваться вниз и разбиться о камни двора. Он рассмеялся, увидев свое преимущество:
— Это конец, дон Хуан.
Я бросил через плечо отчаянный взгляд на окна его дома, молясь о том, чтобы донья Анна пришла на помощь. В этом взгляде он прочел лишь подтверждение моей вины и, зарычав, как тигр, снова бросился вперед. Из последних сил я балансировал на самом на краю крыши.
Боковым зрением я видел свет в спальне его дочери. Я понимал, что, проиграв эту дуэль, больше никогда не увижу донью Анну. Более того, ее тоже ждет неминуемая гибель — либо от руки маркиза, либо от своей собственной… Любовь придала мне смелости. Я оттолкнул командора назад и с этой секунды стал отвечать на каждый его удар. Затем, применив уже испытанный прием под названием «кольцо Карранза», я быстро выкрутил кисть вместе со шпагой. Таким образом, мне удалось, наконец, обезоружить своего противника.
Его шпага зазвенела по черепице и скатилась с крыши. Без сомнения, командору будет нелегко пережить этот позор, и потому я поспешил предложить ему почетное перемирие.
— Командор, никто никогда не узнает об этой дуэли. В крайнем случае, я скажу, что вы решили пощадить меня и великодушно подарили мне жизнь.
В знак того, что он принимает мое предложение, командор бросил к моим ногам письмо. Но в тот самый момент, когда я наклонился, чтобы поднять записку, он выхватил свой кинжал и бросился на меня с криком «ТЫ УМРЕШЬ!» Я едва успел отскочить в сторону, и командор с разбегу перевалился через невысокое ограждение крыши и рухнул спиною вниз на каменные плиты двора. Я взглянул на его безжизненное тело. Рот его был приоткрыт, а ладони словно воздеты в недоумении.
Я не сразу увидел человека, который во все горло призывал стражу, но вскоре догадался, что это наверняка шпион, которого маркиз подослал наблюдать за домом доньи Анны. Сегодня это был не Карлос. Я схватил письмо, которое оставалось лежать на крыше, и бросился прочь. Только перепрыгнув через множество крыш и оказавшись на приличном расстоянии от места дуэли, я остановился и позволил себе прочитать послание. Мое сердце трепыхалось как пойманная птица.
«Мой возлюбленный дон Хуан, я пишу вам с трепетом в душе. Моя судьба решена, и это судьба рабыни. Боюсь, мне не избежать брака с маркизом, но свадьба, к счастью, отложена до пятницы. В моей душе осталась искра надежды на то, что вам удастся вызволить меня из неволи. Я не знаю, могу ли я верить в искренность вашей любви, но ваши слова лишили меня сна. Зная о вас так много дурного, я долго пыталась скрыть свои чувства от себя самой. Но больше я не в силах лгать ни себе, ни вам, хотя именно этого требуют ваша преданность маркизу и моя преданность отцу. Я действительно люблю вас и я молюсь, чтобы наш побег удался. Я просила Святую Деву Марию, чтобы вы сдержали слово и взяли меня с собой, прежде чем маркиз раскроет наш план».
От счастья у меня закружилась голова, и я упал на колени, мое сердце пело от радости. Но внезапно этот восторг сменился ужасом от сознания, что я только что убил отца своей возлюбленной. Как мне убедить ее покинуть дом, перед дверью которого лежит тело ее отца? Я посмотрел на кровавое пятно на своем камзоле и на дырку в том месте, куда вонзилась шпага командора. Надо ли искать более красноречивое доказательство моей вины? Я отправился назад по крышам к монастырю Сан-Хосе дель Кармен, придумывая свой ответ на ее послание и подыскивая подходящие слова, которые смогут открыть донье Анне всю правду и убедить ее в искренности моих чувств.
Я знал, что впереди нас ждет нелегкий день. Сегодня вечером она узнает о гибели отца, а завтра ей станет известно о том, что убийцей является тот человек, которого она полюбила. Мне оставалось надеяться лишь на то, что любовь и сострадание окажутся сильнее, чем жажда отмщения.
Спальня доньи Анны
В этот день я приблизился к дому доньи Анны с особой осторожностью, зная, что внутри полно офицеров, солдат и священников. Я укрылся за стеной, где меня не мог видеть шпион маркиза, и стал ждать возможности поговорить с девушкой.
Возле самых дверей, словно стражник в карауле, стояла карета дона Педро. У маркиза были все основания подозревать, что командора убил поклонник доньи Анны и что теперь этот человек станет искать встречи с девушкой и постарается убедить ее уехать с ним. Сквозь окно ее спальни я увидел маркиза, который мерил шагами комнату. Донья Анна, сидела на кровати и горько рыдала, закрыв лицо ладонями. Как я смогу посмотреть ей в глаза? Что я скажу в свое оправдание?
Я знал, что должен рассказать ей правду. Любовные игры могут питаться тайнами, но истинная любовь требует абсолютной честности, иначе она просто умрет. Тем не менее сама мысль о том, чтобы предстать перед ее пронизывающим взором, пугала меня больше, чем кинжал командора. Я должен рассказать ей все: как я пытался избежать дуэли, как ее отец гнался за мною по крышам, как он бросился на меня с кинжалом и пал жертвой собственного коварства. Я терпеливо ждал, когда маркиз наконец покинет дом и я смогу сделать свое признание. Рана, которую нанес мне командор, болела, и я зажимал ее рукой поверх кое-как наложенного бинта. Разумеется, мне требовалась профессиональная помощь доктора, но я не хотел рисковать, появляясь на людях, и к тому же не мог упустить возможности поговорить с доньей Анной.
