И джольчик тогда будет заработан совсем честно!..
Марко глубоко-глубоко вздохнул, сказал себе, как противнику-шахматисту, «взялся — ходи!» и со ступеньки прыгнул направо, на длинный ракушечный выступ…
Ну и что? Было не так уж трудно. И не так уж страшно. Почти как во время прежних игр. Правда, раньше не забирался так высоко, но какая разница? Надо только покрепче хвататься за камни, твёрже ставить ноги и не смотреть вниз. Смотреть следует перед собой, выбирая подходящие щели и выемки, чтобы вцепиться как следует.
И лучше совсем не думать, что такой путь будет тянуться целую милю. Надо просто двигаться шаг за шагом, скачок за скачком, толчок за толчком… Хорошо, что не видят его мама и Евгения обмерли бы… А вот если бы увидела девочка Юнка, было бы, пожалуй, замечательно. Тоже обмерла бы, зато…
А что «зато»?
Девочка Юнка, наверно, и не вспоминает бывшего одноклассника Марко Солончука. У неё полно других забот. Эти хлопоты с переездами, с репетициями… А может, опять разболелось плечо… А сам-то он часто ли вспоминает Юнку?
Путь не всегда был головоломным. Попадались и безопасные места: широкие длинные карнизы, на которых угадывались остатки дорожек может быть, тысячелетней давности. Здесь ведь столько всякой старины. То и дело видишь впрессованные в толщу песчаника обломки капителей от храмовых колонн, мраморные карнизы с орнаментом и сложенные арками блоки известняка. А внизу прибой перемывает оранжевые осколки древних амфор и горошины из радужного стекла — от ожерелий эллинских красавиц. У девочек в посёлке почти у каждой такая бусинка на шее, а то и по нескольку…
Иногда открывались и совсем широкие площадки — с теннисный стол. Можно постоять, передохнуть, присесть даже. Можно без опаски взглянуть вдаль. Сизые горизонты размыты и туманны. Жёлтые кучевые облака над ними — как всплывшие острова. Море рябит. Оно ярко-синее, но там и тут пятна солнечных россыпей. И было бы совсем прекрасно, если бы не лиловый прыщ крейсера… А ближе к берегу море становится зелёным. И даже отсюда, с высоты, видно, что оно прозрачное. Кажется, можно разглядеть на дне плоские обросшие камни, на которых рябь от лучей… И носятся над водой, орут чайки, ищут выброшенную штормом добычу…
За площадкой, после короткой передышки опять «сплошной альпинизм». И уже рубашка на груди и животе изжёвана, а ноги и руки в царапинах и белых следах известняка, в рыжих заплатах глины. И босые ступни горят, как надраенные тёркой. Конечно, босиком карабкаться и прыгать по уступам удобнее, чем в сандалетах, но ведь подошвы-то не железные… Зато позади осталось две трети пути! Это Марко понял, когда за скальным поворотом открылась вдали оконечность Тарханайской косы с красно-белой башней маяка. И тут же оказалась впереди ещё одна площадка — этакий каменный балкон, будто приглашающий: «Отдохни…». И даже «скамеечка» была, торчал из вертикальной стены узкий выступ.
Как удержишься от соблазна, когда ноги гудят, а солнце жарит пуще обычного (нет, чтобы хоть на минуту спрятаться в облако!).
Марко сел. Потёр икры и ступни, хныкнул. как брякнувшийся с качелей малыш (всё равно никого рядом нет). И решил, что имеет право отдохнуть подольше. Скосил глаза вниз, на рубашку… Досталось ей. Материя всмятку, две пуговицы потеряны, нагрудный карман, в котором медаль, надорван. Хорошо, что не сильно, а то бы прощай, будущий джольчик… Всё-таки лучше переложить в другой карман, справа.
Марко выудил медаль за ленточку и вспомнил, что даже не рассмотрел её. Ну, с одной стороны — якорёк и надпись: «Тарханайская коса. Южный край». А на обороте?
На таких медалях были самые разные картинки: кораблики, крабы, старинные пушки… А на этой оказался морской конёк!
Вот это да! Совпадение? Или примета?..
В любом случае теперь уже ясно — это именно его. Марко Солончука, джольчик. Гораздо крепче и надёжнее стеклянного пистолетика, который сломался при отъезде в столицу. Пистолетик был всё-таки случайной вещицей, а медаль с коньком…
«Эй, горбач, морской конёк,Разогнись хоть на денёк!..»
«А мне нравится, что у тебя такое прозвище — Конёк… Даже не прозвище, а просто имя…»
«Почему нравится?»
«Ну, ты же весь такой… морской житель…»
Он и правда иногда был похож на морского конька. Во-первых, потому, что часто сутулился. Не из-за какой-то болезни или слабости позвоночника, а просто «из-за лени и вредности», как заявляла старшая сестрица Евгения. Ему даже купили ранец со специальной твёрдой спинкой — чтобы держался прямее. Ну, он и старался держаться, если не забывал… Но было ещё одно сходство: отбеленные неутомимым солнцем волосы иногда взъерошивались от затылка до лба. Будто гребешок у морского конька. А третье сходство — то, что Марко часто вытягивал губы в трубочку. Ему казалось, что в этом случае толстые и совсем «не мужественные» губы его делаются меньше и твёрже. Мама и Евгения говорили: «Ну, снова рот дудкой. Лучше улыбнись…». Он послушно улыбался, а потом — всё опять. Особенно, если думал о чем-то важном или что- то вспоминал… А известно ведь, что у морского конька губы тоже трубочкой. Ну и вот. Если глянуть на Марко сбоку, когда стоит согнутый, волосы — торчком, губы — вперёд, в точности морской конёк. Вроде тех, что малышня ловит на мелководье, среди косматых подводных валунов (ловит, а потом отпускает)…
На кого похож Марко, замечали многие и порой поддевали его добродушными замечаниями. Но прозвища «Морской конёк» в посёлке у Марко не было. Вообще никакого не было, хотя у многих мальчишек они имелись. Появилось прозвище только в столичном Лицее.
Почему он уехал в столицу НЮШа (зачем согласился?!), Марко потом и сам не мог себе объяснить. Ну да, хотелось нового, дальних дорог, чудес большого города, всяких открытий… Но не настолько же, чтобы отрывать себя от моря, от родного берега с Тарханайской косой и маяком, от мамы, от Женьки; от привычного ребячьего народа с Маячной улицы («Марко, пошли на Камни! Слон обещал рассказать про пришельцев с Персияды!»).
А случилось вот что. В прошлом августе наведалась в гости двоюродная мамина сестра тётя Даша с мужем Германом Алексеевичем. Тётя Даша была добрейшая душа, хотя и чересчур со столичными привычками (моды там всякие, косметика). А Герман Алексеевич — усмешливо сдержанный, неразговорчивый и, вроде бы с крепким характером, но с женой всегда соглашавшийся во всех её планах. А планы Дарьи Григорьевны возникали стремительно. И строились они всегда на желании осчастливить ближних.
Маме и отцу Марко она с первых дней принялась внушать:
— Марусенька, Гоша! Я понимаю, вы вросли в эти места всеми корнями. Но зачем обрекать детей на провинциальное прозябание? Женечка красавица! Её милые веснушки — золотая россыпь для создания современного имиджа! У неё все данные, чтобы в столице стать звездой сцены или бизнеса!.. А Марик! С его задатками философа, с его способностью смотреть в глубину явлений!.. А что его ждёт в Фонарях? Судьба приморского Гавроша, а потом должность бригадира рыбачьей артели?.. Неужели он этого хочет от жизни?
Женя морщила конопатую переносицу и деликатно уходила на веранду. Она не хотела быть звездой, а хотела стать научным сотрудником в Институте южных морей. Но он не в столице. И Женя изо всех сил готовилась поступать на биофак в Ново-Византийском Филиале. А Марко делал вид, что разговор не про него. Чего он хочет от жизни. Марко никому не говорил, отвечал, что пока не знает. А внутри себя знал, но ни с кем не делился, потому что сочли бы параноиком…
Он был не такой решительный, как сестрица. Тётушке удалось уломать его «пожить хотя бы годик в главном городе Новых Штатов».
— Ты убедишься, сколько возможностей в столице! Ты ведь нигде не бывал дальше Сканевска! А у нас ты увидишь столько всего! И поймёшь, как отличается Лицей от школы в Фонарях! У нас есть возможности устроить в него племянника! Тем более, у тебя почти сплошь отличные оценки…
Неизвестное всегда заманчиво. А Дарья Григорьевна была настойчива (и муж кивал в такт её словам). Потом уже Марко понял (или почуял), что пожилой, но ещё энергичной супружеской паре, чьи дети выросли и разъехались, очень хотелось иметь кого-нибудь, о ком надо заботиться и тревожиться. Чтобы в жизни виделось побольше смысла!..
Столичный Лицей и правда был не похож на поселковую школу — трёхэтажку из белых известняковых блоков, где в сентябре всегда пахнет побелкой и масляной краской. В гранитном корпусе с полукруглыми окнами и колоннами пахло стариной и науками. Портреты в золочёных рамах украшали стены сводчатых коридоров (какие-то генералы, писатели и прежние директора Лицея). Здесь невозможно было представить игру в конный бой или догонялки-прыгалки — это понимали даже малыши. Впрочем, они, малыши, отличались от старших лицеистов лишь размерами. Лицейская форма с длинными сюртуками и отутюженными брюками делала их уменьшенными копиями выпускников. В самом деле — поскачи-ка в таких костюмах.
