— Спасибо, а как же…
— И супругу твоему в дар, — я вручил ей один из прибранных в замке ножей — Добрый клинок, самолично заказывал его лучшему кузнецу, заплатил за него немало. По руке придется такому славному мужу, как Вильям!
Девушка растерянно переводила взгляд то на нож в ножнах, то на пучок корешков, то на меня, лицо ее порозовело и выражало растерянность.
— Сварти, погоди… Тебе что, все равно?! — она, наконец, определилась с испытываемыми ею чувствами, и из имеющегося ассортимента выбрала праведное возмущение — Тебе что, совсем безразлично? Я так и знала! Скотина же ты бессердечная!
Ругаться было лениво, хотелось за стол, поесть нормальной еды и выпить пивка. И поспать, желательно под крышей.
— Что ты, что ты, сердце мое разрывается от тоски, — поспешил я тут же ее успокоить — Печаль поселилась навеки в душе. Незнаю, смогу ли теперь смотреть на других дев, ведь в каждой из них буду видеть тебя! И спустя много лет, расскажу своим внукам, что счастье свое обрел, но не удержал, растеряв, как небрежный гуляка монеты! Прекраснейшая, сладчайшая ива ожерелий была в моих руках, но упустил и вечное горе познал от разлуки. Не помутиться бы разумом мне, вспоминая, что принадлежит другому та, что похитиласердце мое. И глядя на звезды, я вспомню сияние глаз твоих, тоску и отчаяние топить буду в пиве. Знай же…
Я долго еще так мог, но гейзер моей красноречивости заткнул старый Том, явившийся поторопить девку — на стол накрывать, дабы гостя встретить, как следует. Я обратил внимание, что борода у него, кстати, отросла, хоть и не такая знатная, как прежде. И руки почему-то все норовил за спину убрать.
Застудил минувшей зимой, наверное, в тепло прячет.
Однако вдоволь наглотаться скверного Томова пивка мне не довелось.
Махнув с ним по кружке, в ожидании горячего, горшки с которым уже томились в печи, я позвал Тома в сарай — смотреть подарки. Да, я же не для себя ободрал грядки Ульрика, недосуг мне в пути травами заниматься. А вот в благодарность доброму старику они будут в самый раз. И на руны надо бы глянуть, пока светло и голова свежая.
Деда, при виде того, что ныне стало его собственностью, посетило настоящее счастье, и, растянув бороду в улыбке, он погрузил свои заскорузлые лапы в содержимое мешка.
Он довольно сопел, определяя на глаз редкие корни и травы, что одну за другой извлекал наружу.
Он радовался как ребенок, подсчитывая барыш с продажи того, что он из этого приготовит.
Он вяло брюзжал, сетуя на то, что продукт я привез порядком подвявшим, но это не могло умалить его довольство.
И радость его усиливалась двукратно моим рассказом о великой силе растений, мной привезенных, сорванных, кстати, с делянок самого Ульрика (думал у деда лицо треснет, так он улыбнулся, когда я рассказал, как и откуда взялось все это изобилие).
Я не обращал внимания на искреннюю радость старого знахаря, я был занят тем, что чувствовал себя дураком.
Очень неприятное ощущение, хочу вам поведать.
ANSUZ, FEHU, HAGALAZ, NAUTHIZ.
Вот что сказали мне руны, и на этот раз я отлично понял послание.
Не сбудутся планы алчущего богатства, ждет его беда.
Знак вопрошающему, что шиш ему с маслом, а не добыча, и «оковы нужды» до кучи, авось поумнеет.
Чтобы стало понятнее — когда брал я руны, думал не о том, прощает ли меня Одноглазый за обман. Вопрос не о том затаил в сердце.
Проклятая жадность…
Как там моя сумка с болотной добычей — вот какие мысли довлели на душе. Не прошел ли по моим следам опытный охотник, из знакомых того же Тома? Не порезвилась ли лихая росомаха, что не ради еды, а веселья своего звериного ради откопала и вытащила сумку, и растерзала ее, раскидав содержимое по всему лесу? Смогу ли я вновь, спустя год, найти то место, где схоронил добычу или придется блуждать по чащобам в бесплодных поисках того, чего, возможно, на месте уже и не лежит?
Стыдно.
На дворе кто-то заорал грубым голосом, требуя Тома, но я не обращал внимания: мысли были поглощены полученным уроком. Сказано ведь ясно:
Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но смерти не ведает
громкая слава
деяний достойных *
Не забрать ни золото, ни серебро, ни крепкий драккар, ни дорогую броню, ни достойное оружие, ни даже чудесную воду в Чертоги Павших, лишь славу возьмешь с собой, по делам судим будешь. Достоин ли пировать со славными? Достоин ли скрестить с ними оружие, отдыхая от вечного пира? Достоин ли встать с ними в одном строю, когда придет время, не выдержит Глейпнир и вырвется Жадный? А какая слава у того, кто лишен удачи и Асами проклят, известен обманом и слова не держит? Нидингов нигде не одобряют.
Да вороны с ним, с этим золотом, добуду другое, тем более, что оно там даже не в монетах, а в посуде и безделушках. Жалко волшебную воду, но обходился и раньше без нее, обойдусь и впредь. Выдастся оказия — вернусь еще в эти края, поищу, не выдастся — плевать, выпил я много больше, чем влезает во фляги, что спрятал я в своем мешке. Не просунешь три весла в один весельный люк, хватит и того, что при мне.
Дверь сарая, прикрытая Томом, с треском распахнулась от резкого рывка.
— Нордман Сартыхедин, прозванный лошадью, ты пойдешь с нами! — хриплый пропитый голосина прервал приступ самоедства и прочие мои размышления и заставил оторвать взгляд от разглядывания ясеневых плашек, с выжженными на них рунами.
Я ссыпал руны в мешочек и положил руку на железко секиры, заткнутой за пояс.
— Назовись.
В начавших сгущаться сумерках горящий фитиль, плававший в плошке с салом, давал недостаточно света, чтобы понять, кто явился на огонек и вещает с улицы. Хотя голос был смутно узнаваем.
Фигура сделала шаг в дверной проем, за ней, держась чуть сзади, виднелись еще то ли двое, то ли трое. Я узнал говорившего, это был Расмус, стражник из замка барона Вильгельма. Мы не были с ним друзьями, но и врагами не были, я не брал у него денег взаймы и не оскорблял его ни в лицо, ни за глаза. Какое у него дело ко мне?
— Капитан Меро приказал доставить тебя в замок. Ты пойдешь с нами добровольно, или нам применить силу?
— Я третий день, как оттуда. Что ему надо?
Стражник начал терять терпение.
— Господин капитан знает, сам тебе и скажет, зачем ты ему понадобился. Оне с мастером Ульриком велели доставить тебя незамедлительно, — он сделал шаг вперед — Не сопротивляйся, нордман, а то хуже будет.
О как. Вот откуда вонью потянуло — Ульрик пакостит. За порчу? За грядки? Или не хочет терять такого полезного раба, с которого за сезон можно получить золота немало? В том, чьи это проделки, я не усомнился ни на миг: капитану дружины от тощего безусого дренга не нужно было ровным счетом ничего, что он и подтвердил, выпустив меня из замка беспрепятственно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
