- Бородачева ко мне!
- Я здесь! - тут же отзывается Илья Иванович, уже в полном боевом снаряжении, бодрый и подтянутый.
Это твой Николай продырявил дышлом наш КП ? - спрашиваю Бородачева, имея в виду его ездового.
- Нет, - смеется Бородачев. - Это снова Самошкин начудил.
Артиллерист спал под пушкой, закрытой брезентом. Видимо, что-то хлопцу приснилось страшное, он и заорал, да так, что даже коней перепугал, вот они и припустили с пригорка, едва не придавив своего незадачливого хозяина.
- Ну и Самошкин, - хохочут вокруг партизаны. - Без самодеятельности жить не может.
- Неисправимый человек... - Другого слова я найти не мог. На сконфуженного Самошкина нельзя было смотреть без смеха.
Позвав Бородачева, отхожу в сторону.
- Поищем лазейку из этих трущоб, чтобы безошибочно выйти на наш маршрут.
Направляемся в 9-й батальон, которому предстоит на этом этапе быть головным и, следовательно, выступить на час раньше других.
Выйдя на просеку, услышали шум моторов, а вскоре среди деревьев увидели танк и грузовую автомашину.
- Наверное, это трофей 7-го батальона, - предположил Бородачев.
Мы ускорили шаг навстречу машинам. Но тут танк, выскочив на просеку, где готовился к построению 9-й батальон, сначала остановился как вкопанный, а затем, взревев двигателем, мигом повернул назад и помчался в лес. За ним ринулась и машина.
- Тревога! Немцы! - раздался голос комиссара 9-го батальона Луки Егоровича Кизи.
Ловлю себя на том, что вслед за Кизей и Бородачевым тоже кричу эти слова, но спросонок люди не сразу поняли, что произошло. Только немногие схватились за оружие и бросились вдогонку.
Шитов и его саперы выскочили наперерез противнику, бросили гранаты, но танк все же удрал. Открыли огонь артиллеристы. Им удалось накрыть автомашину. Снарядом искромсало ее. Вокруг разбросало трупы фашистских солдат.
Фашистские танкисты всполошили нас. Но не меньшую панику принесли они в Воронеж-Глуховский, рассказав своему коменданту, что повстречали видимо-невидимо партизан. В городе была пущена в ход вся артиллерия. Немцы с такой яростью обстреливали лес, что казалось, ни одного дерева в целости не останется, не говоря уже о наших людях. Но судьба помиловала нас, никто не пострадал. Партизаны стремглав разбежались от дымящих костров и укрылись в зарослях.
Мы жестоко обругали командиров и комиссаров батальонов. При этом особенно досталось артиллеристам и Павлу Реве.
- При чем тут артиллеристы? Все растерялись, - оправдывался Будзиловский.
- И верно, - поддержал своего командира комиссар Борис Гуд. - Танк ушел не по нашей вине, а машину-то разбили именно наши артиллеристы.
Я позволю себе сказать несколько слов о Гуде, вернее, о братьях Гудах.
У них было безрадостное детство. Отец не вернулся с войны: в 1919 году сложил голову, защищая молодую Советскую власть. Мать одна растила троих детей-подростков. Борис батрачил, чтобы пособить матери. В 1927 году по путевке комсомола он едет на учебу и становится учителем. В 1939 году его назначают заведующим Добрянского районе. Война застала его в этой должности. И сразу Гуд находит свое место в партизанском отряде, созданном в Добрянском районе, Черниговской области, в августе 1941 года. После неравных боев с гитлеровцами отряд распался на несколько малочисленных групп, которые пытались пробиться к Брянским лесам. В конце 1941 года Борис Елисеевич оказался у нас.
После боя в Шатрищах Гуд в штабе соединения встретил посыльного из отряда Иванова и тот спросил:
- Товарищ комиссар, скажите, это ваш брат у нас пулеметчиком?
Гуд растерянно повел плечом. До войны были братья, а где они сейчас, кто знает. Между тем посыльный уточнял, что во взводе Буянова есть лихой пулеметчик, бывший солдат-фронтовик, тоже, между прочим, Гуд.
Борис вместе со своим ординарцем Ваней Садомовым вскочили на лошадей и тут же махнули во взвод Буянова. Еще издали они увидели бойца в полувоенной солдатской форме, возившегося с ручным пулеметом. Борис сразу узнал Ваню своего младшего брата.
Иван Елисеевич Гуд тоже был учителем языка и литературы в Старо-Ярыловичской школе Добрянского района на Черниговщине. В 1940 году его призвали на срочную службу. Войну встретил в Белоруссии, под Могилевом был ранен. Излечившись, воевал на Южном фронте, в Донбассе. Под Харьковом попал в окружение. Много раз пытался пробиться к своим. Не получилось. Летом 1942 года на станции Локоть встретил партизан из отряда имени Ленина. Стал здесь пулеметчиком.
Так произошла встреча братьев Гудов. По просьбе Бориса Иванов отпустил Ивана, и тот тоже стал артиллеристом. Оба брата и ныне живы-здоровы, живут в Харькове и так же, как и до войны, отдают свои знания и опыт любимому делу воспитанию молодого поколения.
Случай с танком и автомашиной надолго запомнился нам. Переполох у нас был, надо признать, первосортный. И хотя, повторяю, из наших никто не пострадал, для всех, и в особенности для командиров, это был предметный урок по части проверки нашей готовности ко всякого рода неожиданностям, проверки нашей бдительности. Оказалось, что предусмотреть все еще не значит действительно учесть все, так как жизнь, связанная с пребыванием на оккупированной врагом земле, то и дело вносила свои коррективы.
И мы должны были, обязаны были учитывать все!
К Десне пробирались по дорогам, которые на карте обозначены еле заметным пунктиром. От головного отряда требовались невероятные усилия, чтобы не сбиться с пути: мы шли в густой черноте ночи под непрерывным дождем, приходилось буквально на ощупь обнаруживать кривизну и развилки дорог. Мы вынуждены были зажигать множество маленьких костров-маяков, чтобы не потерять друг друга и не свернуть с маршрута, но и огонь добывали с превеликими трудностями: дождь беспощадно гасил его.
Если бы кто-нибудь до войны сказал мне, что люди - полураздетые, в рваной обуви, с пулеметами или автоматами, с дисками, набитыми патронами, - могут по грязи в такую на редкость темную ночь пройти за четырнадцать часов пятьдесят два километра, я бы, честное слово, ни за что не поверил.
И утром 29 октября, оглядывая на берегу Десны ряды партизан, я готов был расцеловать каждого из них: около двух тысяч человек участвовали в этом труднейшем ночном переходе, ни один не отстал, ни один не вышел из строя. Люди перенесли на себе сто пятьдесят с лишним ручных пулеметов, четыреста тысяч патронов и много другого снаряжения.
Наши батальоны расположились по берегу Десны в деревнях Губаревщина, Обтово, хутор Московский. Здесь в теплых домах партизаны могли за день обсушиться, выспаться, поесть, как мечталось, за столом.
Но наша озабоченность не ослабевала. Только бы враг не нарушил снова наш отдых, не помешал бы переправиться через Десну. Разумеется, учитывая недавние события, мы заняли сразу прибрежные деревни по течению реки на протяжении восемнадцати километров, чем, по существу, лишили противника реальной возможности окружить наше соединение. О нашем расположении он мог узнать теперь не раньше чем в четырнадцать ноль-ноль, так как самый близкий его гарнизон находился от нас на расстоянии сорока пяти километров. При этом между нами пролегло сплошное бездорожье. В такой обстановке не так уж просто было собрать против нас столько сил, чтобы окружение стало угрожающим.
Вот почему, несмотря на еще свежую в нашей памяти историю с проникновением к нам немецкого танка и автомашины, мы все же разрешили с утра спать почти всем партизанам. Бодрствовали лишь конные автоматчики, которые вели непрерывную разведку, саперы, готовившиеся наводить переправу, и дежурные на заставах.
Правду говорят: худа без добра не бывает - дождь был сейчас нашим союзником.
А у меня сон пропал. После пережитого накануне тревожного дня никак не мог переключиться на безмятежный отдых. Сейчас меня крайне заботила предстоящая переправа. Это будет наш первый экзамен по преодолению водных рубежей. Если мы здесь его не выдержим, тогда как можно даже думать о переходе через Днепр?
То, что мы наметили переправу в этом месте, многим показалось бы безрассудством. С первых дней рейда мы задались целью запутать противника. Он стягивает войска к Хутору Михайловскому, Шостке и реке Сейм, а мы уже окажемся за Десной. Пусть гитлеровцы снова ломают голову, куда мы дальше пойдем.
Но чтобы запутать гитлеровцев, нам пришлось пройти лишних сто двадцать километров, отказаться от нашей постоянной партизанской переправы через Десну у самого Ново-Васильевска. И здесь, в шести километрах ниже по течению реки, тоже был хороший понтонный мост, но мы не делаем и попытки подобраться к нему. Даже разведку свою в ту сторону не посылали. Наоборот, отправили целый взвод конных автоматчиков к городу Коропу, расположенному вдали от реки.
Когда я подошел к намеченному месту переправы, на берегу трудились наши саперы. В воде уже плавали три сухих бревна, скрепленных скобами и цепями. Я считал, что это готовится днище будущего парома. Но, к моему удивлению, командир отряда Иван Филиппович Федоров бросил на эти бревна широкую доску, с тремя автоматчиками взошел на нее, и они поплыли на другой берег.
