— Стой, проклятая ведьма! — крикнул один из воинов. — Ни шагу дальше! Мы не враждуем сейчас с максарами, но они также должны уважать наши законы и не переступать без особой надобности границу.
— Ты смеешь приказывать мне? — Надежда величавым жестом запахнула свой пропыленный плащ. — Запомни, жалкий червяк, для максаров не существует границ.
Жестянщик направил свое оружие прямо под ноги Надежды. Бесшумно полыхнувшая вспышка была так нестерпимо ярка, что Артем не только ослеп, но и впал в состояние близкое к ступору. Когда же к нему снова вернулась способность ощущать и мыслить, обстановка вокруг резко переменилась. На прежнем месте осталась стоять только Надежда, возле сапог которой еще продолжало малиново светиться пятно раскаленного камня, а все жестянщики сбились в кучу вокруг смельчака, поднявшего оружие на максара.
— Это мое последнее предупреждение! — Воин хотел сказать еще что-то, но сразу несколько ладоней зажали ему рот.
— Мое тоже. — Надежда повелительным взором обвела толпу, и жестянщики рьяно накинулись на своего товарища. Похоже, они совсем не соображали, что делают. — Отберите у него оружие, а потом забейте камнями. Подобные Наглецы не заслуживают другой смерти.
— Прости его, несравненная! — вперед выступил жестянщик, отличающийся от всех остальных покроем одежды и куда более почтенным возрастом. Кряхтя, он опустился на колени, а затем лег на землю лицом вниз, крестом раскинув руки.
— А тебя, как видно, научили правилам благопристойного поведения, — усмехнулась Надежда. — Но где же ты был раньше, когда это грубое мужичье оскорбляло меня?
— Максары не раз преподавали мне уроки благопристойного поведения, — голос старика звучал сдавленно и глухо, ему все время приходилось отплевываться от пыли. — Я начал осваивать эту науку еще в детстве, когда они убили моих родителей и всех братьев. Да и у твоего отца Стардаха я перенял немало хороших манер. Особенно после того, как он велел оскопить меня за недостаточную почтительность. А в то время, когда это мужичье оскорбляло тебя, я отошел в сторонку. Ведь гнев максара неминуемо должен был обратить их всех в крошево. Вот я и хотел избежать общей участи. Почему ты не покарала этот сброд своим смертоносным клинком, Ирдана?
— Если тебе известно мое имя, значит, известно и многое другое. Например, то, что мой клинок утратил прежнюю силу.
— Известно, — старик не то чихнул, не то удовлетворенно хмыкнул.
— Но тебя и этих людишек я могу уничтожить и без помощи клинка. Запомни это.
— Я это никогда не забываю.
— Тогда встань.
— Благодарю тебя, несравненная. — Старик с трудом поднялся, но остался стоять полусогнувшись, упираясь руками в поясницу.
— Как дошли до тебя все эти известия? Но только не пробуй лгать. Ведь я могу легко прочесть все твои мысли.
— Дабы такое не случилось, человека, выходящего на переговоры с максарами, просто не посвящают в тайны. Можешь сама убедиться, я знаю только то, что имею право знать.
— Тогда смотри мне прямо в глаза! — Несколько минут Надежда буквально пожирала старика взглядом, исследуя самые сокровенные глубины его сознания. Затем она задумчиво сказала: — Значит, в последнее время Стардаха никто не видел? — эта фраза прозвучала как вопрос-полуутверждение.
— Да, несравненная. Рана, нанесенная нашим клинком, не заживает даже на максаре. Ходят слухи, что ему пришлось заменить немалую часть своего тела. Он не оправился до сих пор.
— И все-то ты знаешь, жестянщик!
— Не называй нас жестянщиками. Эту кличку мы получили от врагов. Сами себя мы зовем первозданными. А мое имя — Азд Одинокий.
— Хорошо, Азд. Но и ты не зови меня Ирданой. Будь ты хоть жестянщик, хоть первозданный, мне все равно. Для тебя слишком много чести звать максара по имени. Обращайся ко мне как принято: несравненная.
— Прости мою ошибку, несравненная. — Старик снова попытался лечь, но больше для вида.
— А теперь поговорим о вещах более серьезных. Как скоро я смогу встретиться с вождями твоего народа?
— Никогда. Все переговоры с ними ты будешь вести через меня. Сама знаешь почему…
— Пусть будет так, — Надежда нахмурилась. — А сейчас мне и моим спутникам нужен отдых и хорошая пища.
— Я обо всем позабочусь, несравненная.
Затем все первозданные, кроме Азда, покинули их. Воины, неся оружие на плечах тем же манером, каким пастухи носят свои посохи, двинулись в сторону границы, а старик повел путников в противоположном направлении. Извилистым оврагом они выбрались к дороге, гладкой и ровной, словно ее залили стеклом. Здесь их ожидал пустой экипаж, похожий на небольшие аэросани. (Калека, которому не хватало места в кабине, с трудом устроился на задних лыжах, в опасной близости от винта). Однако ехали они по этому шоссе очень недолго и вскоре пересели на громоздкую машину, передвигавшуюся по бездорожью посредством двух огромных архимедовых винтов.
— Никто не должен знать, в каких местах вы побывали, что делали и с кем общались, — пояснил Азд. — Стардах, конечно, догадается, где вы скрылись, но догадка — это еще не повод для войны.
— А как же те люди, что встретили нас? Ведь они слышали весь наш разговор слово в слово. Воля отца рано или поздно проникнет в их сознание, — сказала Надежда.
— Они смертники, несравненная. Их послали уничтожать дозорных, заметивших, как вы пересекали границу. Эти отступники приходятся нам братьями по крови. Максары приняли их на службу и превратили в сторожевых псов. За кусок хлеба и драную одежду они стерегут владения своих хозяев.
— Но ведь дозорных защищает невидимая стена. Через нее и камень не пролетит, — вмешался в разговор Артем.
— Ненависть наша обоюдна. Приняв вызов, они обязательно выйдут из-под защиты стены. Такие схватки происходят постоянно, и живыми из них редко кто выходит.
— А как же ты сам, Азд Одинокий? Или ты считаешь себя защищенным от прозорливости максаров? — в голосе Надежды прозвучала ирония.
— Я немного умею контролировать свое сознание. И едва только мне покажется, что кто-то копается в нем, нить моей жизни сразу прервется. Смотрите, — он распахнул высокий воротник, скрывавший его шею почти до ушей. — Достаточно нажать на этот обруч в нужном месте, и моя голова отделится от тела. А что можно извлечь из такой головы? Боль да ужас смерти, ничего больше.
— Ну что же, если не умеешь рубить чужие головы, имей хотя бы мужество отрубить свою.
— Ты это верно заметила, несравненная. То, что для одних безделица, для других непосильный труд. Вы с детства привыкаете испытывать на чужих головах клинки, а мы учимся совсем другому.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
