тактике… А мы такие — бац! И мимо тактических построений. Вот Левашов вроде похитрее, пообводчивее будет. Он и выйдет.
Сан Саныч снова смолк, с хитрым прищуром всех осмотрел, я начал догадываться, что он задумал, и вскоре получил подтверждение.
— Они, увидев наше стандартное и привычное построение, выставят своё четыре-четыре-два. И будут ждать длинных забросов на нашего Рябова, который хоть и лось здоровый, но четверых не обыграет. А мы забрасывать не будем. Мы эту четверку в центре обойдем по краю. Край защиты и правый полузащитник, Бурак и Левашов, — против их крайка.
— Круто! — Микроб аж подпрыгнул.
По нашим сомнениям, по напряжению побежали трещины. Раз — и вот появляется уверенность, хлопает каждого по спине, подбадривает.
— Вот и преимущество, потому что вдвоем. Клыков и Хотеев — опять нас двое против одного. То есть можно прорваться почти на угол штрафной. А дальше как? Дальше — на технику. Тут вас будет двое-трое против четверых. И конечно, правильнее бы — в стеночку и в забегания. Но они этого ждут. А вот бразильской такой наглости — не ждут. И если крайний полузащитник сместится ближе к середине и попрёт один на двоих защитников, — он подвинул магнит. — Нагло попрёт! Уверенно! Когда мы — один раз так, второй раз, третий — они уже в ритм попадут и привычно будут вдвоем на одного смещаться. И вот тут уже надо по игре смотреть, по полю и по себе лично. Поняли? Только на этом этапе можно заниматься самодеятельностью и выбирать: сместиться в центр и ударить издали или катнуть меж двух, чтобы подхватил наш центрфорвард.
Тренер мелом рисовал стрелы, предлагал варианты и решения. Но понятно было — легкой игры не будет. Хотя за ничью с «Кубанью», думаю, он бы ругать не стал. Игра сложная, команда крепкая и «противная». Упрутся, а потом выстрелят…
— Подвожу итог: на краях у нас всегда должно быть двое против одного. Всегда! Мы теряем центр как будто. Но у нас сзади три центральных защитника и чуть впереди перед ними — Лабич, как волнорез. Справимся! Еще же и вратарь, который половина команды! Кстати о вратаре. — Сан Саныч посмотрел на меня. — Мяч поймал — и куда его?
— В середину поля на край! — озвучил я то, что казалось очевидным.
— Правильно! Играем краями. Мяч получил, и не по центру его кидаешь, а наискосок, на край. А там, повторяю, два на одного.
Тут в дверь коротко постучали.
— Кого там черти принесли, — проворчал Димидко и крикнул: — Да!
В тренерскую вошли двое коротко стриженных мужчин одинакового роста, в одинаковых темно-серых пиджаках и брюках, только у одного белая рубашка, у другого — синяя. Места в помещении практически не было, и они остались у входа.
Тот, что в синей рубашке, сунул руку в нагрудный карман и выудил ксиву. Второй проговорил:
— Здравствуйте. Комитет государственной безопасности. Нам нужен Александр Нерушимый.
Оба уставились на меня. Получи, фашист, гранату!
Нахлынула злость. Почему не вчера, не завтра, не сегодня утром, а именно сейчас, в такой ответственный момент?!
— По какому вопросу? — стараясь сохранить самообладание, проговорил я, мысленно желая, чтобы земля разверзлась у них под ногами, и они провалились в ад.
Белая рубашка обвел взглядом собравшихся и сказал:
— Безотлагательный вопрос по делу, по которому вы проходите свидетелем. Мы по личному распоряжению генерала Ахметзянова.
— Молодые люди, — раздраженно заговорил Димидко, хотя гости были одного с ним возраста, — такие дела решаются заранее и по согласованию. У нас важная игра…
Синяя рубашка вынул из папки какой-то документ, потряс им перед собой.
— Вот постановление суда. Вот повестка. Александру Нерушимому надлежит немедленно явиться на беседу.
Чертово чрезвычайное положение! Если бы не оно, хрена с два они так руки бы мне выкручивали. Но я все-таки попробовал отвертеться:
— Если у свидетеля уважительная причина и если он не предупрежден заранее, то имеет право не являться…
Белая рубашка сказал как по писаному:
— В связи со сложившейся ситуацией вы не обязаны являться, только если что-то угрожает вашим жизни и здоровью. Вы не выглядите тяжело больным. Пройдемте.
— Это беспредел! — воскликнул Микроб, поднимаясь.
Клыков положил ему руку на плечо и вернул на место, а потом что-то зашептал в ухо.
Итак, что делать? Если отказаться ехать, эти двое заломают меня и увезут. А если я себя заломать не позволю, так приедет наряд и упакует — за сопротивление при задержании.
Теперь встал Погосян и возмутился:
— У нас важный матч! Миллионы людей его будут смотреть! — Он обратился к нашим: — Мужики, не отдадим Нерушимого!
Микроб скинул руку Клыка и тоже поднялся. Встали Левашов, Лабич, Бурак, Гусак.
— Пацаны, не дурите! — сказал я, поднимаясь, и направился к выходу.
Вспомнились слова Горского, что во время чрезвычайного положения забастовки запрещены, а себя я утешил, что если допрос пройдет быстро, как в прошлый раз, то я успею на матч. Ну, на второй тайм так точно.
Воцарилось молчание. Каждый хотел прикончить незваных гостей, особенно — я. Проскользнула мысль, что это может быть подстава, я сосредоточился на белой рубашке и считал его желание — поскорее отсюда убраться, доставить меня генералу и заняться своим делами. А вот второго прослушать не удалось, я уловил тот самый белый шум, присущий одаренным.
Значит, генерал скорее не кэгэбэшник, а бээровец. Внутреннее расследование? Нужно будет в очередной раз свидетельствовать против Фарба?
На улице мои телохранители наблюдали за нами издали. Видимо, у них все согласовано с этими гостями. Мы уселись в черную «чайку» с тонированными стеклами: пиджаки спереди, я сзади.
— Спасибо за понимание, — сказал бээровец в синей рубашке. — Приносим извинение за неудобство.
Судя по тому, что моего разума одаренный не касался, он был силовиком, а не псиоником.
Машина развернулась и покатила не привычным маршрутом в МВД, а в другую сторону, от центра. Вот теперь я заподозрил неладное, потянулся к дверце, подергал ее — заблокирована. Выругался про себя. Итак, что делать?..
Додумать я не успел: синяя рубашка обернулся и утешил:
— Не волнуйтесь. Мы едем в Москву. Товарищ Ахмедзянов не может позволить себе разъезжать по Союзу, чтобы беседовать со свидетелями.
От злости у меня сжалось все. Кулаки, челюсти, сердце затарабанило учащенно, мышцы напряглись. Но главное — начало разгораться солнце за грудиной. Я закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Будь проклят этот генерал, его шестерки вместе с БР! Вот так помогать им!
Пока бурлили эмоции, я не думал о деталях, а когда злость схлынула, будто волна, остались другие мысли: мы
