— Несколько лет назад, — повторил Макрон. — За несколько лет многое могло измениться.
— Может быть. Но я без крайней необходимости не хочу ночевать не под крышей.
Когда лошадь Боадики замедлила шаг, Макрон склонился с седла и ухватил девушку за плечо.
— Погоди. Нам нужно кое о чем перемолвиться.
— Не сейчас, — ответила Боадика. — В другой раз.
— Когда же?
— Не знаю. Когда будет время. А сейчас отпусти, ты мне делаешь больно.
Макрон взглянул гордячке в глаза в поисках чего-нибудь, похожего на то многообещающее поддразнивание, что светилось в них прежде, но нашел лишь усталое равнодушие. Рука его упала, и Боадика быстрыми ударами каблуков погнала лошадь вперед.
— Проклятая девчонка, — проворчал Макрон. — Катон, сынок, позволь дать тебе совет. Никогда не позволяй себе увлекаться ни одной из этих особ слишком сильно. Только дай слабину, и тебя схватят за самое сердце.
— Мне ли о том не знать, командир?
— Ну да, конечно. Прости меня, парень.
Не желая давать воли болезненным воспоминаниям о Лавинии, Катон дернул поводья, направляя свою лошадь, равно как и понуро бредущего за ней пони, к отдаленной усадьбе. Небо в быстро убывающем свете заката наливалось свинцом, окрестности словно бы размывались, исчезая из виду. Частокол с хижиной тоже пропали во тьме, но из проема ворот выбивалось приветливое оранжевое свечение, манившее к себе обещанием отдыха и укрытия от ночной стужи.
Когда кавалькада приблизилась к цели, бревенчатые ворота мгновенно захлопнулись, а спустя еще миг наверху, в промежутке между заостренными кольями, появилась чья-то простоволосая голова. Незнакомцев окликнули. Празутаг проревел что-то в ответ, и по прошествии какого-то времени, очевидно достаточного, чтобы провести короткое совещание, ворота опять распахнулись и маленький отряд въехал в добротно огороженный двор. Празутаг спешился и поспешил навстречу низкорослому, коренастому мужчине, выглядевшему не намного старше Катона. Гость и хозяин пожали друг другу руки. Приветствие было достаточно дружеским, хотя и формальным.
Оказалось, старый хозяин одиноко стоящей усадьбы, которого, собственно, и знал Празутаг, уже три года как помер и теперь покоился в маленькой рощице за частоколом. Его старший сын пал в битве с римлянами близ реки Мидуэй, и все хозяйство перешло ко второму сыну старика, Веллокату, который, впрочем, хорошо помнил Празутага. Правда, покосившись на его спутников, он что-то вполголоса произнес, но икен рассмеялся и ответил веселой тирадой, ткнув пальцем в сторону Боадики. Веллокат окинул девушку взглядом и молча кивнул.
Поманив всю новоприбывшую компанию за собой, он повел гостей через грязный двор к грубо сколоченным хозяйственным постройкам. Двое немолодых работников, возившихся в стойлах, подняли глаза, чтобы взглянуть на незнакомцев, заводивших своих животных в маленькую конюшню, но тут же их опустили. Усталые путники расседлали и развьючили лошадей, потом аккуратно сложили свои припасы и снаряжение под стеной, а хозяин тем временем насыпал зерна в пустующие кормушки. Лошади и пони с довольным видом принялись жевать корм, пофыркивая и выдувая из ноздрей струи пара.
Уже в полной темноте путешественники добрались до большой круглой хижины, накрытой плотной высокой соломенной кровлей. Хозяин сдвинул в сторону кожаный полог и жестом пригласил всех войти. Попав после чистого, морозного воздуха в задымленное, плохо проветриваемое помещение, Катон невольно закашлялся, но там хотя бы было тепло. Пол в доме клонился к устроенному в выемке очагу, где потрескивали дрова и плясали, отбрасывая колеблющийся оранжевый свет, языки пламени. Над очагом, свисая с железной треноги, приятно побулькивал закопченный котелок, возле которого хлопотала женщина, чей огромный живот недвусмысленно говорил, что ей подошла пора разродиться. Придерживаясь свободной рукой за поясницу, она помешивала варево длинным деревянным черпаком. Заслышав шаги, хозяйка подняла глаза и улыбнулась, приветствуя мужа, но, когда перевела взгляд на гостей, на ее лице появилось настороженное выражение.
Веллокат указал на удобные, широкие табуреты, расставленные вокруг очага. Празутаг поблагодарил его, и усталые путешественники с великой признательностью воспользовались предложением сесть и возможностью вытянуть ноги. В то время как великан говорил о чем-то с хозяином, остальные удовлетворенно смотрели на огонь и вбирали в себя тепло, исходящее от горящих поленьев. Поднимавшийся над котелком густой аромат заставил вдруг ощутившего волчий голод Макрона облизать губы. Женщина, заметив это, кивнула ему и, подняв черпак, что-то сказала.
— Что она говорит? — спросил он Боадику.
— Почем мне знать. Она атребатка, а я икенка.
— Но ведь и те и другие кельты.
— То, что мы родом с одного острова, еще не значит, будто у нас и наречия сходны.
— Вот как?
Макрон напустил на себя удивленный вид.
— А ты что думал? Разве у вас в империи все говорят по-латыни?
— Нет, разумеется, нет.
— Ну и как же вы, римляне, добиваетесь, чтобы вас понимали?
— Мы просто говорим, что нам нужно, — пожал плечами Макрон. — Громко, отчетливо. Обычно этого нам хватает. Люди понимают смысл сказанного. Это в их интересах.
— Не сомневаюсь, что способ действенный, только не стоит применять его здесь. — Боадика покачала головой. — Вот она, мудрость народа-завоевателя… Ладно, так уж случилось, что я кое-что уловила. Эта женщина предлагает вам подкрепиться.
— Подкрепиться! Что же ты сразу-то не сказала? — воскликнул Макрон, энергично кивая хозяйке дома.
Та рассмеялась, полезла в стоявшую близ очага большую плетеную корзину и извлекла оттуда несколько мисок, ставя их прямо на хорошо утоптанный земляной пол. Наполнив миски горячей, дымящейся похлебкой, она подала их гостям. Затем из той же корзины вынула маленькие деревянные ложки. Мгновение спустя в помещении воцарилось молчание. Все занялись едой.
Похлебка была обжигающе горяча, и Катону приходилось дуть на каждую ложку перед тем, как отправить ее в рот. Варево остывало медленно, и, чтобы чем-то занять себя в промежутках между глотками, юноша стал бездумно рассматривать свою миску, пока вдруг не понял, что она изготовлена отнюдь не местными мастерами. Такую дешевую недорогую посуду производили в Галлии, откуда купцы развозили ее чуть ли не по всем окраинам западной части материка. А оттуда, похоже, переправляли и дальше.
— Боадика, ты можешь спросить, откуда здесь эти миски?
Чтобы ответ на столь сложный вопрос был получен, обеим женщинам пришлось потратить немало усилий и слов. Наконец обмен жестами и фразами прекратился.
