— Толик, ты? — спросил он наконец.
— Я-я, — сонно ответили из трубки.
Сергей нажал на рычажки. И вычеркнул еще одного.
До следующего дозвонился не сразу. Но дозвонился. Ничего не спросив, расслышав только знакомое тягучее «алле!», бросил трубку.
Дальнейшие розыски ничего не дали. В списке оставалось двое, всего двое!
Минут сорок простоял у зеркала, разглядывая себя — лицо было в синяках, ссадинах, из разбитой губы сочилась кровь. Но в целом ничего, терпимо, сейчас каждый третий ходил по городу с разбитой, изукрашенной харей. Били на каждом углу. Били и пили! Пили и били! Все вместе, без промежутков, казалось, будто вся жизнь состояла из питья и битья. Саднило плечо — ранка после обсидианового ножичка принялась нагнаиваться, внутри что-то нарывало. Сергей вспомнил всю процедуру, стянул с себя трусы, скомкал их и выбросил в мусоропровод. Потом долго плескался в ванной, натирал и без того раздраженную кожу мочалкой, ругался вслух, утирал слезы. А те сами наворачивались на глаза — стоило капельке воды или мыла попасть на больное плечо или просто неудобно повернуться… болело все тело. И Сергей постепенно привыкал к этой постоянной боли, он переставал ее бояться: болит, ну и пускай болит!
Из этой чертовой квартирки надо было бежать! Но куда? Весь вопрос и состоял в том — куда! Хмыри наверняка поджидали его у подъезда, под окнами, а может, и в подворотне. Да, они не бросят его, точно, не бросят, пока не убедятся, что он сдох! Эти гады его доканают, обязательно докапают! Может, это и имел в виду зеленый? Ничего Сергей не знал. Откуда ему знать-то!
В брюхе урчало. Не выключая воды, он выбрался из ванной и поплелся на кухню. Запасов не было — то ли сам все слопал, то ли эти ублюдки выкинули. В груде мусора, битой посуды, вывороченных розеток, раздавленного стекла он нашел заплесневелую и ссохшуюся горбушку черняги. Вернулся в ванную, размочил горбушку прямо под душем, сожрал — именно сожрал, алчно, давясь, чавкая, озираясь, словно бы боясь, что отнимут. Желудок на время успокоился. Пить было нечего. И Сергей напился из-под крана. Потом включил воду погорячее. Мысленно поблагодарил тех, кто все же, несмотря на полнейшую разруху, снабжал город этой водой. И снова заснул, прямо в ванной.
Пробуждался он тяжко, словно после обморока или наркоза. Вода была холодной. Поясницу сводило. Кончики пальцев цепенели. Но зато пришло какое-то второе дыхание, непонятное упрямство, злость! Он выскочил из ванной, шлепая босыми мокрыми ногами, пошел в комнату. Вытерся изодранной хмырями простыней. Оделся, распихал по карманам гильзы, шип, обрывки и клочки бумаг. Долго стоял над бутылью, думал. Потом пихнул ее в сумку. Остервенело пнул ногой по столу. Набросил куртку и выбежал вон.
— Все не ужрутся никак! — проворчала старуха, стоявшая возле подъезда. — Жрут, жрут, жрут… и все мало! Хоть бы околели все!
На выходящего Сергея она зыркнула со злобой, даже с ненавистью. Черное платье ее совсем не было похоже на развевающееся знамя, скорее это была грязная, выцветшая половая тряпка, обвернутая вокруг тела. Да, ветра не было. Дело шло к весне.
— Сама гляди не околей, — присоветовал на ходу Сергей.
— Ирод! — бросила в спину старуха. И подняла было руку для крестного знамения, даже повела ею… но потом опустила. И плюнула вслед.
Четверо беспризорников резались на колченогой скамье в самодельные обтрепанные карты. При виде Сергея двое встали.
— Эй, фраер, дай в зубы, чтоб дым пошел! — попросил один, изможденный и прыщавый.
— Не курю, бросил! — огрызнулся Сергей.
— Жлобина поганая! — выругался другой, с залепленным глазом. — Дай гривенник хотя б! Куда чешешь, стой, падла!
Сергей ускорил шаг. В спину ему ударил камень. Но он не стал оборачиваться — этим только повод дай, у каждого в ладони бритва.
До Казанского он добирался пешком. Но затея оказа-, лась напрасной — еще за два квартала, на подступах к вокзалу все было запружено. Ожидающий поездов люд спал, бодрствовал, сидел и ходил повсюду, протиснуться между тел, узлов и чемоданов было невозможно. И Сергей поплелся к самому безлюдному, к Рижскому.
— Все бегут! Все бегут! — как заведенный приборматывал какой-то плетущийся рядышком старик.
Сергей не слушал старика. Он уже привык к этим бездомным бродяжкам, наводнившим город и постоянно плачущимся, жалующимся на судьбину, жизнь и все вокруг. Днем бродяжки были безопасны, они сами всего боялись. По ночам многие из них шалили — что поделаешь, житьто надо как-то!
— Все не убегут, — заметил Сергей философски.
— А хто не убегет, тот тута и сдохнет, — с готовностью отозвался старик и шмыгнул носом, натянул поглубже драный треух. — И-эх, Расея-матушка — велика держава, едрена колокольня, а бежать-то и впрямь некуды, везде мор и глад! Я вот, к примеру, судьбу хочу попытать — к турецким берегам направлению держу, умные люди сказывают, там тепло и бананы на грядках торчат, не помрешь с голодухи-то, верно, малый?! Только вот где есть ентая землюшка, где она, в каку сторону-то бечь?!
— Беги прямо — не ошибешься, — посоветовал Сергей. Ему не верилось что-то, будто этот старикан доберется до турецких берегов, болтает. — Ладно, дедок, ты от меня отвяжись, мне по срочному делу надо!
Дед остановился, плюнул под ноги, поправил котомку за плечами и погрозил в спину Сергею кулаком.
— В пекло-то завсегда поспеешь! — пробурчал он зло. — Давай, топай, нехристь!
К Рижскому Сергей притопал к вечеру, уже темнело. Направление было гиблое, безнадежное — все дороги к морям напрочь перекрывались заградительными отрядами. Но где-нибудь на полпути можно было выскользнуть из поезда и затеряться в серой глухомани, в одичавшей пустыне посреди заброшенных городков, поселков и кладбищ. Пускай его ищут!
С билетами было совсем хреново. Проще говоря, билетов в кассах не водилось. И хотя поезда брали штурмом, казалось бы, в неразберихе и толкотне можно было пробраться в вагон или хотя бы на крышу, но нет, у охранников был зоркий глаз и с «зайцами» они не церемонились, сшибали наземь прикладами, сапогами, кулаками — у каждого своя работа, это тоже понимать надо!
— Пирожки, горячие пирожки! — вопила бабища с провалившимся носом и выбитыми передними зубами. — Налетай, покупай! Пятерка штука! Задарма отдаю!
У Сергея горло сдавило, побежала едкая жгучая слюна. Он повернулся к торговке. Но вовремя остановился — два миллиционера, заламывая бабище руки за спину и пиная коленками под зад, быстро поволокли ее к вокзальному зданию. Из опрокинувшегося отсыревшего дерюжного мешка с пирожками выскочила жирная голая крыса, воровато огляделась и шмыгнула в толпу. Товар рассыпался — и на всю площадь завоняло трупной падалью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
