Рано утром я столкнулся с рабочим и работницей, которые, запыхавшись, прибежали из партийной типографии. Правительство закрыло центральный орган партии и газету Петроградского Совета. Типография опечатана какими-то агентами правительства, явившимися в сопровождении юнкеров. В первый момент эта весть производит впечатление: такова власть формального над умами!
– А нельзя разве содрать печать? – спрашивает работница.
– Сдирайте. Отвечаю я, а чтоб чего не вышло, мы вам дадим надежную охрану.
– У нас саперный батальон рядом, солдаты поддержат, – уверенно говорит печатница.
Военно-революционный комитет тут же вынес постановление:
"1. Типографии революционных газет открыть.
2. Предложить редакциям и наборщикам продолжать выпуск газет.
3. Почетная обязанность охранения революционных типографий от контрреволюционных покушений возлагается на доблестных солдат Литовского полка и 6 запасного саперного батальона".
Типография работала после этого без перерыва, и обе газеты продолжали выходить. На телефонной станции 24-го возникли затруднения: там укрепились юнкера, и под их прикрытием телефонистки стали в оппозицию к Советам. Они вовсе перестали нас соединять. Это было первое эпизодическое проявление саботажа. Военно-революционный комитет послал на телефонную станцию отряд матросов, которые установили у входа две небольшие пушки. Телефоны заработали. Так началось завладение органами управления.
На третьем этаже Смольного, в небольшой угловой комнате, непрерывно заседал Комитет. Там сосредоточивались все сведения о передвижении войск, о настроении солдат и рабочих, об агитации в казармах, о замыслах погромщиков, о происках буржуазных политиков и иностранных посольств, о жизни Зимнего дворца, о совещаниях прежних советских партий. Осведомители являлись со всех сторон. Приходили рабочие, солдаты, офицеры, дворники, социалистические юнкера, прислуга, жены мелких чиновников. Многие приносили чистейший вздор, некоторые давали серьезные и ценные указания. В течение последней недели я уже почти не покидал Смольного, ночевал, не раздеваясь, на кожаном диване, спал урывками, пробуждаемый курьерами, разведчиками, самокатчиками, телеграфистами и непрерывными телефонными звонками. Надвигалась решительная минута. Было ясно, что назад возврата нет"[289].
Во все части Петроградского гарнизона и судам Балтийского флота по телефону и через связных было передано «Предписание N 1» ВРК: «Петроградскому Совету грозит прямая опасность, ночью контрреволюционные заговорщики пытались вызвать из окрестностей юнкеров и ударные батальоны в Петроград. Газеты „Солдат“ и „Рабочий путь“ закрыты». Предписание требовало привести части в боевую готовность. «Всякое промедление и замешательство, – говорилось в нем, – будет рассматриваться как измена революции»[290]. ВРК требовал сообщать в Смольный обо всех действиях контрреволюционеров. Частям, охранявшим подступы к Петрограду, предписывалось не пропускать в столицу ни одной воинской части, не известной своей преданностью революции.
Из Смольного во все концы направились связисты, представители районов с приказом ВРК. Специальное предписание получила Петропавловская крепость, гарнизон которой накануне перешел полностью на сторону ВРК. Ее комиссару Г. И. Благонравову предлагалось выставить секреты, караул к воротам, никого не впускать и не выпускать, кроме частей и лиц с пропусками ВРК.
Восстание началось. В течение нескольких часов 24 октября в рабочих районах, на заводах и фабриках, в воинских частях и на кораблях все пришло в движение. Каждый революционный отряд получил от ВРК боевое задание. В районах по указаниям ВРК отряды Красной гвардии стали занимать важнейшие учреждения и решающие в стратегическом отношении пункты города, окружать училища, казармы казачьих полков. Отдельные районы и революционные части выполняли особые задания. Нарвско-Петергофскому и Московскому районам совместно с Петроградским и Измайловским полками поручили укрепиться на подступах к Петрограду – защитить их от возможного подхода контрреволюционных войск.
В 5 часов вечера комиссары ВРК, опираясь на солдат Кексгольмского полка, заняли Центральный телеграф. Примерно в это же время ВРК взял под свою охрану продовольственные склады столицы. Командой моряков Гвардейского экипажа совместно с кексгольмцами был занят Государственный банк. К 7 часам вечера красногвардейцы охраняли все разводные мосты, за исключением Николаевского. Солдаты Измайловского полка овладели Балтийским вокзалом. Центробалт установил свои комендатуры на всех станциях Финляндской железной дороги от Гельсингфорса до Петрограда.
Из воспоминаний Л. Д. Троцкого: "В комнате третьего этажа сходятся вести из всех районов, пригородов и подступов к столице. Как будто все предусмотрено, руководители на местах, связи обеспечены, кажется, ничто не забыто. Проверим мысленно еще раз. Эта ночь решает… В победе не может быть сомнения. Она обеспечена настолько, насколько вообще можно обеспечить победу восстания. И все же эти часы глубокой и напряженной тревоги, ибо наступающая ночь решает.
Мобилизуя юнкеров, правительство дало накануне крейсеру «Аврора» приказ удалиться из Невы. Речь шла о тех самых матросах-большевиках, к которым в августе являлся Скобелев со шляпой в руках просить, чтобы они охраняли Зимний дворец от корниловцев. Моряки справились у Военно-революционного комитета, как быть. И «Аврора» стоит этой ночью там, где стояла вчера. Мне звонят из Павловска, что правительство вызывает оттуда артиллеристов, из Царского Села – батальон ударников, из Петергофа – школу прапорщиков. В Зимний дворец Керенским стянуты юнкера, офицеры и ударницы. Я отдаю комиссарам распоряжение выставить на путях к Петрограду надежные военные заслоны и послать агитаторов навстречу вызванным правительством частям. Все переговоры ведутся по телефону и полностью доступны агентам правительства.
Способны ли они, однако, еще контролировать наши переговоры? «Если не удержите словами, пускайте в ход оружие. Вы отвечаете за это головой». Я повторяю эту фразу несколько раз. Но я сам еще не верю полностью в силу своего приказания. Революция еще слишком доверчива, великодушна, оптимистична и легкомысленна. Она больше грозит оружием, чем применяет его…
Еще днем 24-го был отдан приказ при первой попытке уличных погромов пускать в ход оружие и действовать беспощадно. Но враги и думать не смеют об улице. Они попрятались. Улица наша. На всех подступах к Петрограду бодрствуют наши комиссары. Школа прапорщиков и артиллеристы не откликнулись на зов правительства. Только часть ораниенбаумских юнкеров пробрались ночью через наш заслон, и я следил по телефону за их дальнейшим движением. Они кончили тем, что послали в Смольный парламентеров. Тщетно Временное правительство искало опоры. Почва ползла под его ногами.
Наружный караул Смольного усилен новой пулеметной командой. Связь со всеми частями гарнизона остается непрерывной. Дежурные роты бодрствуют во всех полках. Комиссары на месте. Делегаты от каждой воинской части находятся в Смольном, в распоряжении Военно-революционного комитета, на случай перерыва связи. Из районов движутся по улицам вооруженные отряды, звонят у ворот или открывают их без звонка, и занимают одно учреждение за другим. Эти отряды почти везде встречают друзей, которые ждут их с нетерпением. На вокзалах особо назначенные комиссары зорко следят за прибывающими и уходящими поездами, особенно за передвижением солдат. Ничего тревожного. Все важнейшие пункты города переходят в наши руки почти без сопротивления, без боя, без жертв"[291].
Марк Алданов, русский писатель, эмигрировавший в 1919 г., в книге «Картины Октябрьской революции 1917 г. Дни переворота. 1918 г.», очевидец переворота 1917 г., пишет: «Историку или историческому романисту впоследствии, вероятно, будет казаться, что при такой страстной травле, при той ненависти низов, при том терпении власти, которые сказываются в приведенных мною цитатах, жизнь в Петрограде тогда должна была быть чрезвычайно жуткой, необыкновенной, фантастической. Свидетельствую как очевидец, что этого не было. Жизнь девяти десятых населения столицы протекала почти так, как в обычное время. Шла будничная работа в канцеляриях. В конторах, в лавках, в учебных заведениях. Человек, живший где-нибудь в Галерной гавани или у Митрофаньевского кладбища, мог в среду 25 октября провести весь день на работе и ночь у себя на квартире, не имея представления о том, что в России произошла революция… На площади Зимнего дворца шли бои, по центральным улицам носились грузовики с вооруженными людьми, одновременно озверелыми и растерянными. У Нового переулка, недалеко от предпарламента, была даже воздвигнута какая-то унылая, сиротливая баррикада из пустых деревянных ящиков и опрокинутого автомобиля, не представлявших собой решительно никакой защиты»[292].
