лицо.
Дороти, спотыкаясь, вернулась к своему креслу, а затем закрыла лицо руками. Сейчас она притихла, но видеть ее такой причиняло боль всем присутствующим. Если они и вели себя так раньше, то каким-то образом пересекли грань между созданной искусственно реакцией и настоящими глубокими эмоциями. Мэрион протянула руку и погладила маленькими успокаивающими кругами по спине старшей дочери.
– Как надолго мы должны оставить их так? – Майло указал на экран. – Это так печально.
– Очень печально, – согласился Феликс, – но их страдания в чем-то прекрасны, тебе не кажется? Давай продолжим в том же духе еще немного.
Глава сорок пятая
Джеральд внезапно понял, что находиться в больничной палате утомительно. Вся их коллективная боль сконцентрировалась в одном месте и измотала его, груз на душе стал еще тяжелее из-за того, что многое из этого он нес на себе более двух десятилетий. Он даже не осознавал, как сильно это шоу повлияло на него. Как получилось, что эта группа людей, сведенных вместе судьбой и разлученных на столько лет, все еще могла быть так тесно связана?
На протяжении многих лет он иногда думал о маленьком мальчике-актере Шоне и задавался вопросом, что с ним стало после того, как он покинул шоу. Он не знал, и теперь часть его задавалась вопросом, действительно ли ребенок умер в результате полученных на съемочной площадке травм. Если да, то был ли это способ Феликса Уортингтона отдать ему дань уважения? Будут ли имя мальчика и даты его жизни в конечном итоге размещены на экране под словами «В память о…»?
Дороти продолжала беззвучно плакать, в то время как Мэрион успокаивающе держала руку у нее на спине. Она была прирожденной матерью. У Джеральда не имелось отцовских инстинктов, но он был чертовски хорошим актером и мог, по крайней мере, сыграть роль отца.
– Я бы хотел помолиться, – сказал он, жестом предлагая им встать. Никто не сказал ни слова, но все они встали, подошли поближе к кровати, сложили руки вместе и склонили головы. Слова дались ему легко: – Милосердный Господь, мы просим твоей любви и наставления в этот день, когда присматриваем за нашим младшим членом семьи, Бадом Барлоу. Бад – милый мальчик, и нам посчастливилось жить с ним в течение семи лет. Мы просим о чудесном исцелении, если на то будет твоя воля. Направь нас, чтобы мы могли двигаться вперед по пути, который ты проложил для нас. Мы молимся о силе и сострадании и клянемся быть лучше в будущем. Аминь.
– Аминь!
Каждый человек в комнате, включая бабушку, повторил это слово.
А потом ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Джеральд подавил желание взглянуть на часы. Доктор сказал, что ожидание может продлиться до утра. Они все оставили Бада позади в его самый темный час, и самое меньшее, что они могли сделать, – это быть рядом с ним сейчас.
Когда Энн заговорила, звук ее голоса прорвался сквозь тишину, напугав его.
– Любимым лакомством Бада после уроков всегда было печенье с шоколадной крошкой.
– С молоком, – добавила Мэрион. – Кофейная кружка, полная молока.
Том подпер подбородок кулаком.
– Он всегда макал печенье в молоко, пока оно почти не размокало.
Дороти кивнула.
– Это делало его таким счастливым. Он мог бы съесть целую пачку за один присест. – Тень улыбки скользнула по ее лицу.
У Джеральда были собственные воспоминания.
– Хохолок у него на макушке всегда вставал дыбом, как бы вы ни пытались его пригладить.
– Да, и он ненавидел, когда его рубашка была застегнута доверху. Говорил, что она душит его, – добавил Том.
– Он не говорил, что задыхается, – возразила Дороти. – Он утверждал, что она душила его. Я всегда думала, что это забавное слово для маленького ребенка. Он мог быть немного драматичным, но это было мило.
– Ему не нравилось, что ты называл его Закорючкой, – сказала Энн. Ее комментарий был адресован Тому, но в ее голосе не слышалось злобы.
– Я не должен был этого делать, – сказал Том, проводя пальцами по волосам. – Признаю, я вел себя незрело. Мне это казалось забавным, потому что он не мог усидеть на месте больше десяти секунд.
– Он был милым мальчиком, – сказала Мэрион. Джеральд почувствовал острую боль, услышав прошедшее время. – Раньше подбегал и обнимал меня без всякой причины.
Энн сказала:
– Он ненавидел, когда люди считали его глупым, потому что это было неправдой. На самом деле он был очень ярким и творческим человеком. Иногда он сочинял стихи в своей голове. Он часто читал их мне.
Мальчик в кровати что-то пробормотал, и Мэрион встала, склонившись над ним. – Думаю, он выглядит немного лучше. – В ее голосе звучала надежда. Джеральд знал, что она надеялась на чудо. – Цвет лица улучшился. – Она положила руку ему на щеку. – Держись, приятель. Мы любим тебя.
– Я всегда говорю: надейся на лучшее, ожидай худшего, – произнесла бабушка. Говорила ли она такое в сериале? Джеральд был уверен, что да.
* * *
Феликс наблюдал, как Мэрион пододвинула свой стул поближе к кровати и начала что-то напевать своему сыну. Мужчина не узнал песню, но она явно имела успокаивающий эффект. Это казалось подходящим временем для перехода. Он внезапно повернулся к Майло:
– Пришло время заканчивать сцену. Подайте сигнал актеру.
– Ты уверен? Все эти воспоминания – чистое телевизионное золото. Барлоу действительно разбиты. Мне хочется плакать, поэтому я знаю, что фанатам это понравится.
– Сцена окончена. – Феликс постучал пальцем по столу. – Покончи с этим.
Майло вздохнул, сел за свой монитор и застучал по клавиатуре. Через несколько минут медсестра быстрым шагом прошла по коридору в больничную палату Бада.
* * *
Вошла медсестра и бочком придвинулась к кровати, пока ее зад не оказался перед самым лицом Джеральда. Они все замерли, и Мэрион перестала напевать. Медсестра не обратила внимания ни на кого из них, просто сосредоточила свое внимание на Баде, который теперь лежал совершенно неподвижно. Она прижала кончики пальцев к его горлу, затем достала из кармана стетоскоп, чтобы проверить его сердце. Наклонившись над пациентом, чтобы послушать, на ее лице появилось встревоженное выражение, и у Энн возникло неприятное ощущение, что это все. Конец всех ожиданий. Медсестра обратилась к присутствующим в палате:
– Мне нужно позвать доктора. – Она выбежала так же быстро, как и появилась, и ее белые туфли заскрипели по полу. Судя по шокированным выражениям на лицах всех присутствующих, они пришли к одному выводу.
Пока они ждали, тиканье часов становилось все громче. Энн почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Ожидание было бесконечным, но, даже зная, что ребенок
