К несчастью для Джозефа эпидемия, сразившая его родителей, этим не ограничилась: она выкосила почти весь клан Браунонов, прихватив заодно и свойственников. А те, кто бежал от нее, так и не вернулись. Традиция пресеклась, имущество Браунонов перешло в другие руки, и единственным местом, где этот род представал во всем своем великолепии, осталось кладбище не Дубовом Холме – там их многочисленная колония, завладев лучшими участками, и по сию пору, наверное, сопротивляется чужеплеменному вторжению. Но мы, помнится, собирались рассказать о призраке.
Однажды вечером – после смерти Хетти Парлоу к тому времени прошло уже года три – компания молодых блэкбуржцев проезжала в экипаже мимо Дубового Холма. Если вы бывали в тех местах, то, наверное, помните, что дорога на Гринтон огибает кладбище с южной его стороны. Они ехали из Грнтона, с Майского фестиваля, и это позволяет говорить о точной дате события – первого мая. Здесь надо еще сказать, что пили они на празднике только кофе и лимонад. Было их человек двенадцать, все были веселы и радовались случаю хоть на время позабыть о бедах, недавно обрушившихся на город. Так вот, когда они ехали мимо кладбища, молодой человек, сидевший на козлах, вдруг удивленно вскрикнул и натянул поводья. А удивиться было чему: впереди, почти у самой обочины, – но в пределах кладбища – стоял призрак Хетти Парлоу. Сомнений не могло быть никаких, поскольку ее хорошо помнили все – и девушки, и молодые люди. Да и то, что это призрак, было совершенно ясно, все признаки были налицо: и саван, и длинные распущенные волосы, и взгляд «не от мира сего» – словом, все. Этот неупокоенный дух простирал руки к западу, как будто возносил мольбу вечерней звезде, завораживающей и недосягаемой. Вся веселая компания притихла, что вполне понятно, и все отчетливо слышали, как призрак взывал: «Джой! Джой!». Через мгновение на том месте уже ничего не было. Конечно, далеко не все поверили рассказу молодых людей.
В то самое время, как удалось установить позднее, Джой бродил в зарослях полыни на другом конце континента: неподалеку от Уиннемаки, что в штате Невада. Туда малыша увезли добрые люди, хорошо знавшие его покойного отца; они усыновили его и окружили нежной заботой. Но в тот несчастный вечер бедный ребенок вышел из дому и затерялся на пустоши.
Его дальнейшая история покрыта мраком, в котором лишь местами брезжат более-менее ясные промежутки, которые, впрочем, можно дополнить догадками. Известно, что он был найден семейством индейцев-пайютов. Какое-то время маленький плут жил с ними, а потом они продали его – да-да, именно продали за деньги – женщине, ехавшей в поезде на восток. Было это на станции, расположенной довольно далеко от Уиннемаки. Женщина эта утверждала, что всеми возможными способами пыталась узнать, кто этот мальчик и откуда, а когда это не удалось, она, бездетная вдова, решила усыновить его. Казалось бы, тут и конец сиротству Джо: между ним и его горестной долей готовы были встать добрые люди, ограждая его от всех возможных бед.
Миссис Дамелл, его новая мать, жила в Кливленде, штат Огайо. Но ее приемный сын недолго оставался с нею. В один прекрасный день полисмен, новичок, надо сказать, в тех местах, заметил его довольно далеко от дома. Когда он спросил мальчика, куда он идет, тот пробормотал, что «ходит домой». Похоже, он путешествовал и по железной дороге; так или иначе, уже через три дня он был в городе Уайтвилл, до которого, как вам известно, от Блэкбурга не рукой подать. На его одежду еще можно было смотреть без ужаса, но сам он был грязнее грязного. Поскольку о себе он не мог сказать ничего, его задержали за бродяжничество и приговорили к содержанию в Доме Призрения Младенцев, где его перво-наперво помыли.
Но вскоре Джо покинул и Дом Призрения. В один прекрасный день он сбежал в лес, и больше его в Доме не видели.
Затем мы находим несчастного, – точнее, возвращаемся к нему, – когда он стоит под холодным осенним дождем на перекрестке в пригороде Блэкбурга. Здесь, наверное, самое время сказать, что дождевые капли не были на самом деле ни темными, ни липкими; они просто не смачивали его лицо и руки. Джо был страшно, невероятно грязен; можно было бы сказать «живописно», но ни одному живописцу такое не по силам. На несчастном маленьком страннике не было башмаков; его ступни покраснели и опухли, и он, когда шел, то хромал на обе ноги. Что же до одежды… О, вы наверняка не смогли бы ни сказать, что именно на нем надето, ни понять, каким чудом эта рвань на нем держалось. Сами понимаете, он замерз и снаружи и изнутри, а уж сам-то Джо понимал это получше всех прочих. Кто угодно промерз бы насквозь в тот вечер, поэтому, наверное, никто носа не казал на улицу. Как Джо очутился на этом перекрестке, он не смог бы рассказать по недостатку жизненного опыта, даже если бы его вокабулярий превышал наличную сотню слов. Он недоуменно озирался, и если бы кто-то его увидел, он сказал бы, что малец явно не понимает, куда его занесло… и зачем.
Все же Джо был довольно умен для своего возраста; замерзший, голодный и еле способный передвигаться, он решил зайти в какой-нибудь дом. Хотя дома на этой улице стояли довольно далеко друг от друга, выглядели они светлыми и теплыми. Но когда он попытался осуществить свое разумное решение, здоровенная собака начала рваться на цепи, оспаривая это его право. Вконец перепуганный и уверенный – не без основания, надо сказать, – что зверь снаружи охраняет зверей внутри, он поковылял прочь от жилья людского по проселку, по правую руку от которого простирались серые мокрые поля, а по левую – поля мокрые и серые. Полуослепший от дождя, бившего ему прямо в лицо, он шел в непроглядно темной ночи по гринтонской дороге. То есть, в Гринтон она ведет тех, кто минует кладбище на Дубовом Холме. А ведь многие не минуют, и число их с каждым годом прирастает.
Вот и Джо не миновал.
Его нашли там на следующее утро, промокшего, промерзшего, и уже не нуждающегося в пище. Наверное, он вошел в кладбищенские ворота, надеясь найти дом, который не охраняется собаками, и шел в темноте, натыкаясь на надгробья и спотыкаясь о могильные холмы, пока последние силы не оставили его. Он лежал на боку, спрятав в своем тряпье руку, наверное, чтобы согреть ее. Вторая рука была отчаянно грязной, как и одна из щек. Другая же щека была чистой и белой, словно ее поцеловал кто-то из ближних ангелов Божиих. И еще отметили, – хотя и не придавали этому значения, пока тело не было опознано, – что мальчик лежал на могиле Хетти Парлоу. Но могила не разверзлась, чтобы приютить его. Рискуя показаться нечестивыми, скажем, что только из-за этого обстоятельства конец истории нельзя назвать счастливым.
Психологическое кораблекрушение
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
