Снаружи послышался скрип колес кареты на гравии.
Без опасности быть замеченным уезжающий гость не мог больше оставаться в таком обществе; вложив в руку Сабины полсоверена, он молча спустился по лестнице и так же молча сел в карету.
Слуга, принесший чемодан, захлопнул дверцу кареты, продолжая про себя дивиться такому несвоевременному отъезду.
– Неплохой джентльмен, – рассуждал он, подходя к лампе в прихожей и разглядывая полсоверена, которые были сунуты ему в руку.
А пока он делал это, джентльмен, о котором идет речь, тоже занимался разглядыванием, гораздо более интересным. Не успел экипаж выехать из парка – он еще двигался по извилистой подъездной дороге, – как его пассажир сунул руку в карман сюртука и извлек оттуда листок бумаги.
Маленький листок, оторванный от корешка блокнота. И надпись карандашом – всего несколько слов, написанных в спешке.
Свет восковых свеч позволял легко читать; с сердцем, сжимающимся от радости, Мейнард прочел:
«Папа очень рассердился; я знаю, что он никогда не разрешит мне снова с вами увидеться. Мне печально думать, что мы никогда больше не встретимся и что вы меня забудете. Я вас никогда не забуду – никогда!»
– А я вас, Бланш Вернон, – подумал Мейнард, складывая листок и снова пряча его в карман.
Не доезжая до станции, он снова его извлек и перечел; и снова прочел при свете подвешенной лампы, сидя в одиноком купе ночного поезда по пути в столицу.
Потом сложил листок аккуратней, положил в свой бумажник для карточек и сунул в нагрудный карман, поближе к сердцу; это было не первое полученное им любовное послание, но самое дорогое!
Глава LXI
Информатор
Исчезновение одного из шести десятков гостей могло пройти незамеченным; а если и было замечено, не нуждалось в объяснении – в английском «лучшем обществе».
Этим большой прием отличается от тихих обедов в деревенском доме.
Истинная вежливость давно избавила от необходимости продолжительных прощаний, с неловкими поклонами и рукопожатиями. Достаточно попрощаться с хозяином – а еще лучше с хозяйкой – и поклониться всем встречным на пути из гостиной.
Таково было правило, которого придерживались и под крышей сэра Джорджа Вернона; и внезапный отъезд капитана Мейнарда не вызвал бы никаких комментариев, если бы не одно-два необычных обстоятельства, его сопровождавших.
Он был чужим для общества сэра Джорджа – с необычным романтическим прошлым; а литературные лавры, недавно приобретенные и еще свежие на лбу, привлекали к нему повышенное внимание этого круга представителей высшего общества.
Но особенно странным казался способ его отъезда. Его видели танцующим с дочерью сэра Джорджа, потом он вместе с нею через оранжерею вышел в парк. И не вернулся.
Некоторые из танцующих, тоже вышедшие прохладиться, видели, как вынесли его чемодан; а звуки колес кареты свидетельствовали, что он уехал насовсем!
Ничего необычного в этом все же не было. Должно быть, он попрощался с хозяином снаружи – попрощался в соответствии с приличиями.
Однако этого никто не видел; и поскольку Мейнард несколько дней прожил в доме, его отъезд выглядел слегка бесцеремонно. И уж во всяком случае произошел он в необычное время.
Возможно, и на это не обратили бы внимания, если бы не еще одно обстоятельство: после его отъезда дочь баронета больше не появилась среди танцующих.
Ее не видели после вальса, во время которого их с партнером так внимательно разглядывали.
Конечно, она еще очень молода. От танца у нее могла закружиться голова, и она ушла немного отдохнуть.
Так думали те, кто обратил на это внимание.
Но таких было немного. Чаровницы с широких юбках больше думали о себе; старые девы спокойно играли в вист в другом помещении; и отсутствие Бланш Вернон никак не отразилось на общем веселье.
Но было замечено состояние ее отца, его задумчивость. Многие гости заметили, что весь остаток вечера сэр Джордж вел себя странно; его задумчивость бросалась в глаза. Даже блестящее воспитание не помогло ему скрыть впечатление от нанесенного удара!
Несмотря на все его усилия скрыть свое состояние, люди, близко знавшие его, поняли, что что-то случилось.
В результате ночное веселье кончилось раньше обычного; во всяком случае раньше, чем ожидали замерзшие кучера карет.
Соответственно и гости, остановившиеся в доме, раньше разошлись по своим комнатам.
Но сэр Джордж пошел не в спальню, а в библиотеку.
Он был не один. Его сопровождал Фрэнк Скадамор.
Он поступил так по просьбе дяди после того, как остальные пожелали спокойной ночи.
Тема разговора дяди и племянника станет ясна из нижеследующего.
– Фрэнк, – начал баронет, – я хочу, чтобы ты был со мной откровенен.
Произнес он это без желания поиграть словами (Слово «Фрэнк» по-английски означает «откровенный». – Прим. перев.): не такое у него было настроение.
– Относительно чего, дядя? – спросил Скадамор, выглядя слегка удивленным.
– Относительно того, что ты видел между Бланш и этим…человеком.
Слово «человек» было произнесено презрительно, почти с шипением.
– Что я видел?
– Да, что видел и слышал.
– Я рассказал вам, что видел и слышал. Вплоть до событий сегодняшнего вечера – час назад.
– Час назад? Ты имеешь в виду свидание под деревом?
– Нет, дядя, не это. Я видел кое-что еще.
– Но ведь капитан Мейнард сразу уехал!
– Да. Но прихватил с собой кое-что, чего ему не следовало брать.
– Прихватил с собой! О чем ты, племянник?
– Ваш почетный гость унес листок бумаги, на котором что-то написано.
– Кем написано?
– Моей кузиной Бланш.
– Когда и где?
– Ну, вероятно, когда он собирался. Полагаю, что Бланш написала это у себя в комнате. Она ведь ушла туда – вы видели.
Сэр Джордж выслушал это сообщение со всем хладнокровием, на какое был способен. Тем не менее мышцы на его лице дергались, щеки побледнели, чего не мог не заметить племянник.
– Продолжай, Фрэнк, – сказал сэр Джордж неуверенным голосом, – продолжай и рассказывай все. Откуда тебе это известно?
– По чистой случайности, – отвечал добровольный информатор. – Я вышел из гостиной, отдыхая между танцами. Как раз в это время капитан Мейнард уходил. С того места, где я стоял, видна была верхняя площадка лестницы. Он там разговаривал с Сабиной и, как мне показалось, очень конфиденциально. Я видел, как он что-то вложил ей в руку – монету, вероятно, – сразу после того как она сунула ему листок в карман. Я видел, что это листок бумаги, сложенный, как записка.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно уверен, дядя. Я тогда не сомневался в увиденном и сказал себе: «Эту записку написала моя кузина; она послала Сабину, чтобы передать ее». Я бы остановил его на лестнице и заставил отдать записку, но не хотел поднимать шум в доме. Вы знаете, что я бы его заставил!
Сэр Джордж не слышал этого хвастливого замечания. Он вообще перестал слушать племянника. Слишком был поглощен болезненными размышлениями – думал о странном поведении дочери.
– Бедная девочка! – печально про себя говорил он. – Бедный невинный ребенок! И это после всей моей заботы, после ревностной опеки, моего более чем необычного одиночества! О Боже! Подумать, что я впустил змею в свой дом, и она обернулась против меня и ужалила!
Чувства, испытываемые баронетом, не давали ему продолжать разговор; Скадамору было разрешено ложиться спать.
Глава LXII
Необщительные спутники
Поезд, в котором ехал Мейнард, остановился на станции Сайденхем, куда подходит линия от «Кристал паласа» (Огромный выставочный павильон из стекла и чугуна, построенный в 1851 году для «Великой выставки». – Прим. перев.).
Остановка не вырвала Мейнарда из задумчивости, в которую он погрузился – после неприятного происшестия.
Он только слышал за вагоном голоса, один их которых показался ему знакомым.
