В наши дни от этой идеи осталась лишь одна оболочка. Гардинер как мог боролся за то, чтобы жизнь в деревне не умерла. Он покупал землю, внедрял иллюзорные идеи органического земледелия, посадил четыре с половиной миллиона деревьев, чтобы поднять уровень грунтовых вод, и пытался привить местным жителям интерес и к их собственной народной истории, и к современной демократии. Многие из идей Гардинера были причудливыми — такие, например, как вера в очистительную силу народных танцев, — но его наследие живет в стандартах Почвенной ассоциации и в лесах, которые, как он и задумывал, не дали Крэнборн-Чейз превратиться в жалкую, общипанную овцами пустыню умеренного пояса. Но даже такой эксцентричной преданности было недостаточно, чтобы остановить этот упадок. У Рольфа Гардинера работало тридцать человек. Его сын, знаменитый дирижер Джон Элиот Гардинер, по-прежнему приезжает в Гор-Фарм на окот овец, отел коров и сбор урожая. Но у него лишь двое работников, и одному из них приходится жить в микрорайоне ближайшего городка, потому другое жилье поблизости ему не по карману.
Нести всевозможный бред о жизни в деревне — основной элемент пропагандистского представления об Англии, и прекрасный пример тому — сочинения Артура Брайанта, автора патриотических историй с такими названиями, как «Английская сага» и «В оправе морского серебра». Однако сила этих мифов настолько велика, что в феврале 1996 года Совет по защите сельской Англии (со времени образования семьдесят лет назад его название несколько изменилось) настоял на том, чтобы лидеры всех трех ведущих партий подписали письмо в газету «Таймс». Это совместное воззвание нельзя назвать беспрецедентным: Тони Блэр, Джон Мейджор и Пэдди Эшдаун сознательно вторили совместному воззванию Стэнли Болдуина, Рамсея Макдональда и Ллойд Джорджа, подписавших 8 мая 1929 года письмо в ту же газету в защиту сельской местности от бессистемной застройки. Избитые фразы версии 1996 года («в полной уверенности, что необходимое развитие может и должно направляться с вдумчивым и скрупулезным вниманием»… и т. д., и т. п.) были похожи на банальности воззвания 1929 года, и никого из подписавшихся ни к чему не обязывали. Никто на самом деле не сомневался в важности данного вопроса: за двенадцать лет до 1990 года исчезло 20 процентов зеленых ограждений, 10 процентов стен сухой кладки, 10 процентов прудов и до 14 процентов видов растений. Нет сомнения и в том, что в результате ничего достигнуто не будет: за воззванием 1929 года последовал взрыв жилищного строительства на зелени полей Южной Англии.
Письмо это составлено мертвой рукой бюрократии, и все, о чем в нем говорится, не имеет значения, кроме того факта, что лидеры всех трех партий сочли стоящим поставить под ним свои подписи. Трудно представить, что они соберутся вместе, чтобы обсуждать проблему сохранения английских городов. Однако навязчивое представление англичан о том, что единственная «настоящая» Англия — это та или иная версия страны распевающих молочниц Артура Брайанта, опасно по трем причинам. Во-первых, оно ведет к обратным результатам: как следствие понятия о том, что единственное «пристойное» жилье для англичанина — дом с садиком и видом на то, что осталось от сельской местности, большая часть Англии в конце концов превратится в один большой пригород. Во-вторых, это ничего не даст для улучшения условий, в которых живет большая часть людей. И в-третьих, это неизбежно не позволит большей части населения разобраться, что собой представляет их страна.
При этом нельзя не признать необычайное очарование английской деревни. Кто не поддастся удивительной притягательности названий английских деревень? Хай-Истер («Веселая Пасха»), Нью-Дилайт («Новый Восторг»), Слипинг-Грин («Спящая Зелень»), Типтоу («Цыпочки»), Низэр-Уоллоп («Нижний Грохот»), Нимфзфилд («Поле Нимф»), Крисмас-Камэн («Рождественский Пустырь»), Сэмлзбери-Боттомз («Сэмлзберийские Низины»), Райм-Интринсека («Внутри Раймовских Угодий»), Хуиш-Шамфлауэр («Усадьба Шамфлауэра»), Бакленд-Ту-Сент («Бакленд Всех Святых»), Нортон-Джакста-Твайкросс («Нортон у Твайкросса») и так далее — географический справочник, о котором можно только мечтать. А пейзажи Англии, хранящие образное наследие страны: Чилтернские холмы — это Отрадные Горы из «Путешествия пилигрима» Баньяна, Народное поле Ленгленда раскинулось у подножия Херфордширского маяка, Дорсет — вотчина Харди, Сассекс — удел Киплинга, поэт Джордж Герберт с такой же уверенностью заявляет свои права на Уилтшир, как Вордстворт — на Озерный край, Джейн Остин — на Гэмпшир или Эмили Бронте — на вересковые пустоши западного Йоркшира.
Это очарование малых форм; вряд ли в географическом облике этих мест есть нечто, претендующее на мировые рекорды. Тут красота ухоженная; сельская тропинка, маленький домик, нива, что колосьев полна, — это часть пейзажа, над формированием которого трудились целые поколения. Это притягательность, выраженная полями и акрами. «Все измерено, смешано, изменено, одно легко переходит в другое, маленькие речушки, небольшие равнины… невысокие холмы, маленькие горы… это не тюрьма, и не дворец, а славный дом», — писал Уильям Моррис, снова связывая этот пейзаж с наиболее живучим английским представлением. Это по-прежнему место коротких перспектив. Но, и особенно это проявляется на юге Англии, на этом все и заканчивается. В отличие от Франции, где крестьянская культура пережила XX век, в Англии она вымерла в те времена, когда сельскохозяйственные рабочие вынуждены были наниматься к землевладельцам и и производить товары, пользующиеся спросом, пшеницу и молоко: вечером они возвращались не на свою ферму, а в предоставляемое на время работы жилище, где в лучшем случае было достаточно места, чтобы вырастить одну-трех кур. Настоящая деревенская жизнь уже давно в прошлом, и ее заменила жизнь в пригородах, и на фермеров это влияет почти так же, как и на живущих рядом с ними городских работников, потому что сельское хозяйство тоже бизнес.
Давление на еще не освоенные девелоперами кусочки Англии значительное, и все дело в убеждении, что англичанин может жить лишь на своем клочке Аркадии. Квартира — это лишь для богачей, они там останавливаются, когда им нужно какое-то время побыть в городе, или это место, куда выбрасывают бедняков, в огромные бездушные жилые массивы. Надежды у богатых и бедных разные, но предмет желаний один. Это дом с садиком. Не все англичане могут жить в замках. Но все хотят иметь собственные крепостные рвы и разводные мосты. Где еще в мире вы услышите абсолютно серьезные рассуждения о том, что проживание в квартирах приводит к общественным беспорядкам? В результате больше всего стараются выжать из земли, оставшейся от «страны Юга» Томаса. Джордж Уолден, который покинул палату представителей в 1997 году, посчитав, что быть политиком-заднескамеечником — значит тратить жизнь понапрасну, представлял в парламенте Букингем. «Послушайте, что я вам скажу, никакой деревенской жизни больше нет. Есть лишь память о деревне, потому что от самой деревни остались лишь крохи». Те, кто сейчас занимает эти сельские предместья уже никакие не сельские жители, и их мало привлекает деревенский уклад жизни. Например, подается заявка на строительство дополнительного помещения для местного паба, чтобы дело шло лучше, или на разрешение переделать заброшенные фермерские постройки в недорогое жилье. Из приходских советов по всей стране поступают сведения об одном и том же расколе: деревенские старожилы такие планы поддерживают, потому что хотят, чтобы паб работал и дальше, хотят, чтобы было хоть какое-то доступное жилье для детей и внуков, а понаехавшие городские стоят насмерть против такой заявки, чтобы оставить это место таким, каким оно было, когда они туда приехали, и сохранить цену собственности. Они привносят с собой и предрассудки города. Это изменение отражает колонка писем в газете «Дейли телеграф», куда когда-то писали из всех уголков Англии обо всем подряд, начиная с плохих манер и кончая лучшим способом бороться с ярью-медянкой. Редактор отдела писем Дэвид Твистон-Дэвис сказал мне, что «единственное, что можно отметить, говоря о письмах, которые мы теперь получаем, это как много их приходит от «группы Капитан Такой-то», которая называет охоту позорным занятием».
