— НЕ СТРЕЛЯТЬ!!! — шепотом прокричал Алеша, без надежды, что его услышат.
ЧАСТЬ III
НИНДЗЯ
Суббота, 23.55. Улица Набережная
Дежавю — вот какое чувство он вдруг испытал. Не так давно он стоял посреди зарубинского кабинета, будто на ничейной полосе, которую по очереди перепахивает минометным огнем то одна, то другая сторона. «НЕ СТРЕЛЯТЬ» просил, заклинал, умолял он, защищая… кого? от кого? Одно-единственное лишнее движение, слово, просто косой взгляд — и тогда бы уже не обошлось без криков, выстрелов, бега по потолку, пулевых пробоин в стенах, трупов в черных пластиковых мешках и — крови, крови, целых ее рек, ручейков и озер…
Шансов выжить теперь, когда на него неслась черная громада лексуса, было еще меньше. Тем не менее он стоял — прижавшись спиной к парапету, зажмурившись и зачем-то раскинув руки в стороны, будто собирался взлететь. «Бедный Большой Папа, — подумалось с последней усмешкой, — не успел спастись из лап одного террориста, как сразу угодил к другому. Лучше бы еще тогда, после закрытия клуба, ушел в монастырь замаливать грехи — может, и обрел бы просветление…»
Резко взвизгнули тормоза. Глаз Алеша так и не открыл, но по запаху нагретой резины предположил, что джип остановился метрах в пяти от него. Или в трех.
Из машины никто не вышел. Но в кармане у «сыщика» ожил мобильник.
— Слушаю, — сказал Алеша.
— У меня сейчас нога на педали тормоза, — услышал он знакомый голос.
— Представляешь, что будет, если я ее отпущу?
— Нет, — признался «сыщик». — Но, думаю, моим яйцам будет неприятно. Зарубин с тобой?
— Со мной. Жив, правда, в отключке. Я его к поручню пристегнул.
— И что собираешься делать дальше? На пару — в омут с крутого бережка?
— А что, есть другие варианты? Вы же его отпустили.
— Потому что Топорков снова взял вину на себя. А Денис промолчал из трусости и мелкого расчета. Теперь оба дадут правдивые показания. Денис в редакции показывал мне видеозапись — она на самом деле существует. На ней Большой Папа, Стаднюк, Рухадзе и Потапов. Все, кто участвовал в избиении Топоркова. Теперь Зарубину не отвертеться, — Алеша помолчал. — Не пойму, как тебе удалось сладить со Стаднюком. Все-таки четвертый дан…
Собеседник усмехнулся.
— Четвертый дан — это когда ты в белом кимоно, на ковре, правила известны и боковые судьи в случае чего бой остановят. А когда твою машину на загородном шоссе тормозит замухрышка-очкарик в кепочке и с корзинкой грибов, вежливо спрашивает, как добраться до ближайшей деревни… Тогда ты уже никакой не дан — просто мишень.
— Понятно. Потапова и Рухадзе ты подловил примерно так же?
— Нуда, — безмятежно подтвердил Яша Савостиков. — Вернее, они сами подловились: я в тот вечер завис у Друида — мы в «Коммандос» резались, это такая компьютерная игра…
— Знаю.
— Смотрю на часы — поздно уже, Светка заждалась. Выхожу из подъезда — они тут как тут, мои триста рублей им, придуркам, понадобились… Я их и положил быстренько: они, поди, и понять ничего не успели.
— А сказку про четырех ниндзя зачем придумал?
— Все затем же. Если бы я сказал, что убийца был один, вы бы дядю Славу сразу вычислили: настоящий мотив убить обоих был только у него. Так мы друг друга и прикрывали: я его, он — меня…
— Это он тебя всему научил?
— Он, — подтвердил Яша. — Сперва он Светку отвел в секцию, но та борьбу воспринимала… как фигурное катание, что ли. Она видела красоту во всех этих бросках, кульбитах, подножках — ее интересовал сам процесс. Ей, кажется, даже было все равно, выиграет она схватку или проиграет. Наверно, поэтому почти всегда и выигрывала… А я… Я, когда увидел, чем дядя Слава владеет на самом деле, чуть ли не на колени перед ним встал. Мне хотелось, чтобы он сделал из меня… нет, не бойца — бойца из меня бы не вышло. Убийцу.
— Чтобы ходить по темным улицам, — вспомнил Алеша, — ждать, пока тебя захотят ограбить…
— Ага. И валить их насмерть, чтобы у других таких же недоумков отпала охота издеваться над теми, кто кажется слабее, — собеседник вздохнул.
— Тренировался, как проклятый, по несколько часов в день. Иногда по ночам — потом на лекциях засыпал безбожно…
— А тех, у «Игуаны», ты за что?
— Как за что? — удивился Яша. — Мне Андрей рассказывал, как они какую-то молодую девчонку столкнули под поезд. По большому счету, они все были подонками: и Потапов с Рухадзе, и те двое, и Стаднюк…
— То есть ты решил взять на себя роль судьи, да?
— Вот уж нет, — серьезно отозвался Яша. — Судьей, скорее, был ты, а не я. Ты спросил у девушки приметы фургона — и она погибла. Заявился в «Игуану», да еще прихватил меня с Андреем — и подписал приговор тем двоим. Так что никакой я не судья. Скорее, гильотина… Кстати, о гильотине: могу предложить еще один вариант. Я отдаю вам Зарубина, а вы меня отпускаете. В общем-то, я мог бы и так уйти, вряд ли вы бы меня остановили — хоть втроем, хоть вдесятером. Но… хотелось бы это сделать мирно, понимаешь? Навоевался я.
— Уйти? — переспросил Алеша. — И куда же ты подашься? Опять к Свете под крылышко?
— А что? Она привыкла меня защищать (представляешь, как смешно было, когда она заступалась за меня перед всяким хулиганьем!), пусть и на этот раз защитит. Спрячет где-нибудь. Потом, когда все уляжется-успокоится, добудем новые документы и уедем далеко-далеко, в теплые страны. Жизнь с чистого листа — чем плохо?
— Она не согласится, — возразил Алеша.
— Почему?
— Она тебе Андрея никогда не простит.
Трубка помолчала.
— Не простит, тут ты прав. У них же вроде любовь намечалась… А как ты понял, что Андрея — тоже я?
— Да я, собственно, только с его смертью и начал тебя подозревать, раньше метался между Зарубиным и Сандаловым… Я ведь нашел ту аптеку, куда вы заходили втроем. Андрей увидел название на упаковке, позвонил мне. Укорил: «Что же ты с третьего раза запомнить не можешь? Кто-то с первого запоминает…» А если дело было не в лекарстве, а просто в сложном названии, которое обычный человек с первого раза не воспроизведет — обязательно ошибется и переспросит? Помнишь, в прошлую субботу, в парке, возле планетария, Андрей показал один сложный прием карате: уро-маваши-гери, круговой удар ногой в верхний уровень… Ты сказал: «Ну его, твой уро-маваши-гери, мне бы что-нибудь попроще». Не переспросил, не запнулся, не ошибся… Андрей тогда, наверно, удивился, но не придал значения. Позже стал присматриваться — и обнаружил, что ты владеешь боевым искусством куда лучше его самого.
