— Тишина. Лысого, кажись, убили. Мать их, суки зелёные!
— А чего они стреляют? — я не понимал происходящего.
— А того, мля, что пострелять им, наверно, захотелось! Суки! Козлы! Уроды!
Фёдор на секунду выглянул из гаража.
— Плохо дело. Идут туда, откуда Лысый стрелял. А значит, скоро и нас накроют. Уходить надо, парни.
— Фёдор, они Лысого кокнули. Ты вот так просто возьмёшь и уйдёшь? Где твоя гордость, Федя?
— Какая на хрен гордость?! О чём ты говоришь? Они нас положат, как и Лысого! Где тогда будет твоя гордость, Чумазый? В гробу цинковом, вот где! Идём, пока не поздно! Ни одна гордость не выше жизни.
— Для меня принцип — главнее. Я остаюсь, Федя. Ты иди.
— И я тоже. — сидевший рядом с Чумазым подал голос.
— Да чтоб вас всех… Нет смысла в вашей смерти, ребята! Нет и никогда не будет! Лысый поплатился за свою горячность. Он сам знал куда идёт! Ты же помнишь, у него личные счёты с вояками.
— Значит, и у меня теперь с ними личные счёты. Ты знаешь, он мне как брат был. Ты иди, выводи отсюда Молодого и этого вэдэвэшника поневоле. Они без тебя в Зоне совсем сгинут. Им эта мясорубка ни к чему.
— Парни…
— Иди, я сказал! А мы ещё, может, отстреляемся. Положим парочку ихних, они хвост и подожмут, все ж, суки, ссыклявые, как один. Авось ещё свидимся.
Фёдор стоял. На лице выражалась внутренняя борьба. Он мог остаться, и вместе с собой, возможно, загубить две лишних жизни. Либо он мог оставить товарищей, но увести отсюда двоих — меня и Молодого. О его жизни речь не шла, сейчас на его плечи давила тройная ответственность.
— Ладно, Чумазый, прав ты. Ни к чему парням всё это. Эх, ребята…
— Ты брось эту фигню сентиментальную! Иди, давай! Стой! Возьми мой жетон. Так, на всякий…
Фёдор смерил Чумазого многозначительным взглядом, но жетон принял. Мы втроём бросились к задней стене гаража. Деревянная прогнившая дверь вывела нас в коридор, ведущий на восток. Слева и справа тянулись ряды дверных проёмов, за которыми открывались серые однообразные помещения, некоторые из которых тускло освещались проёмами окон. Во всех комнатах царила полная разруха — мебель и прочая утварь были в большинстве своём поломаны и беспорядочно разбросаны по полу.
За спиной зазвучали выстрелы. Там шла битва. Нет, бойня. Казнь. Мне до сих пор с трудом верилось, что это делают люди, с которыми я мог видеться до прихода в Зону и, более того — неплохо общаться. Каждый из них готов был нашпиговать меня свинцом только потому, что я не был одет в камуфляж. Анатолий был прав. Здесь другой мир и другие правила. Фёдор бормотал себе под нос что-то неразборчивое. Вдруг он резко остановился возле проёма слева. Затем, по одному, мы медленно вышли во внутренний дворик, над которым склонились два этажа здания. Фёдор упёр приклад в плечо.
— Какая-то херня здесь творится. Нутром чую…
Начинало светать. Тем временем где-то далеко в небе полыхнул синий разряд, а на бетонную плитку упали первые тяжёлые капли — предвестники зарождающегося шторма. Фёдор начал карабкаться по пожарной лестнице, как бы ненарочно оказавшейся именно здесь. Затем полез я. Это давалось не без усилий — металлическая сварная конструкция, изрядно тронутая ржавчиной, успела намокнуть. Я смотрел прямо перед собой, на унылую кирпичную стену. При любой попытке поднять голову глаза заливало водой. Фёдор, до этого державший на прицеле выход во внутренний дворик, помог мне подняться на крышу. И не зря — сорваться вниз ничего не стоило.
— Давай, Молодой, поднимайся!
Младший неуверенно полез вверх. А вместе с тем я увидел странное преломление воздуха на бетонной площадке внизу. Непонятное явление напоминало раскалённый воздух над костром. Сначала думал, показалось. Но нет, оно двигалось. Тут оно оторвалось от земли и я на секунду увидел жуткое существо. Оно схватило Молодого за ноги и потащило вниз.
— Мать твою, это ещё что за чёрт? Молодой, поднимайся, я тебя прикрою, — Фёдор выстрелил по дворику несколько раз, но существа и след простыл.
Оно просто растворилось в воздухе… Молодой с трудом поднялся на ноги. Кажется, у него были переломы. Я увидел это нечто в потоке грянувшего ливня. Оно было абсолютно невидимо, но капли воды не могли просочиться сквозь тело и оставались на поверхности кожи. По строению оно напоминало человека, но было в нём что-то дикое. Я бы даже сказал, первобытное. Меня сковал ужас. Я не знал что делать. Фёдор что-то кричал, но я не слышал, что именно. Всё моё внимание было приковано к происходящему внизу. Это было ужасно, но отвести взгляд, не смотреть было выше моих сил. Молодой поднялся на ноги и сделал несколько выстрелов в пустоту. Ни один не попал в цель, а оно как будто играло с ним. Не как ребёнок с любимой игрушкой. Как кошка с мышью, перед тем как съесть. Как ненормальная девочка, отрывающая кукле голову. Оно на миг возникло из пелены дождя перед самым носом Молодого, нанесло удар, а затем опять скрылось. Сталкер опустошил обойму, стреляя куда попало. А когда начал перезаряжать пистолет, оно материализовалось за его спиной. Никогда до этого я не видел смерть. Молодой умер быстро.
— М-мать твою… — только и смог вымолвить Фёдор дрожащим голосом.
Он сделал ещё несколько выстрелов, но тремор в руках сыграл свою роль — Монстр благополучно скрылся в тёмном дверном проёме, утащив за собой бездыханное тело. При любых других условиях, в нормальной жизни, я бы изрядно струхнул, и, быть может, грохнулся бы в обморок. Но сейчас и здесь происходило совсем другое. Все мои чувства и эмоции как будто разом атрофировались.
— Что? Что оно с ним сделает? Зачем он ему нужен?! — я услышал свой охрипший голос.
Небо ответило мне оглушающим раскатом грома. Я был полностью деморализован. Не знаю, был ли Фёдор в шоке, но способности принимать решения он не утратил. В этот раз его голос звучал достаточно твёрдо.
— Пошли. Надо убираться отсюда, пока не поздно.
Вокруг меня разверзся апокалипсис. Он везде — в каждой молекуле воздуха, в каждой частице бетона под ногами. В каждой капле воды, что срывается с небес и насмерть разбивается о бесплодную землю. В небе над базой, уперев вниз холодный луч прожектора, рокочет гигантская птица смерти. А по земле рыщут волки, вооружённые до зубов — пытаются напасть на наш след. Меня накрывает волна чёрного пессимизма. И пусть. Только в таком состоянии возможно ощутить, всей душой осознать, прочувствовать Зону. Не зону отчуждения при ЧАЭС, нет. Зону кромешного ада. Отсюда, с этой точки континента Евразия, начинает рушиться мир. Трещит по швам, лопается, рассыпается в осколки. Добро пожаловать. Здесь больше нет жизни. Здесь больше нет мира, любви и спокойствия. Здесь начинается наш общий конец. Хаос в процессе. Здесь жизнь бьётся в агонии. Здесь ломаются моральные устои нормального общества. Здесь всем нам не по-детски рвёт башню. У нас больше нет ничего. Только алчность, жажда жить. На этой мёртвой территории человек человеку волк и собака. Мы все — сраные вояки падшего мира, каждый из которых за бронекостюмом и суровым выражением лица скрывает желание видеть чистое небо над головой. Я говорю «мы» потому что теперь я уже часть этой системы. Системы, запрограммированной на самоуничтожение. И неважно, хочу я быть её частью, или нет. Ничего уже не важно. Я, как и всё здесь, тону в гигантском чёрном водовороте. Жутко хочется глотнуть свежего воздуха.
А между тем, местное мёртвое небо поливало стонущую израненную землю галлонами влаги. А мы галопом неслись по бетонным крышам заброшенных серых строений. Мы — две голодные крысы, спешно покидающие тонущее судно. Сегодня погода на нашей стороне. И чем больше тошнит небеса, тем больше у нас шансов выжить. Свети здесь солнце, мы бы уже лежали, забрызгав крышу кровью под аккомпанирующий рокот крупнокалиберного авиационного пулемёта. Но не сегодня. Сегодня гигантская стрекоза смерти, рассерженно жужжа, носилась кругами над базой, не видя пищи. А пища вовремя укрывалась за выступавшими то здесь, то там вентиляционными трубами, пригибалась, пряталась.
Фёдор поскользнулся на мокром бетоне и шлёпнулся на спину.
— Всё, не могу больше… — закрыл лицо руками, — Они все мертвы. Все.
Никто не застрахован от тяжёлых эмоций. И никто не скажет наверняка, под силу ли ему будет их преодолеть, когда наступит время. Я не могу сказать, что Фёдор производил впечатление слабого человека. Не могу даже сейчас, видя, как его ломает. Я протянул ему руку.
— Поднимайся. Нам надо уходить.
Он не ответил. Кто был я в данной ситуации? Ведомый. Не знающий что делать. Не знающий куда идти. Ни черта не знающий. Я просто покорно следовал за своим проводником, во всём доверившись ему. Моя жизнь была полностью в его власти. Он мог бы нас отсюда вывести. Но сейчас его ломало. Не знаю, как давно он здесь. Не знаю, сколько ужасов ему пришлось повидать. Но, наблюдая его сейчас, полагаю, немало. Всё что он знал и видел, старательно пряча в глубинах души, откладывалось, и вот сейчас нашло выход на поверхность. Он стоял над пропастью. Он готов был сдаться и упасть вниз. Упасть вниз и потянуть меня за собой.
