Иван несколько раз прикрывал глаза, чтобы навсегда запомнить видение. Потом он спустился в долину и почти у подножия пня-холма, служившего пьедесталом замку, покинул поле ходьбы и вышел в реальный мир. Тут он едва не задохнулся от напоённого ароматом воздуха — вокруг цвели кусты, травы и цветы. Смутной тенью проносились пчёлы, пели птицы.
Идиллия рая.
Он стоял под сенью молодого каштана в двух метрах от охристо-жёлтой дорожки, широкой полосой перечеркнувшей пёстрое разноцветие большого ухоженного парка. Невдалеке в лучах полуденного солнца сверкали струи фонтана. Вода била из качающейся трубы, оттого своеобразная купа играющей воды приобретала причудливые очертания.
На фоне всего этого — нега и тишина…
Иван стоял, оглядывался и не решался выходить из-под защиты дерева. Что-то его удерживало и настораживало. Возможно, декоративность вычурного пейзажа, будто нашлёпка аппликации, или такая вот глухая тишина. Он не знал.
Выходя в реальный мир, он и не ожидал особого кипения жизни, но предполагал увидеть несколько не то, что видел сейчас — ухоженность ни для кого, красоты, которыми некому наслаждаться. Поэтому, глядя по сторонам, Иван не торопился сделать первые шаги. Да и куда их направить?
Он ждал и дождался.
Из-за чаши фонтана появилась фигура человека, одетого в чёрное. Он торопливо шёл по дорожке, подметая длинным одеянием золотистый песок, прямо к Ивану. Лицо его закрывала накидка. Толкачёв поморщился: страсть к капюшонам, накидкам, свободным одеждам его всегда раздражала. А здесь, похоже, многие любят щеголять именно в таких одеяниях. Ну, как можно в такую жару надеть чёрное?
Человек остановился на краю дорожки, его и Ивана разделяла полоска травы. Под откинутой нетерпеливой рукой накидкой скрывалось неповторимо очаровательное лицо Напель.
— Ты? — удивился Толкачёв, готовый уже вновь стать на дорогу времени или отразить нападение, если бы вдруг от подошедшего к нему чем-то грозило. — Но как ты узнала? Что я именно сегодня… Сейчас и именно здесь?
Её точёное лицо ничего не выражало, оставаясь прекрасной маской. Напель не ответила на его вопросы, а как бы мимоходом, едва приоткрыв губы, приказала:
— Иди за мной!
И пошла дальше по дорожке, не оглядываясь, полностью уверенная, что он подчинится ей беспрекословно.
У Ивана одновременно появился зуд на языке и в ногах. Хотелось что-либо высказать нелестное вдогонку Напель. Язвительное или назидательное. А что? Могла бы улыбнуться, да и поздороваться — у вежливых людей всегда так делается. Или у них тут вежливость не моде? А ноги уже несли его за ней, он старался ускорить шаг, чтобы не отстать от её быстрой походки. При этом полностью понимал некоторую побудительную причину со стороны — это Напель каким-то способом заставила его подчиниться своему требованию без реплик и раздумий.
Но, вообще-то, она старалась зря, он бы и так последовал за нею, даже не позови она его.
«Может быть, она не полностью ещё доверяет мне, поскольку решила воздействовать на меня таким образом? — раздумывал он, пытаясь вызвать в себе к ней какую-нибудь негативную реакцию, злость хотя бы. — А-а… Будет с неё, — простил он ей всё. — Но как она всё-таки узнала место и время моего появления здесь, в Поясе?»
Почему она так его встретила — полдела, но её осведомлённость — вот в чём следовало разобраться, и чем быстрее, тем лучше. Нет гарантии, что он всё ещё не остаётся Последним Подарком, и его просто выманили таким оригинальным манёвром, чтобы обеспечить привлекательность затеянной кем-то игры с ним. Вполне возможно. И он, страдая, изворачиваясь и надеясь, тем самым подыгрывает, потешая неведомых зрителей. Сейчас они, где-то затаясь и рукоплескал его находчивости, или, напротив, покорности, с равнодушием к судьбе лицедея в его лице, жаждут продолжений…
Или…
Вдруг он для них в поле ходьбы так же виден, как и в реальном мире? Тогда его неуязвимости, связанной с возможностью переключения из одного состояния в другое, будет нанесён тяжёлый удар. Он уже давно проникся непреложностью такого своего положения и привык избегать многих неприятностей уходом на дорогу времени, где его абсолютно, он был в этом уверен до сего мгновения, никто не мог обнаружить. И если теперь…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Размышления его продолжались недолго. Напель обернулась, глаза её сияли и смеялись.
— Здравствуй, Ваня! — сказала она радостно, но приложила к губам палец. — Пойдёшь дальше один. За тем поворотом тебя ждут… Мы ещё встретимся. И скоро.
Ах, как она посмотрела на него! Как произнесла его имя: Ва-аня! Мягко, певуче, ласково…
Она резко свернула в сторону, и ему показалось — поплыла над верхушками трав, исчезла чёрной чертой в зелени шпалер из деревьев и голенастых кустарников, стеной опоясавших лужайку, где они расстались.
Такая девушка!
Он даже покачал головой, отмахиваясь от очарования недавнего видения, дабы стряхнуть его и идти дальше.
За поворотом его, и вправду, поджидали. Трое…
Ах, Напель!
Коварство её безгранично!
Она всё точно рассчитала, правильно. Она знала: после встречи с ней он наверняка расслабится, потеряет осторожность, — и преуспела в своём предположении полностью. И эти трое, похожие на одно лицо, жилистые, с мёртвой хваткой в руках, бросились на него, лишь только он, ещё не согнав улыбку радостно-блаженного предчувствия от встречи с Напель, свернул на дорожку за купу цветущей сирени.
Первый удар сбоку под рёбра он пропустил и, наверное, будь нападающие в меньшей степени уверенны в себе и, не отнеслись бы так пренебрежительно к противнику, ему досталось бы и во второй, и в третий раз. Так что это внезапное столкновение закончилось бы для Ивана совсем плохо.
Но они слишком быстро посчитали, что доверенное им дело сделано. По их мысли, для него было достаточно и одного, первого неожиданного удара, чтобы вывести из строя и лишить способности не только сопротивляться, но и соображать. Свою версию, свысока поглядывая на полусогнутого от боли Ивана, они подтвердили репликами.
— Ему одного моего встречного хватило, — почти миролюбиво сказал ударивший ходока, и хохотнул, довольный собой.
— И то, — скучно проговорил другой. — Могли бы двоих послать… Наговорили о нём столько, что думали — бог, а он… мешок с дерьмом.
Высказаться третьему Иван не дал.
Его внезапные молниеносные выпады руками и ногами, слаженные и целенаправленные, после которых все трое оказались парализованными и в нелепых позах скорчились на траве, вызвали у напавших не столько болевое, сколько восторженное удивление.
Иван потер ладонь о ладонь, ткнул одного в бок кончиком сапога.
— Вы кто?
— Господин! — вместо ответа услышал он вкрадчивое обращение, сказанное прямо ему в ухо.
Ходок отпрянул в сторону. Перед ним стоял худенький до тщедушности человечек неопределённого возраста. Узкая полоска белых зубов, будто приклеенных к губам, растянутых в сомнамбулической улыбке, выделялась на коричневом от природы или загара лице.
— А ты кто? — Иван лихорадочно оглядывался.
Как он не заметил этого типа и подпустил его вплотную к себе? Опять бы получил удар и даже не знал бы, от кого.
— Они опередили меня, господин, — быстро произнёс человечек, быть может, тот, что приходил к нему от Напель, когда он сидел ещё в клетке. — Это собаки Маклака. Они охотятся за тобой. Но они… Нам надо идти, господин! Сейчас сюда прибегут другие псы.
Он кинул взгляд на поверженных Иваном и сверкнул маслянистыми глазами то ли снисходительно, то ли мстительно.
— Я провожу тебя, господин! — сказал он и мелкими шажками заторопился прочь от места стычки.
Ивану хотелось в назидание кое-что сказать этим, по словам человечка, собакам Маклака, но ему ничего не оставалось, как пойти за посланцем, хотя сделал он первые шаги с настороженностью. Если Напель не виновата в инциденте, то, кроме неё, кто-то другой, тот же пресловутый Маклак и его подручные, смогли также с высокой точностью определить место и время его проявления в Поясе Закрытых Веков. Не похож ли он сейчас и в правду на муху, беззаботно ползающую по стеклу, когда не один десяток глаз наблюдает за его передвижением, и не меньшее количество рук имеют возможность и, главное, намерение прихлопнуть его в подходящий для них момент?
