вѣроятно, что вся эта сцена была устроена ради его забавы.
На лицѣ тюремщика изобразилось нѣкоторое изумленіе: просьба показалась ему странной, выходящей изъ ряду вонъ. Тѣмъ не менѣе онъ подошелъ къ матери Кита, взялъ у нея корзинку и, тщательно осмотрѣвъ все ея содержимое, передалъ ее Киту, а самъ сѣлъ на прежнее мѣсто.
Киту было не до ѣды, но чтобъ доставить удовольствіе матери, онъ сѣлъ на полъ и насильно заставилъ себя ѣсть. Мать всхлипывала всякій разъ, какъ онъ подносилъ кусокъ ко рту, но въ этихъ всхлипываніяхъ уже слышалась болѣе отрадная нотка, видно было, что ея материнскому сердцу это зрѣлище доставляло нѣкоторое утѣшеніе.
Китъ съ тревогой спрашивалъ мать, что думаютъ о немъ его хозяева. На это она ему отвѣтила, что м-ръ Абель самъ пріѣхалъ къ ней наканунѣ и очень осторожно и деликатно сообщилъ ей о скандалѣ, но не высказалъ своего мнѣнія объ этомъ дѣлѣ. Китъ уже собирался съ силами, чтобы спросить мать Барбары о ея дочери, но явились оба сторожа: тотъ, что провелъ его къ рѣшеткѣ, и тотъ, что ввелъ въ пріемную его родныхъ; тюремщикъ, занимавшійся чтеніемъ, крикнулъ: «пора, очередь за слѣдующими», и снова уткнулся въ газету, а Кита увели. Долго еще въ ушахъ его раздавались благословенія матери и пронзительный крикъ Яши. Когда онъ проходилъ по двору, къ нимъ подошелъ какой-то сторожъ съ штофомъ портера въ рукахъ.
— Это Христофоръ Неббльзъ, посаженный въ прошлую ночь за мошенничество? спросилъ онъ.
Товарищъ его отвѣчалъ, что онъ и есть тотъ самый гусь.
— Возьми вотъ, твое пиво, сказалъ сторожъ, подавая Киту бутылку. — Да что ты такъ въ нее всматриваешься? Небось, ничего не отпито.
— Извините, пожалуйста, но я желалъ бы знать, кто его прислалъ? спросилъ Китъ.
— Какой-то твой пріятель. Онъ говоритъ, что у тебя каждый день будетъ пиво; разумѣется, если онъ будетъ за него платить.
— Мой пріятель? удивился Китъ.
— Что, у тебя память отшибло, что ли? Вотъ его письмо. Бери.
Китъ взялъ письмо, и когда остался одинъ въ каморкѣ, раскрылъ его и прочелъ слѣдующее:
«Другъ, осуши эту чашу. Увидишь, что каждая капля нектара, въ ней содержащагося, есть талисманъ противъ всѣхъ горестей и бѣдствій людскихъ. Пускай ихъ толкуютъ о пѣнистомъ винѣ, что разливала Геба. То былъ миѳъ, а это дѣйствительность (Барклай и К°). Если бутылка окажется неполной, пожалуйся главному смотрителю.
Твой Р. С.»
— Это, должно быть, м-ръ Ричардъ Сунвеллеръ, промолвилъ Китъ, подумавъ съ минуту. Какъ это любезно съ его стороны. Я ему сердечно благодаренъ за память.
XXV
Красноватый огонекъ, слабо мерцавшій сквозь ночной туманъ изъ окна лачужки, которую Квильпъ величалъ своей конторой, давалъ знать Брассу, ощупью пробиравшемуся черезъ дворъ, что прекрасный хозяинъ этихъ прекрасныхъ владѣній, а его достопочтенный довѣритель, дома и, съ своей обычной кротостью и терпѣніемъ, ждетъ его прихода.
— Что это за предательское мѣсто, особенно въ ночное время, ворчалъ Самсонъ, спотыкаясь въ двадцатый разъ. — Я увѣренъ, что мальчишка нарочно каждый день разбрасываетъ бревна и весь этотъ хламъ, чтобы кто нибудь сломалъ себѣ шею; а можетъ быть самъ хозяинъ этимъ занимается, что всего вѣроятнѣе. Терпѣть не могу сюда ходить безъ Сэлли. Съ ней идешь все равно, что подъ конвоемъ.
Высказавъ этотъ комплиментъ по адресу своей очаровательной сестрицы, м-ръ Брассъ остановился, нерѣшительно поглядывая то на окно, то назадъ на дворъ.
Желалъ бы я знать, что онъ дѣлаетъ? и адвокатъ приподнялся на цыпочки, чтобы ваглянуть въ комнату, но на такомъ далекомъ разстояніи это оказалось совершенно невозможно. Вѣроятно пьетъ безъ конца, пока на стѣну не полѣзетъ, пока злость въ немъ не заклокочеть. Меня всегда страхъ беретъ, когда приходится сюда являться одному, особенно, когда онъ мнѣ долженъ порядочную сумму. Что ему стоить задушить меня какъ крысу и спустить въ рѣку во время прилива? Онъ и не задумался бы хотя бы ради шутки. Чу! кажется, онъ поеть!
И точно, Квильпъ развлекалъ себя вокальными упражненіями, но то, что онъ пѣлъ, ни по формѣ, ни по содержанію не напоминало пѣсни или романса, въ которыхъ обыкновенно воспѣвается любовь, вино, военныя доблести, благородныя чувства и т. п. Это былъ скорѣе речитативъ: онъ быстро и нараспѣвъ повторялъ одну и ту же фразу, сильно оттягивая на послѣднемъ словѣ. Текстъ этого оригинальнаго речитатива былъ слѣдующій: «замѣтивъ, что обвиняемому едва ли удастся убѣдить присяжныхъ засѣдателей своими розсказнями, достопочтенный судья объявилъ, что его дѣло будетъ разбираться въ ближайшемъ засѣданіи и приказалъ нарядить надлежащее слѣдствіе». Когда онъ произносилъ послѣднее слово, пѣніе его преврашалось въ ревъ, который, въ свою очередь, заканчивался неудержимымъ хохотомъ.
— Какой, однако, онъ неосторожный, бормоталъ про себя Брассъ, прослушавъ раза два или три этотъ речитативъ. — Ужасно неосторожный! Онъ всѣхъ насъ подведетъ. Хоть бы у него языкъ отнялся, хотъ бы онъ оглохъ или ослѣпъ! Тьфу ты, чортъ, воскликнулъ онъ, когда Квильпъ въ четвертый разъ затянулъ свою пѣсню. — И смерть его не беретъ!
Изливъ свои дружескія чувства по отношенію къ кліенту, Самсонъ привелъ въ порядокъ свою физіономію и, выждавъ минуту, когда ревъ затихъ, подошелъ къ лачугѣ и постучалъ въ дверь.
— Войдите! крикнулъ карликъ извнутри.
— Какъ вы поживаете, сэръ? ха, ха, ха! залебезилъ Брассъ, заглядывая въ комнату. — Какъ поживаете? Какой оригиналъ! Удивительный оригиналъ!
— Войдите, олухъ царя небеснаго, и не скальте зубы! такъ привѣтствовалъ хозяинъ своего гостя. — Чего вы пялите глаза, качаете головой? Войдите же, лгунъ, лжесвидѣтель, клятвопреступникъ!
— Что за веселый нравъ, что за комическая жилка? говорилъ Брассъ, входя въ комнату и запирая за собою дверь. — Но не безразсудно ли, сэръ?..
— Что такое, Іуда?
— Іуда! ха, ха, ха! какой шутникъ! Іуда! Вѣдь выдумаетъ же, право, прелестно! ха, ха, ха!
Самсонъ руки потираетъ, а самъ съ удивленіемъ и даже съ нѣкоторымъ страхомъ поглядываетъ на чучело, красующееся въ углу у печки, словно идолъ, которому Квильпъ покланяется. Это чучело — деревянная фигура, снятая съ корабля. Глаза у нея вытаращены, носъ приплюснутъ. На головѣ торчитъ какое-то подобіе треугольной шляпы, грубо высѣченной изъ дерева, на плечахъ такіе же грубые эполеты, а на груди звѣзда. По всему видно, что она должна была изображать какого-то знаменитаго адмирала. Но если отбросить эти атрибуты морскихъ доблестей, она представляла собой какое-то водяное чудовище. Въ своемъ настоящемъ видѣ она была слишкомъ велика для комнаты, поэтому ей отпилили нижнюю часть туловища у пояса, но даже и теперь она заполняла весь уголъ отъ пола до потолка, да еще, вдобавокъ, подобно всѣмъ корабельнымъ фигурамъ, она подавалась впередъ, словно вѣжливый кавалеръ, распинающійся, чтобы