Один эпизод. Помню, мы сбили бомбардировщик, летчик которого успел катапультироваться, и ветром его вынесло на наши позиции. Один эпизод. Когда он увидел, что навстречу бегут не корейцы, то понял, что он у русских, заулыбался, отбросил пистолет, цитирует Лоринков недавно умершего деда. С пленными советские обращались хорошо и ненависти к американцам никто не испытывал. Мы понимали, что их туда просто погнали. Так же, как и нас, добавляет тихонечко несгибаемый коммунист, капитан Лоринков.
2 мая 1952 года, пишет спустя несколько дней после 2 мая 1952 года капитан Лоринков. Ночью разгрузился на переправу Б-29. Как всегда, промазал, улыбается капитан. С утра сволочи бомбили сильно и потом весь день и еще один потом. На завтрак в ответ пригласили корейцев. Говорили без переводчика, но понимать друг друга удавалось. Они знают историю партии, удивляется капитан Лоринков, истории партии предпочитавший втихомолку устройства артиллерийских орудий. Болеет войной. Отец, мирный директор могилевской гимназии, а потом и советской школы, диву дается. Сын-вояка. Зато мать гордиться, это у них, поляков, у всех так. Помешаны на бряцании. Шпоры, медальки, сабельки, улыбается снисходительно отец капитана, усаты, словно Буденный, Тимофей Лоринков. Мать подгибает губы. Несгибаемая коммунистка. Ушла рано, и капитану ее очень не хватало. Отец женился еще раз, дожил до девяноста лет, но капитан, а позже полковник, его за измену — пусть и посмертную — матери так и не простил. Это потом. Сейчас капитан Лоринков пишет письма и родителям, пусть письма и сортируют и держат по полгода где-то. Потом получат. Целую охапку, то-то обрадуются. Днем ходили осматривать город, — возвращается к дневнику капитан Лоринков, и констатирует- от него осталось мало что. При виде русских большинство не скрывают радости. Когда объясняемся, что мы — китайские добровольцы, смеются, берут за китель, брюки, и говорят — «Пекин, Мао Цзе Дун», а показывая на лицо и голову, говорят — «Москва, Сталин». Весельчаки. Народ трудолюбивый, суровый, честный, пишет капитан, человек честный, суровый, трудолюбивый. Опять бомбят «тандержеты», мустанги, сокрушается он. Сюда бы русских зенитчиков, отучили бы их, сволочей, ходить по головам. У нас они так не ходят, безнаказанно. Был дома 30-го, приехал с ночевки Борисов с батареей, сменила его пятая (5) батарея. Опять бомбят.
Американцев «пробивало» на агитационные бомбы не всегда, очень часто они использовали бактериологическое оружие, которое сейчас так ищут в Ираке, пишет Лоринков с использованием актуальных сравнений. Журфак учит. У всех советских военных были карты с указанием районов, где вспыхнула вдруг эпидемия чумы или сибирской язвы и туда нельзя было заезжать. Однажды бактериологическое оружие применили над позициями полка, где воевал капитан Лоринков, у переправы Яуцзань. После этого лейтенант с высокой температурой, без сознания, с признаками эпидемиологического заболевания попал в военный госпиталь на территории Китая, выписывает Лоринков данные из медицинской карты деда. После курса лечения вернулся на войну, где служил уже при летном полку, но в 1953 году полк отправили домой, в Союз, заканчивает он эту часть текста.
5 мая 1952 год. Кончили учебу первой партии, едем домой. Будет у своих веселее, радуется встрече с земляками уставший от пампушек, китайского самогона и танцев корейских товарищей капитан Лоринков. Снова бомбы. Сегодня сволочь не давала спать, привычно и беззлобно обзывает он противника. Бомбили переправу всю ночь, думал, наша «гостиница» развалится, глядит капитан на тростниковую крышу сочащейся влагой хижины. Хотя бы дали несколько залпов, ходят и ходят прямо по прыщам, или не умеют, или боятся, черт их поймет, пишет капитан Лоринков не очень понятную фразу, которую внук, разбирая дневники, никогда уже не сможет разобрать в точности. Что имелось в виду? Командующий сказал сегодня что бомбили Б-26, а их освещать нельзя, потому что разобьют прожектора, вот же вояки. Вообще наши все рады, что будем у своих, получим письма, пишет Лоринков. Как добрались мои родные, не знаю, думает он.
Писатель Лоринков заканчивает текст. Очередной подзаголовок. «Ничего не помню, ничего не знаю». В Союзе о том, что наши военные были в Корее, не знал никто, за исключением их самих и высшего руководства, пишет он. Когда лейтенант Лорченков вернулся в свою часть в Спасск, о том, где же он был, спрашивали многие, но ответ был один: служебная командировка, и так в то время было принято. Крутые парни были эти люди, говорит ему какой-то американец, приехавший в Молдавию искать ветеранов корейской и вьетнамской войн. Но дедушка умер. Американец довольствуется дневниками и снимает копии с разрешения вдовы, бабушки. Я нашел здесь всего три семьи такие, говорит он. Польщены. Но ведь скажите, смеется Лоринков, ведь травили же вы их этим своим сраным бактериологическим оружием, а? Американец серьезнеет. Это было великое поколение, говорит он, что у вас, что у нас, и сейчас я понимаю, что мы в сравнении с ними просто пигмеи. Парень под два метра. Того гляди, руку к сердцу приложит. Глядит, обернувшись с переднего сидения такси. Лоринков пожимает плечами. А про бактериологическое оружие так ничего и не сказал, зато наговорил кучу комплиментов. Звякание медалек и шпор.
Никаких льгот, конечно, советским ветеранам Кореи положено не было, заканчивает текст Лоринков. Выделять их стали значительно позже, к концу шестидесятых годов. Вспоминать о Корее не рекомендовалось: была подписка о неразглашении государственной тайны. Остались еще корейские награды, палочки для еды, двадцатипятицентовик, подаренный лейтенанту пленным американским летчиком, которого увозили на обмен, и сны. Сны о бомбежках, и это не просто красивая фраза, хотя красивыми фразами журфак рекомендует заканчивать все тексты, кроме информационных. Да и информационные. Капитану Лоринкову часто снится американский самолет, который гоняет его по полю, он видит лицо летчика, убегает от очередей стрелка. Майору Лоринкову снится этот сон. Подполковнику Лоринкову. Полковнику Лоринкову. Полковнику Лоринкову в отставке. Полковнику Лоринкову перед смертью. Самолет и очереди. И большое зеленое поле. Корея. Писатель Лоринков вспоминает рассказ деда о Корее, когда читает «Здесь и сейчас», — в этой книге парень, наглотавшийся во Вьетнаме «оранджа», вспоминает цапель, рисовые поля и зелень, и только тогда его отпускает. Мирится с Америкой.
… го года — пишет неразборчиво дату капитан Лоринков, прочитал книгу «Семья Рубанюк». Очень хороший роман. Особенно понравились мне женские образы романа. Оксаны, Машеньки. Хорошие женщины. Книга написана реально и правдив, рассуждает капитан. После нее легко и светло на сердце, и в то же время думаешь, что такого не должно больше повториться, с нашими людьми, что они пережили в 41–44 годах. Думаю написать отклик свой в редакцию, добавляет он, и писатель Лоринков хихикает. Дед любил соцреализм, но разве у них было что-то другое? На полке рядом с «Историей артиллерии», где маленький внук впервые увидел изображение Сталина — генералиссимус позировал для картины про события в Царицыно, — стояло несколько тяжелых томов. Дед читал. Например, «Порт-Артур», «Цусима» или, вот, «Семья Звонаревых». Писатель Лоринков долго думал, что дед ни черта не понимает в книгах и читает всякое говно, — до тех пор, пока старик не умыл его тонкими рассуждениями о «Донских рассказах». Позже понял. Деду было наплевать на то, о чем и как написана книга, потому что он собирал все, лишь бы там было хоть пару слов о Востоке. Мокрой зелени, влажных хижинах, рисовых полях с взлетающими над ними цаплями, палочках, остром соевом соусе, незадачливых китайцах, простых, суровых, трудолюбивых корейцах. Любил Корею.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
