Все это унаследовал от них Кристиан Ричард, воспитанный отнюдь не в рыцарских традициях, ибо отец и Лайонел Арьенольский готовили его к судьбе предприимчивого вольного наемника. Языки, история, политика… Он никогда не был ни пажом, ни оруженосцем, но к пятнадцати годам говорил на восьми языках и прекрасно разбирался в интригах даже самых захолустных из Одиннадцати Королевств.
Кроме того, он был Дерини, и увлекался историей своей расы, а также изучением того, что упорно отказывался именовать магией. Годам к сорока пяти, должно быть, он представлял бы собой внушительную фигуру, но в пятнадцать…
Несмотря на все успехи в стрельбе из угловатого лука Семи Племен, он все же не был истинным воином. Он неплохо фехтовал, но предпочитал саблю широкому двуручнику, прославленному в рыцарских легендах. Он рос одиночкой, не отличался ни силой, ни красотой, и был слишком нелюдим и циничен, чтобы изображать галантность. Он мало с кем говорил, смеялся отдельно от других, завидовал юным Гордонам, которые вовсю заигрывали с девицами. И сам Кристиан Ричард был потрясен больше всех прочих, когда на рождественском балу Карисса Толанская первой пригласила его танцевать, а затем, презрев общество знатных дворян, собравшихся в замке, увела его на прогулку по темным галереям и там, — он по-прежнему никак не мог в это поверить, — одной рукой обняв Кристиана за шею, неожиданно наградила поцелуем.
Argwyddes arian niwlen… Владычица Серебряных Туманов.
Он накрепко поднял ментальную защиту, не оставив ни единого просвета. В пятнадцать лет она была прекрасна до боли, бледная и утонченная, и такая уязвимая. Взгляд ее затягивал в одиночество, точно в омут.
Она была рослой для девушки, и он смотрел ей прямо в глаза, любуясь игрой света на высокой линии скул. Она замерла в неподвижности, прикусив губу.
Он чувствовал пытливые касания ее разума, но по-прежнему держал защиту, — далекий образ обсидиановых скал ограждал его от остального мира. Даже в пятнадцать лет он хорошо сознавал, чего стоит. Уже тогда она была невероятно далека от него, — и столь желанна, что он готов был продать дьяволу душу. Самое страшное — получить именно то, чего хочешь: он явственно ощущал это в себе.
Она коснулась его щеки.
— Прости, — послышался шепот. — Я дочь Марлука, и мне не следовало бы… никому навязывать себя. Я хотела стать для тебя… чем-то иным. Прости.
— О, Боже. — Он наслаждался теплом ее руки на лице. — Не знаю, почему ты пошла со мной. И боюсь услышать твой ответ, если осмелюсь спросить тебя об этом. Я совсем не тот, кто тебе нужен.
Покачав головой, она вновь попыталась проникнуть сквозь завесу, ограждавшую его разум.
— Все лето я наблюдала за тобой… Эти твои книги, и этот лук, и твое молчание, и… — Она встретилась с ним взглядом. — Я знаю, кто я такая. Я могла бы заполучить любого, там, в зале…
— А я нет, — ответил он. — Те девушки только посмеялись бы, вздумай я подойти к ним. Я боюсь даже думать о тебе. Я тоже знаю, кто я такой, и этого достаточно, чтобы не доверять слишком щедрым дарам.
Она по-прежнему не сводила с него глаз.
— Не прячься от меня. Я хочу открыть тебе свои мысли. Я сама выбрала тебя. Ты хранишь свое одиночество и любишь тьму. Обитающие во мраке не внушают тебе страха. Доверься мне хоть немного.
Фалькенберг протянул руку, чтобы коснуться ее волос. Глядя прямо в глаза, подобные лепесткам подсолнуха, он позволил ее сознанию пройти сквозь ментальный барьер.
— Я боюсь тебя, — прошептал он. — Я так легко мог бы в тебя влюбиться…
Серебро и лазурь… эти цвета заполонили его разум. Образ летних небес и вкус ледяного вина.
Пальцем она коснулась его рта, скользя по очертаниям губ.
— Кристиан… послушай… — Ее мысли смешались с его собственными. — Привязанность, уязвимость, забота… вот все то, чего ты боишься, но это не имеет ничего общего с моими страхами. Все те, кто собрались там, в зале, они рождены быть рыцарями, героями и галантными возлюбленными. Но мне нужен тот, кем станешь ты.
— Кем стану я? Боже. — Он взял ее за руки. Длинные тонкие пальцы скользнули в его ладони. Он с силой втянул в себя воздух, и во рту пересохло. — Как это печально для нас обоих.
Нагнувшись, он поцеловал ее. Волосы Кариссы упали ему на глаза, и в мыслях ощутился привкус вина, охлажденного на снегу.
Четыре месяца спустя, на пустоши близ Дарклерского утеса они стали любовниками. На древнем языке это именовалось Anwyryfu: даровать свою девственность. То, что она стала его первой женщиной, — в этом не было ничего удивительного. Он отнюдь не мнил себя привлекательным.
Но что касается Кариссы… тут он был озадачен. С двенадцати лет она считалась самой восхитительной из красавиц Севера. Здесь женщины выходили замуж и рожали детей к пятнадцати годам. Она могла бы заполучить любого знатного юношу, — или кого-то из старших. И то, что Кристиан оказался для нее первым, странным образом опечалило его.
На ней был его наряд для верховой езды. На холме, рядом со стреноженными лошадьми, она стояла, вертя в руках флягу с вином. Затем внезапно распустила волосы.
Сегодня, — донеслась до него ее мысль. Это будет сегодня.
Потрясенный, он обернулся. Нахмурился, и она покачала головой.
— В апреле мне исполнится шестнадцать. А тебе семнадцать лишь в ноябре. Сегодня не праздник летнего солнцестояния и не новый год. Просто обычный день. Кристиан… — Она протянула руку в перчатке.
Он взял ее ладонь и преклонил колени, любуясь изящными ногами в высоких сапожках, затем поднял на нее взор. Волосы рассыпались по плечам Кариссы, и в раскрытом вороте туники проглядывала светлая кожа.
— Есть одна присказка, — заметил он. — Смысл в том, что как бы сильно женщина ни любила мужчину, который лишил ее девственности, она в глубине души отчасти ненавидит его.
— Ах, вот оно что… Если бы я переспала с половиной толанской и торентской знати, тебе бы это больше понравилось? А мне было бы приятнее возлечь с тобой, если бы я с двенадцати лет привыкла отдаваться каждому встречному? Ты слишком добр ко мне.
Она бросила ему открытую винную флягу и, увернувшись от брызнувших капель, Кристиан упал на траву. Глядя на него сверху вниз, Карисса улыбнулась.
— Дамы в Бремагне привыкли к галантности, — насмешливым тоном проронила она. — А мавританские конники быстры и смертоносны. Что же вы так скверно держитесь на ногах? Они будут плохого мнения о вас, милорд. Поднимайтесь. — Она вновь протянула ему руку. — Ты можешь встать и заняться со мной любовью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
