![]()
Я иду по теплым улицам. Мои ноги тяжелые и болят. Я ускорила шаг перед барами, пересекла задремавший город, прошла «Макдоналдс», продолжила идти до почты. Я написала длинное письмо великому мореплавателю. Для меня на почте не было ничего. Я покидаю ее и иду к маленькому желтому дому на буксировочной тележке, который всегда в продаже. Я даю отдых ноге, сидя на деревянных ступеньках. Я мечтаю, что это мой дом, совсем маленький дом, выкрашенный в едкий цвет лютика. Я поставлю его на пустыре, и он всегда будет там, ждать моего возвращения с рыбалки. Милая идея наполнила меня радостью. Я встаю и иду прямо через участок, заросший травой, прохожу мимо старой брошенной машины, в которой мы с Джудом однажды укрывались, и поднимаюсь по склону до шельтера. Дверь открыта. Справа от входа на видном месте на столе стоит большой термос с кофе, окруженный чашками, сахарницей, корзинкой с бисквитными пирожными. За письменным столом, склонив голову над книгой записей, сидит мужчина. Я кашляю и спрашиваю Джуда. Мужчина поднимает брови, под ними желтый взгляд, который мне хорошо знаком.
Я покраснела. Он смеется.
— Ты пришла узнать о Джуде?
Я говорю, запинаясь:
— Да… вообще-то, о Джуде, который на Гавайях, но здесь я хотела бы поговорить с Джудом из шельтера.
Он поднялся и улыбнулся. Мужчина был коренастый, плечи как у дровосека, лицо, отмеченное печатью, испещренное морщинами, образовавшимися от напряжения, и более старыми шрамами, отметинами бурной жизни. Он увидел, что мой взгляд направлен в сторону термоса и пирожных.
— Наливай себе кофе, — говорит он мне. — Зовут меня отец Джуд. А тебя — Лили.
— Я полагаю, что мои письма он не получил.
— Два дня назад у нас с ним был телефонный разговор. Он спрашивал меня, не уехала ли ты. У Джуда по-прежнему нет работы. Он говорил, что нужно дождаться корабля, который идет на Гонолулу.
Мужчина с голосом великого мореплавателя. Старая кожа его шляпы притягивает меня и приводит в замешательство. Я опускаю глаза. Входящие потоки солнечного света на серой плитке. Он подходит к термосу, наливает чашку кофе и протягивает мне.
— Ложечку сахара?
— Нет, спасибо.
— Пирожное?
— Охотно.
И когда я протягиваю руку к корзине с сухим печеньем с кусочками шоколада, он не может сдержать смеха.
— В сравнении с твоими мои руки кажутся руками ребенка. У тебя есть работа в настоящий момент? — спрашивает он.
— Можно будет помогать рыть траншеи. Как только я буду способна это делать, — отвечаю я печально. — При падении в трюм «Мятежного» я ушиблась… Надеюсь, что смогу участвовать в открытии сезона ловли палтуса. Как только у меня появятся деньги, я присоединюсь к Джуду.
— У тебя есть место, где можно поспать?
— Да. На борту «Веселой Джун».
Он улыбнулся еще раз. Я не поняла почему.
— Тебя тоже зовут Джун?
— Нет. Меня зовут Лили.
— Приходи в шельтер, если у тебя будет проблема, где переночевать. Тут вообще никогда не бывает женщин. Ты это хорошо знаешь. Спальное помещение и четыре душа только для тебя. И суп вечером.
— Да, я знаю… Мэрфи мне говорил.
— Я передам новости о тебе Джуду, как только он позвонит мне. Ты знаешь, что порой курьера приходится ждать долго.
Он в последний раз бросил взгляд на мои руки:
— До скорой встречи.
Я вышла. Ослепительное солнце и узкая белая дорога. Я повстречала двух мужчин с морскими сумками за плечами, направляющихся в бар мотеля «Шелихов». Я продолжала идти к порту. Передо мной появляется пикап «шевроле». Он резко тормозит. Пыль создает золоченое сияние. Энди опускает стекло и подзывает меня. На мгновенье я запаниковала, но он улыбнулся. Складки его рта, переходящие в квадратный подбородок, кажутся хищными.
— Ты работаешь? Я ищу людей, чтобы перекрасить «Голубую красавицу». На эту работу отведено три недели.
— Когда? Где?
— Будь на верфи «Тагура» завтра в семь часов. «Голубая красавица» находится на стапелях рядом с док-камерой.
Он умчался. А я забыла попросить его выписать чек.
Я крашу машинное отделение. Энди заплатил мне из расчета шесть долларов за час работы. Другим он посчитал по десять. Я слышала их снаружи. Они скоблят корпус, выправляют винт, меняют цинковые пластины, вытравленные электролизом. Они говорят громко, иногда приносят пиво, и тогда шум открываемых крышек долетает до меня.
Затем я их совсем не слышу. Трихлор для обезжиривания в глубине зала и моторов поднимается в голову. Краска доконала меня. Я оборачиваю вокруг лица платок. Это не задерживает испарения. Я попросила у Энди маску: он мне принес антипылевые фильтры. Это тем более не помогает. Несколько раз я выхожу подышать воздухом на палубу. Дневной свет ослепляет меня. Я спотыкаюсь. Я пью кофе и выкуриваю сигарету. Энди пообещал дать мне перекрасить мачту, если я буду работать быстро и хорошо. Я возвращаюсь в машинное отделение, чтобы как можно быстрее закончить работу, пока он не послал на мачту кого-то вместо меня.
Другие уходят. Я остаюсь на борту одна.
Глухой шум на палубе будит меня в пять часов утра. Я надеваю штаны. В кают-компании какой-то парень — экстремально длинный и худой.
— Привет, — говорит он, — меня зовут Том… новое пополнение для работы.
Я снова ложусь спать одетой под свое немного грязное покрывало.
Он просовывает в приоткрытую дверь аистообразную голову, трижды спрашивает меня — не страдаю ли я от одиночества.
— Нет, все в порядке, — отвечаю я.
Я приподнимаюсь на кровати и говорю:
— Ты смешной. Извини меня за то, что задам тебе достаточно глупый вопрос: тебя взяли в качестве кока?
— В качестве кока? Ты в этом хоть что-то понимаешь? Нет, меня не для этого взяли вот уже пятнадцать дней как минимум.
— Я в этом ничего не смыслю, это правда. Ты смешной — вот и всё.
Я снова засыпаю.
Том вернулся через месяц ловли мерлузы.
— Отвратительная рыбалка, — говорит он с мрачным видом.
Лиловые круги под глазами, такого же цвета что и зрачки, делают глаза чрезмерно большими, утомленными на длинном, иссохшем лице. Его взгляд зацепил меня. Его сильно выпирающий кадык колеблется, когда он говорит, — смешная птичка, заключенная между сухожилиями худой шеи. Он продолжает, сидя на поручне и нервно болтая ногами, как если бы он был готов ринуться на палубу в любой момент.
— Еще я потерял время. Не заработал ни одного су. Это, можно сказать, удача, когда порвали траловую сеть, я смог смыться. В настоящий момент Энди занимается этой работой… Это принесет мне три гроша перед погрузкой на корабль. Впрочем, мне не терпится. Всегда утомительно находиться в городе — дело в наркотиках и пьянках… Но что делать с этой яростью, с тем бешеным зверем, который находится внутри меня? Как успокоить его? Только безжалостно уничтожать его, а как иначе? Изнурительно. Я на всё готов.
— Ты тоже один из тех героев, — говорю я мечтательно.
— Один из героев?
— Ну да, один из мифологических богов, так сказать.
На этот раз он по-доброму смеется и посылает мне поцелуй.
Том учит меня перемещать большие тяжести, пользуясь ногами как рычагом. Мы тренируемся на палубе «Левиафана», соседнего корабля. И однажды я рывками передвигаю трехсоткилограммовый ящик с крабами от камбуза до поручня.
— Теперь ты можешь ехать ловить краба в шторм.
— Почему именно в шторм?
— Потому что в этот момент море самое мерзкое, волны высотой в пятьдесят футов и более. Ведь когда полный штиль, а море — настоящая пустыня, ты можешь сдохнуть от скуки, остается только пустить себе пулю в лоб — курс лечения в рехабе или центре реабилитации, как его называют.
— Почему рехаб?
— Потому что это курс лечения с обязательным присмотром, лечения от наркозависимости.
— Ах. Ты полагаешь, что я когда-нибудь туда попаду? Думаешь, я скачусь до этого?
