Совершенно ясно, что, обвиняя инквизицию в жестокости и грубости по отношению к еретикам-преступникам, мы должны быть весьма осмотрительны. Призыв лорда Эктона «никогда не унижать современную мораль и не сомневаться в честности, а подходить к остальным с теми же мерками, какими мы меряем собственную жизнь, верить в то, что ни человек, ни дурной поступок не останутся безнаказанными, потому что история может и ошибаться», так вот этот призыв просто чудесен; было бы хорошо, если бы историки вняли ему в полной мере. Мы не можем порицать целую цивилизацию, целый континент, целую эру за человеческую деятельность. Может, мы стали более добрыми, более чувствительными к жестокости, более готовыми к пониманию, более благотерпимыми в таких делах. Хотелось бы надеяться, что за две тысячи лет существования христианства истинная мораль наконец-то восторжествует. Хотя и в современном мире есть грубость, абсурд, мерзость, извращения – множество вещей, которые привели бы в ужас наших предков. Мы не можем сказать, что выносим абсолютное, окончательное суждение о действиях, мыслях и манерах прошлых времен. Мы не имеем права утверждать и предполагать, что наша система ценностей в таких делах более совершенна, чем та, которая была принята в Средние века. Больше того, некоторые из нас могут счесть, что, напротив, люди Средневековья имели для жизни более устойчивую основу. Правда, они боролись с бедами, как могли, и потерпели неудачу в этой борьбе; просто мы, люди так называемой «новой эры», терпели меньше неудач, но мы и не прилагали таких усилий. Мы не пробовали и не достигли того синтеза, которого достигли умы средневековых ученых. Мы потеряли саму концепцию единства, а потому средневековое общество, бесконечно разнообразное, однако основанное в первую и последнюю очередь на общности культуры, кажется нам странным и экзотическим обществом с его великой ненавистью и еще более великой любовью. Мы чувствуем себя дома в Римской империи. Потому что на каждую хорошую книгу, написанную о Средних веках, было написано по двадцать книг о Римской империи. Мы чувствуем, что Цицерон с легкостью мог бы занять свое место на скамье в палате общин. Но разве мы не испытываем благоговейного страха и восхищения Сенбернаром? Разве нет у нас ощущения, что из нашего мира ушла какая-то движущая сила – сила, впитавшая в себя жар полуденного южного солнца, и свежесть ветра, дующего с болот?
Мы уже много места посвятили несправедливости и неправильности инквизиторского процесса. Наиболее серьезным, «возможно, наихудшим аспектом, касающимся деятельности инквизиции», можно счесть факт, что «…пагубные методы ее процедуры были заимствованы восхищавшимися ими светскими принцами для использования в собственных судах, причем никто не пытался объяснить (может, даже простить), почему, собственно, сама инквизиция прибегла к ним. Так, светские суды в Европе стали использовать систему inquisitio, тайные допросы, нагромождения вопросов один на другой, чтобы человек не успевал ответить на них и терялся, применение пыток – словом, все то, что было высочайше разрешено использовать в инквизиции».[188]
Довольно любопытно обнаружить, что мсье де Козон не рассматривает этот факт (то есть принятие инквизиторских методов светскими судами) как нечто прискорбное. Он даже считает, что «преступные кодексы и кодексы наказаний современной цивилизации все больше напоминают (практически и духовно) отношение инквизиции к еретикам.[189] Инквизиция была особым трибуналом, созданным при особых обстоятельствах для выполнения особого задания. К ней нельзя относиться, как мы видели, как к чисто карательной организации либо как к трибуналу над преступниками. Конечно же, важнее было первое, однако, учитывая особые обстоятельства, при которых она была создана, инквизиция превратилась, по сути, в объединение этих двух институтов. Полагаю, что попытка организовать светские законные формы на основе инквизиторской модели несла бы в себе столько же аномалий и несправедливостей, как и попытка подключить допросы и обвинения третьих сторон к процедуре признания.
Историк не может вскользь изучать методы борьбы со средневековыми ересями. В записях инквизиции мы встречаем факты неимоверного притеснения и глупости. Однако можно с уверенностью утверждать, что они редко уходили от внимания властей. Настоящий бандит Робер де Бурж был временно отстранен от ведения дел, а потом приговорен к пожизненному заключению. Папские уполномоченные в Лангедоке в 1305 году приказали снять с должностей некоторых людей, злоупотребляющих данной им властью. После первых процессов над рыцарями тамплиерами Папа Клемент V освободил всех французских инквизиторов от исполнения ими своих обязанностей. Было признано, что они злоупотребляли своим положением, а потому их осудили; игнорировать этот факт точно также как и их существование. Наконец, не следует забывать, что первые инквизиторы были весьма далеки от агрессии. Многие годы они сражались в Лангедоке с ересью, не имея никакого оружия, однако еретики отлично понимали, что битва будет до конца. Сомнительно, что в Европе когда-либо появлялся такой же могущественный и отвратительный, по сути, заговор, как альбигойская ересь. Сомнительно, что с такой явной угрозой обществу боролись бы так же эффективно, ведь было пролито совсем немного крови, и дело не дошло до насилия. Потому что совершенно ясно одно: в борьбе с этой ересью терпимость не была ни возможной, ни желанной.
Больше того, если мы взглянем на эту проблему отрешенно, то должны будем признать противоречия методов инквизиции «духу» Евангелий. Как говорит мистер Никерсон, «логический вывод непреодолим. Если (как и все христиане) мы примем доктрину Господа нашего и – как пример – решим, что жизнь человеческая бесценна, то должны признать, что любая попытка извратить эту доктрину или пример, приведет к тому, что мы усомнимся в действиях и словах Господа нашего, а это преступление гораздо более серьезное, чем те, которые признаны законом. Далее. 'Этот разумный аргумент в некоторой степени поддерживается и поступком самого Господа, который с горечью обвинил фарисеев в извращении религии».[190]
Все это приводит к важному соображению, что Святая палата существует и по сей день, хотя сейчас в ней и не состоят в большом количестве члены монашеских орденов. Монашеская инквизиция, как мы видели, представляла собой всего лишь расширенный вариант епископской инквизиции, которая была организована в 1184 году по приказу Люция III; в настоящее время Святая палата занимается теми же расследованиями, или инквизицией, как и во времена Иннокентия III или Клемента V. Важно, конечно, заметить, что ее методы изменились; в существовании такой организации, какой она была раньше, больше нет необходимости; костер и дыба, монополистом на применение которых она являлась, больше не используются для наказания. Однако ее цели и функции остались неизменными. Святая палата занимается сохранением веры и надзором за ней; в настоящее время она так же немного времени уделяет цензорской работе, точнее, она изучает содержание некоторых книг и при необходимости официально осуждает их.
Однако Церковь как проповедовала, так и продолжает проповедовать свободу совести. Она руководствуется теми же принципами, хотя, к счастью, методы монашеской инквизиции забыты. В заключение нам хотелось бы привести еще одну цитату Вакандарда: «Инквизиция, образованная для того чтобы судить еретиков, стала, таким образом, общественным институтом t чья суровость и жестокость объясняются идеалами и правилами поведения того времени. Нам никогда не понять ее, если мы не поймем реалий Средних веков, не начнем смотреть на них глазами святого Фомы Аквинского и святого Людовика, которые осветили Средневековье своим гением. Критики, которых возмущает то, что творилось в Средние века, могут свободно высказывать презрение и оскорблять средневековую политическую систему, суровость которой действительно отвратительна. Однако презрение не всегда подразумевает трезвое суждение, и не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы порицать какой-то общественный институт. Если мы хотим дать верную оценку целой эпохе, то должны учитывать и точки зрения других людей, пусть даже живших задолго до нас.
«Но, несмотря на то, что мы признаем добрую волю и стремление утвердить Веру основателей и судей инквизиции (постарайтесь понять, что мы говорим сейчас о тех, кто действовал разумно), мы не должны ни на секунду забывать, что их понятие справедливости в корне отличалось от нашего понятия. Взятая же сама по себе или по сравнению с другими криминальными процессами, инквизиция была, – если рассматривать ее беспристрастно – без сомнения, несправедливой и неправильной, если можно так выразиться».[191]
