Марта ахнула, набросила на себя шаль. На бегу натянула полушубок, сунула ноги в валенки. Позвала детей:
— Бросайте ваши уроки, посидите с тетей Галей!
— Тетя Галя приехала?
— Приехала и заболела! — сказала Марта.
— А чего она заболела — оттого, что приехала?
— Она уже больная приехала, — ответила Марта.
— Она в Москве заболела? — не унимались дети. — Папа говорит, Москва хоть кого угробит.
— Все, хватит! — сердито оборвала Марта. — Я сказала, с тетей Галей посидите. Не шумите. Если она пошевелится, дайте ей воды. Все. И не пугайтесь, она не помирает.
— А тетя Галя… — снова завели дети.
Марта сказала:
— Если я тут с вами еще полчаса проболтаюсь, тетя Галя умрет.
Она выбежала из дома. До больницы было недалеко, но все-таки полчаса понадобилось. Машины не было, доктор — молодая женщина, дежурившая в ночную смену, — пошла с Мартой пешком. Когда женщины вернулись, Галина уже пришла в себя. Илья Ильич был дома. На столе и на полу обнаружилась лужа воды — очевидно, дети пытались напоить тетю Галю, выполняя приказание матери. Галина улыбалась виновато, как все больные, из-за которых внезапно поднимается суматоха.
— Немедленно лечь! — распорядилась врач. — Помогите ей добраться до постели.
Илья Ильич подхватил Галину под руки, довел до кровати. После этого доктор решительно изгнала всех из комнаты. Илья Ильич пошел звонить Бурову.
Григорий Александрович примчался почти мгновенно. Ему даже не позволили войти. Доктор вышла сама.
— Вы грязный, — строго произнесла она, — а Галина Родионовна уже спит.
— Спит?
— Да, я поставила ей укол… Завтра — немедленно в больницу.
— Что с ней?
— Думаю, язва желудка. Трудно сказать при поверхностном осмотре, чем спровоцирован приступ, но думаю, что на нервной почве. В больнице мы произведем более полное обследование, назначим лечение.
За спиной врача возникла Марта.
— Если это она из-за тебя, Григорий, в таком состоянии, — пригрозила она, — я ведь не погляжу, что ты начальник! Со свету сживу, так и знай.
Буров пропустил эти слова мимо ушей.
— Спасибо, Марта, — проговорил он, — спасибо, что была рядом.
— Теперь ты будь рядом, — сурово приказала Марта.
Илья Ильич маячил за ее плечом.
— Когда товарищ доктор уйдет, Саныч, заходи к нам ужинать. Успеешь еще в свою холостяцкую берлогу. И с Галкой посиди. Она все равно спит и не узнает, что ты прямо с работы, в грязном.
* * *
Нога у Маши поболела недолго. Скоро уже стало ясно, что это просто ушиб. Вера помогла — наложила холодный компресс, чтобы не было отека. Половину рабочего дня Маша лежала на диване с компрессом, «как барыня», а потом ее окончательно отпустило. Вера расставляла книги по полкам и обсуждала — больше сама с собой, чем с Машей, рассеянно блуждавшей глазами по строкам «Кавказского пленника», — животрепещущую тему замужества.
— Надо бы мне наконец определиться, — говорила Вера. — Вот Дмитрий Дмитриевич Клевицкий — до чего симпатичный мужчина! И я уже, кстати, выясняла, стороной, конечно, себя не афишируя: он разведенный. С женой врозь живет.
— Клевицкий для тебя старый, — сказала Маша.
— Ой-ой, кто бы говорил! — возмутилась Вера. — Сама-то по Векавищеву сохнешь! А он тебе вообще в отцы годится…
— Я не сохну, — сердито отмахнулась Маша. — Что за глупости. И замуж не собираюсь. И вообще, мы о тебе говорили, а не обо мне. И я тебе говорю, что Клевицкий старый.
— Он зрелый, умный, — поправила Вера. — Раз уже обжегся на неудачном браке, значит, женой будет дорожить… Да и потом, Машка, гуляли мы с молодыми, помним, чем это заканчивается! Нет, нам кого понадежнее подавай.
— Знаешь, Вера, что я о тебе на самом деле думаю? — задумчиво произнесла Маша и отложила книгу.
Вера насторожилась:
— Что?
— Тебе не замуж надо, а учиться. Поехать в большой город и поступить в институт. Будет диплом, высшее образование — ты совсем по-другому начнешь сама к себе относиться. И людей по-иному видеть начнешь.
— Что, ренгтеновское зрение приобрету, как для флюорографии? — фыркнула Вера.
Но Маша и не думала шутить:
— Я совершенно серьезно, Вера. Борьба за права женщин начиналась с борьбы за женское образование. Ты знаешь, например, что Софье Ковалевской запрещали в царской России учиться в университете?
— Так она поэтому в царя бомбу бросала? — удивилась Вера. Насколько она помнила свои школьные годы, право советского человека на образование не вызывало у девочки Веры ни малейшего энтузиазма. Напротив, оно воспринималось как тягостная обязанность.
— Бомбу бросала Софья Перовская, а мы говорим о математике, об ученом — Софье Ковалевской, — строго поправила Маша.
Вера чуть покраснела и принялась наматывать на палец локон блестящих каштановых волос.
— Верочка, я совершенно не хочу уличать тебя в незнании, — сказала Маша, вздыхая. — Я говорю о том, что царизм запрещал умной, талантливой женщине учиться. Ей приходилось добывать учебник по математике по секрету!
— Ничего себе! — вздохнула Вера. И снова вспомнила школу. Чтоб она, Вера, добывала учебник по математике или там по физике? Ужас!
— А когда она захотела учиться в университете, то поехала в Германию. И там ей пришлось писать особое прошение. Когда она входила в аудиторию, на нее все смотрели. И она краснела, опускала голову и тихонько пробиралась на свое место, а там сидела как мышка. Ты представляешь себе? А ведь она была талантливее их всех вместе взятых! Поэтому я и говорю тебе, Вера, что учиться, получать образование — для нас важнейшая задача. Когда ты будешь с профессией, с дипломом, ни один мужчина не сможет тебе диктовать. Ни твой брат, ни какой-нибудь Казанец. Поверь мне, если мужчина чувствует, что женщина — сама себе хозяйка, у него совершенно другое отношение…
— Ясно, — проговорила Вера. Она совсем завяла от этих разговоров. Ее воспитывали в убеждении, что главное — хорошо выйти замуж. А дальше уж жизнь сама собой покатится, к добру ли, к худу ли. Народятся дети, в квартиру надо купить ковер, хрустальную вазу, сервиз. Научиться делать соленые грибы на зиму. Ну и довольно…
— Иди домой, Вера, — тихо сказала Маша. Она тоже ощутила усталость.
— А ты?
— Я еще поработаю… У меня мыслей много.
— Ладно.
Вера чмокнула подругу и убежала. Маша грустно посмотрела ей вслед. Ни от чего не спасает образование, хоть высшее, хоть среднее профессиональное: ни от одиночества, ни от печальных мыслей… Ничего. Книги — тоже хорошие друзья.
Она услышала голоса при входе.
— Открыто, что ль, еще?
Поздние читатели.
Маша встрепенулась:
— Да, открыто! Входите.
Появились двое. Уже подвыпили. Но Маша привыкла не обращать на это внимания: после работы мужики принимали немножко для сугреву и подъема настроения, в этом не было ничего страшного.
— Маша, здравствуйте. А покажите нам ту книгу.
Маша встала, подошла к полкам. Те двое придвинулись к ней вплотную, один положил руку ей на плечо, как бы для того, чтобы развернуть в нужную сторону.
— Вон ту, ту… Там закладка заложена, бумажка — видите?..
Рука бурильщика сжала плечо Маши чуть настойчивее. Она дернулась, но рука не исчезала. Ладно. Сначала книгу достать, потом с рукой разобраться. Может, это он просто так — сдуру…
Второй топтался у Маши за спиной, так чтобы она не могла отойти. И тоже, кажется, норовил приобнять хорошенькую библиотекаршу.
Дверь стукнула о дверь, и знакомый глуховатый голос Васи Болото произнес:
— А ну, отойдите от нее.
Читатели повернулись к вошедшему:
— А чего?
— Того, — сказал Вася. — Отойди.
— Да мы книжку почитать пришли, — с ухмылкой заявил тот, что держал Машу за плечо. Однако руку убрал. (Вот чудо.)
— Ага, вижу, какую книжку, — отозвался Вася и кивнул. — Катитесь отсюдова, оба.
— А то что? — осведомился второй.
— Да, — подхватил первый, — что ты сделаешь?
Вася как-то устал объясняться с дураками и потому сокрушил одного хорошим ударом в подбородок, а вслед за тем отправил в полет и второго. Может, Василий Болото и не занимается боксом уже какое-то время, но некоторые навыки, как говорится, не пропьешь. «Космонавты» приземлились спиной на стеллажи, полки качнулись и обрушились на незадачливых Машиных ухажеров вместе с горой книг.
Василий подошел поближе и с любопытством уставился на барахтающихся мужиков.
— Ну что? — спросил он. — Как? До свидания или еще побеседуем?
— Ну тебя! — Злые, протрезвевшие, они ушли.
И тогда на Василия набросилась Маша:
— Ты зачем пришел?
Она гневно сжала кулачки.
Василий не стал тратить время на лишние разговоры, «здрасьте» там всякие, а спросил:
— Как нога? Не болит?
