с другой, с глухим и яростным шумом оседали и снова накатывались. Степану Огородникову почудилось в многоярусном шуме этих приливов и отливов дыхание балтийского шторма… Он даже ощутил на губах соленый привкус, испытывая знакомое волнение, какое бывало всякий раз перед выходом эсминца «Рьяный» в море…
Кто-то тронул его за плечо. Огородников вскинул голову, повернулся и увидел Селиванова и Линника.
— Зовем тебя, зовем, а ты ноль внимания, — сказал Селиванов.
— Шумно. Ничего не слыхать, — Огородников взглянул на Линника. — А я думал, вы в Улале. Не поехали?
— Ездил, но вернулся, — ответил следователь. — Делать там нечего. Да и небезопасно долго задерживаться. Фадеев и Лапердин тоже вернулись. А Соболевского арестовали, — чуть помедлив, сообщил новость.
— Как арестовали? Кто?
— Военспецы Каракорума.
— Этого следовало ожидать! Теперь-то, надо думать, Соболевский понял, что мирным путем с ними не договориться. А Гуркин что же? Три дня назад Соболевский грудью встал за него, а теперь…
— Гуркин и подписал постановление об аресте.
— Отблагодарил, значит?
В это время шум в зале усилился, заглушив последние слова. Огородников повернулся и увидел вышедшего на сцену Двойных. Захар Яковлевич был необычно бледен и строг, даже торжественно-строг, в белой сорочке с галстуком, на лацкане пиджака красный бант. Он постоял, выжидая, когда уляжется шум, и сцена под ним как будто раскачивалась — словно стоял он не на сцене, а на гребне волны, куда вынесло его горячим, неистовым порывом…
— Товарищи! — сказал он слегка дрогнувшим, взволнованным голосом и шагнул навстречу залу, чувствуя, должно быть, окрыляющую легкость во всем теле. — Сегодня мы собрались, чтобы отметить в торжественной обстановке столетие со дня рождения Карла Маркса, который еще полвека назад предвидел и предсказал неизбежный крах капитализма и переход власти в руки пролетариата. Это его предвидение и предсказание оправдалось и осуществилось в России. Подтверждение тому — Октябрьская революция! Оправдалось, товарищи, и другое предвидение Маркса, — спокойно и твердо продолжал Двойных, и лицо его порозовело. — Вот что говорил Маркс: дело заключалось в экспроприации народной массы узурпаторами, теперь народной массе предстоит экспроприировать своих узурпаторов… Пролетариат России и это сделал! Но это еще не все, товарищи. Взять власть в свои руки — это лишь полдела. Надо еще отстоять эту власть, удержать в своих руках. А для этого, товарищи, надо быть едиными и твердыми, как монолит, и верить в правоту своего дела несокрушимо. — Двойных подошел к самому краю сцены, точно хотел в этот миг быть как можно ближе к залу, к людям, собравшимся здесь. — Особенно сегодня, товарищи, как никогда, необходимы твердость и единство, — сказал он. — Сегодня, когда международный капитал и внутренняя контрреволюция, объединившись, пытаются остановить революционное движение…
Огородников слушал оратора, краем глаза смотрел в зал, притихший и как бы впитывавший в себя каждое слово. Вдруг что-то остановило его, удивило, и он, еще не понимая причины, вызвавшей это удивление, медленно повел взгляд в обратном направлении… споткнулся и замер, не веря собственным глазам: Варя?! Это было так неожиданно и столь невероятно, что в какой-то миг он перестал что-либо соображать и видеть вокруг, кроме одного-единственного лица, заполнившего собою, казалось, весь мир. Огородников смотрел на Варю, не веря, боясь поверить в то, что это она, теряясь в догадках: откуда она тут взялась, Варя Лубянкина, как и почему оказалась в этом зале? Огородников смотрел на нее долго, настойчиво, надеясь, что и она тоже увидит его, узнает, но Варя не обращала на него никакого внимания, взгляд ее был устремлен на сцену, с которой Захар Двойных призывал бийский пролетариат встать на защиту завоеваний революции. Огородников тоже стал смотреть на сцену, где появился уже другой оратор — начштаба Тимофей Бачурин, но полностью переключиться и сосредоточить внимание на нем так и не смог. Селиванов, заметив его беспокойство, спросил:
— Ты что все оглядываешься? Огородников смутился:
— Варя Лубянкина здесь. Откуда она взялась? Не пойму.
И как только митинг закончился и зал шумно задвигался и загудел, Огородников кинулся к выходу, стараясь не упустить из виду Варю. Но пока он пробивался к двери, стиснутый со всех сторон, Варя успела выйти… Огородников выбрался наконец на улицу, запруженную народом, остановился в растерянности, отыскивая взглядом знакомую фигуру и не находя. «Упустил… Неужто упустил?» — подумал с досадой. Но это ж не иголка в стогу. Он кинулся в одну сторону, в другую… И вдруг увидел Варю, свернувшую в переулок и как бы отделившуюся от общей массы. Огородников бросился вслед. Душной полынной горечью пахнуло в лицо. А в этом кривом и узком переулке, уходившем в сторону Бии, жарко было, казалось, еще больше, и он, пробежав немного, умерил шаги и перевел дыхание. Варя была уже недалеко. И шла она не одна… Рядом с ней шагал невысокий, коренастый парень в черном картузе с лакированным козырьком и в плисовых шароварах, заправленных в до блеска начищенные сапоги… Огородников прибавил шагу. Парень оживленно и весело говорил что-то, жестикулируя, и Варя, повернув к нему лицо, внимательно слушала. Огородников кашлянул. Они не обратили на него внимания, все так же оживленно разговаривая. Тогда он кашлянул погромче. Парень умолк, и какое-то время они шли молча, настороженно… Вдруг Варя обернулась, увидела Степана, ойкнула и остановилась.
— Господи… откуда вы? — Смутилась еще больше, заливаясь румянцем. — А я как чуяла…
— Да ты-то сама как здесь оказалась? — спросил Огородников, скосив глаза на стоящего чуть в стороне парня. Варя перехватила этот взгляд, догадываясь, о чем подумал Степан, и улыбнулась:
— Это мой сродный брат.
Парень, поправив картуз, вернулся и подал руку:
— Тихон Мурзин. Слесарь механических мастерских…
— А я Огородников.
— Огородников? — с неподдельным интересом смотрел на него парень. — Тот самый Огородников, который дал перцу каракорумцам?
— Смотри-ка! — усмехнулся Степан. — А я и не знал, что слава об нас идет по всему свету.
— То-то, что идет! — сказал Тихон. — Ну, а теперь куда? На чехословаков? Надо б и этих как следует проучить.
— Надо бы, — сдержанно согласился Огородников. Однако шапкозакидательский тон Тихона Мурзина ему не понравился, и он прибавил: — Силу сломить — сила нужна. Вот если рабочий класс Бийска поддержит, не останется в стороне…
— Рабочий класс никогда не стоял в стороне, — обиженно ответил Тихон. — Так что будь спокоен, товарищ Огородников, не подведем. Ладно, — резко повернулся и глянул с прищуром на Варю. — Дом-то сама найдешь? Бывайте пока, — кивнул. И быстро зашагал вниз по переулку, плисовые шаровары слегка пузырились и поблескивали на солнце…
— Лихой у тебя брат, — улыбнулся Огородников и внимательно посмотрел на Варю. — Ну вот и встретились опять. Одного не
