Казнь Михайловича и водворение в тюрьму Степинаца сделали Тито объектом ненависти всего Запада. Карикатуристы изображали югославского лидера с фигурой Германа Геринга – мясистое тело, затянутое в лопающийся по швам мундир, увешанный медалями. Авторы газетных передовиц называли Тито сталинской марионеткой, а Югославию – «московским сателлитом номер один».
Ни один из западных политических обозревателей не предполагал, что Тито и Югославия вот-вот покинут советский блок.
Ссору со Сталиным вернее всего следует рассматривать как главный кризисный момент карьеры Тито и поворотный пункт всей югославской истории.
Возможно, эту ссору скоро будут рассматривать как судьбоносную и для истории Советского Союза, и даже как начало медленного распада всей коммунистической системы.
Возникновение титоизма означало более чем обычную трещину в фундаменте советской державы – титоизм бросал вызов вере в нерушимость теории марксизма-ленинизма.
До 1948 года мощь и привлекательность коммунизма заключались в его абсолютной уверенности, основанной на якобы научных законах диалектического материализма.
Стать коммунистом означало присоединиться к движению с «историческим будущим» – этот термин, да и сама концепция обладали особой привлекательностью для марксистских теоретиков.
Вследствие своей принадлежности к «историческому будущему», коммунистическое движение было монолитным и нерушимым. Однако картина изменилась с появлением титоизма в качестве альтернативной формы коммунизма.
Если в 30-е годы троцкизм был всего лишь подлежащей искоренению ересью, то титоизм стал отдельной официальной церковью со своим собственным конкретным географическим адресом и даже своими собственными миссионерами.
Благодаря случайности одним из главных виновников ссоры с Россией стал писатель и смелый политический мыслитель Милован Джилас. Написанное им свидетельство о произошедшем – «Разговоры со Сталиным» – остается одной из самых выдающихся книг столетия. Сыграв ключевую роль в разрыве со Сталиным и в формировании титоизма, Джилас в дальнейшем порвал и с самим Тито, став первым антикоммунистом в рядах югославской партократии.
Когда в марте 1944 года югославские партизаны впервые были приглашены в Москву, главой делегации Тито выбрал Джиласа – самого молодого члена триумвирата. После остановок в Каире и Тегеране Джилас, наконец, прибыл в Советский Союз и спустя несколько недель, которые он провел на линии фронта и в Москве, был вызван в Кремль.
В те дни для Джиласа «Сталин был чем-то большим, чем просто великий полководец. Он являлся живым воплощением великой идеи, превратившимся в умах коммунистов в чистую идею и тем самым – в нечто несокрушимое и непогрешимое»[365].
Вблизи Сталин-человек вызвал скорее разочарование:
«Волосы – редкие, хотя он и не полностью лыс. Лицо белое, с румяными щеками. Позднее я узнал, что этот цвет лица, столь характерный для тех, кто проводит много времени в служебных кабинетах, в высших партийных кругах именуется „кремлевским“. Зубы черные и редкие, вогнутые внутрь. Даже его усы не были густыми и жесткими»[366].
Позднее, в опубликованной в газете «Борба» статье, Джилас не стал упоминать об этих малопривлекательных чертах, однако написал о том, что у Сталина были ласковые желтовато-карие глаза и выражение простой, хотя и несколько строговатой безмятежности»[367]. На этой и других последующих встречах Сталин заявил, что партизанам надо попытаться скрыть тот факт, что они планируют коммунистическую революцию.
«Что вы хотите показать красными звездами на ваших фуражках?» – спросил он и так и не принял джиласовского объяснения о том, что звезды являются повсеместно популярным символом.
Предупредив, что не стоит пугать англичан этими атрибутами коммунизма, Сталин сказал:
Может быть, вы думаете, что просто потому, что мы и англичане – союзники, мы забыли о том, кто они такие и кто такой Черчилль. Их хлебом не корми, только дай обмануть своих союзников… А Черчилль? Черчилль – это такой человек, который украдет у вас грошовый кошелек, едва вы отвернетесь. Да, украдет у вас грошовый кошелек. Вот Рузвельт – не такой. Он вцепится вам в руку только ради больших денег. А Черчилль сделает это ради одной копейки[368].
Джилас заметил, что Сталин в разговоре постоянно употреблял слово «Россия», даже не «Советская Россия», а просто «Россия» и совсем уж не «Советский Союз». Даже Джилас после своего первого посещения Москвы уехал на родину более чем когда-либо убежденным в сталинском величии, человечности, неповторимости.
Сталину понравилось то, что Джилас написал о нем в «Борбе», и не понравилось то, что тот позднее написал о солдатах Красной Армии и о чинимых ими в Белграде изнасилованиях и мародерстве. В особенности его оскорбили слова Джиласа, сказанные генералу Корнееву, что враги партизан сравнивали поведение советских солдат с поведением англичан, причем явно в пользу последних. Через несколько месяцев после освобождения Белграда, зимой 1944/45 года, Сталин принял югославскую делегацию, в состав которой входила тогдашняя жена Джиласа Митра Митрович.
На обеде в Кремле он подверг критике действия югославской армии, затем обрушился с критикой и на самого Джиласа:
Он эмоционально рассказывал о страданиях, перенесенных Красной Армией, об ужасах, выпавших на долю русских солдат во время вынужденных тысячекилометровых переходов через разрушенную страну. Он даже заплакал, выкрикнув: «И такую армию никто не смел оскорблять, кроме Джиласа! Джиласа, от которого я меньше всего ожидал чего-нибудь подобного, от человека, которого я так тепло принимал.
А армия не жалела крови ради вас! Может быть, Джилас, который сам является писателем, не знает, что такое человеческое страдание и человеческое сердце? Неужели он не понимает, что если солдат, прошедший тысячи километров среди крови, огня и смерти, и побалуется с женщиной или возьмет себе что-нибудь – это пустяк?[369]
Сталин провозгласил еще новые тосты, снова прослезился, после чего поцеловал жену Джиласа, подтверждая тем самым свою любовь к сербскому народу, и вслух громко выразил надежду на то, что этот его жест не повлечет за собой обвинений в изнасиловании.
Когда в марте 1945 года сам Джилас вместе с Тито снова приехал в Москву, ему пришлось пережить новые нападки со стороны Сталина. На банкете в честь заключения советско-югославского договора о дружбе Сталин стал издеваться над Джиласом за то, что тот не притрагивается к спиртному.
Да он ведь совсем как немец пьет пиво! Да ведь он немец. Боже, он немец!
С этими словами Сталин протянул Джиласу фужер с водкой, настаивая на том, чтобы тот поддержал тост. Хотя Джилас не любил спиртного, фужер он принял, думая, что это будет тост за Сталина.
– Нет, нет, – сказал Сталин. – Всего лишь за Красную Армию. Что, не будешь пить за Красную Армию?
А грубые высказывания Сталина о югославских партизанах вообще привели Тито в бешенство[370].
В начале 1945 года русские направили в Белград киногруппу для съемок фильма о партизанах под названием «В горах Югославии». Хотя актеру, игравшему Тито, отводилась в фильме главная роль, в сценарии имелся некий русский герой, выступавший в роли этакого ангела-хранителя партизан. При виде уже отснятого фильма Тито «охватил гнев и стыд, когда он понял, какой второстепенной оказалась его роль как в сюжете фильма, так и в контексте истории»[371].
Позднее стадо известно, что русские использовали съемки фильма «В горах Югославии» для создания в Югославии советской разведывательной сети. Киногруппа провела несколько месяцев, путешествуя по всей стране, устраивая банкеты, впоследствии выливавшиеся в настоящие оргии. Многих югославских коммунистов, которые слишком свободно и легко влились в их компанию, затем подвергли шантажу или подкупили находившиеся в составе киногруппы офицеры советской разведки.
Одна из главных ролей в фильме была отведена Тигру – собаке Тито, однако не настоящей, поскольку та погибла при Пятом наступлении, а похожей на нее немецкой овчарке, взятой в качестве трофея у противника. Ради спокойствия Тигра советская киногруппа возила с собой личного телохранителя югославского маршала, знавшего животное лучше самого Тито.
Этого тщеславного глуповатого солдата русские втянули в сексуальную оргию, шантажировали, а затем завербовали, получив таким образом для себя в качестве агента человека, который, как предполагалось, должен был охранять жизнь Тито[372].
К началу 1945 года в Центральный Комитет стали поступать донесения от югославских коммунистов, которых просили шпионить в пользу Советского Союза.
