хорошее должно либо заканчиваться, либо становиться еще лучше. И ведьмак рассудил, что делать это в парке будет несолидно. Выпустив задыхающуюся девушку из объятий, он поцеловал ее с нежностью – в губы, в ушко, в висок. Она поправила волосы и смущенно отерла лицо. Мужчина виновато улыбнулся, все-таки его щетина отросла недостаточно.
– Ну, так, – проговорил он, откашлявшись, – теперь ты понимаешь, зачем люди целуют тех, кто им дорог? По-разному, конечно, целуют, но…
– В общих чертах, – кивнула Джиа. – Да, примерно понимаю…
Она приподнялась на мыски и робко поцеловала его. Ее попытка самостоятельно преодолеть страхи вызвала у ведьмака улыбку. А Джиа вновь мягко коснулась уголка его улыбающихся губ своими, словно проверяя, насколько в этом месте колется щетина. Мужчина притянул девушку ближе. Ее губы опьяняли его. Летодор тряхнул головой; становилось все сложнее держать себя в руках.
– Вижу, тебе понравилось, – довольно отметил он.
– Ну-у, – вздохнула Джиа, переводя дыхание. – Это странно.
– Что? – удивился ведьмак.
– Ужасно голова кружится, – призналась девушка. – И ноги подкашиваются. Так должно быть?
Вместо ответа Летодор лишь рассмеялся. И вдруг насторожился.
– Вам ведь не запрещено целоваться? – уточнил он.
– Нам? – не поняла наемница, а затем кивнула. – Ах, «нам»… Не запрещено.
– А-а… обниматься? – Он поднял бровь.
– Нам ничего не запрещено, – опередила Джиа.
– Ну а-а… – Ведьмак вздохнул, опасаясь услышать ответ, – что, если кто-то из вас решит покинуть путь и… завести семью?
– А у вас? – вдруг переспросила Джиа, пристально взглянув на него. – Послушай, Летодор, мы оба идем по своему пути, согласно собственной воле. Нас никто не держит. Это наш и только наш выбор. Ты можешь перестать убивать чудищ. Но, если однажды к тебе придет поседевший от горя отец и скажет, что кто-то сожрал его дочь, разве ты сможешь не взяться за меч, а?
– Да, – согласился ведьмак с грустью – не совсем верно Джиа поняла его вопрос. – Не смогу.
– Вот и я не смогу, – кивнула наемница. – Даже если отец обвинит в этом местного жреца. Я буду обязана – обязана перед самой собой – взглянуть на убийцу, понять, что движет им, и, если потребуется, прекратить всякое «движение» раз и навсегда. – Она вздохнула. – Ты, не задумываясь, можешь убивать анчуток, примитивных оборотней и вампиров. Это легко, потому что они – другие, нелюди, нечисть – не такие, как ты. И это как будто дает тебе особое право распоряжаться их жизнями, – разгорячилась девушка. – А я… я не знаю, кто я. Я могу быть кем угодно! И потому я стою на страже всех. Ты губишь тварей, словно они зайцы, которых стало слишком много на один лес и они угрожают сожрать всю зелень в нем. А я нахожу и расправляюсь с зайцами о двух головах, о пяти ногах и трех ушах, потому что они ведут к гибели весь заячий род. И не важно, заяц это, человек или нелюдь!
– Сложно, – хмуро проговорил Летодор. – Вырождение анчуток и шаркани как-то заметнее глазу…
– Ну а я чую выродившиеся души, – грустно прошептала Джиа. – Я ощущаю от них запах лжи, искажения… Очень редко душа искажена целиком. Иногда – частично, как опухолью, злокачественным образованием. Я называю это anioma. Аниома может быть безвредной, а может разрастись и даже перекинуться на другие души – ведь мы все взаимосвязаны.
– Ты чуешь ложь? – переспросил мужчина. – А разве ж не все мы болеем ею, так или иначе? Только по чести прожить никак нельзя.
– Все верно, – подтвердила наемница. – Но одно дело сбывать неспелые яблоки и называть их сладкими, и совсем другое – продавать отравленные плоды.
Ведьмак задумался.
– Скажи, а во что верят сумеречные лисы? – тихо спросил он. – Разве то, чем вы занимаетесь, единоугодно? Что думает об этом занятии твой «Единушка»?
– Хм, боюсь, ты не совсем понимаешь, кто такой Единый, Летодор, – грустно улыбнулась девушка. – Люди забывают, что Единый – это не только свет солнца, день или животворящая мелодия, но это еще и тени, ночь и… смерть. Отрицание одной из сторон искажает само Единство, разбивает его на части. Отрицание темной стороны Единого порождает «мерзкую нечисть». А непринятие единого Закона порождает душевную боль.
– Значит, вот как оно, – пробормотал мужчина. – Вот как вы переиначили закон Единого под себя.
– Мы? – усмехнулась Джиа. – «Мы» – это не ночные тени. Мы – это и эльфы, и люди, и множество других рас. Мы – это бывшие крестьяне, ремесленники, солдаты и даже мракоборцы! Мы – это сироты, дети, оставшиеся без родителей, и родители, потерявшие своих детей…
– Хм… Выходит, это жрецы Единого не знают, кто такой Единый?
– Отнюдь, – покачала головой Джиа. – Увы, но само желание разделить Единое на части также заложено в Единую гармонию мира. Любой душе для ее развития необходимы сомнение и боль. Вот я знаю Закон, могу умничать и рассуждать о нем сколько вздумается. Но от этого однажды моя боль не станет менее острой…
– Это знание истинного Закона дает вам право убивать людей? – с горечью спросил мужчина.
– Это тоже часть гармонии, – пожала плечами Джиа. – Мы убиваем людей – нас убивают мстители. Нечисть убивает людей – ты убиваешь нечисть. – Она вдруг замолчала, остановилась и как-то странно посмотрела на ведьмака. – А вот на чью сторону встанешь ты, если мы будем вместе?
Летодор опустил голову, зачем-то рассматривая мозоли на своих руках.
– Джиа, а ты намерена всю жизнь убивать живых существ? – глухо спросил он. – Ты ведь женщина: женщины дают жизнь, а не отнимают ее. По Закону. Убивать должны мужчины. Это грубое и грязное занятие…
– Женщина. – Джиа недобро усмехнулась. – Знаешь, женщине, матери, самке приходится убивать, когда… мужчины начинают убивать детей. – Она вздохнула, будто пытаясь выдохнуть, освободиться от некой боли внутри. – Теперь ты молчишь? – спросила девушка.
– Молчу, – ответил ведьмак.
– Ты хочешь меня, моих ласк и поцелуев, как будто этим все и закончится, – продолжила Джиа с легкой горечью в голосе. – Но, если мы будем вместе, ты должен определиться, с какой стороны от Единого стоишь ты. Ибо оба мы идем своим путем, а Закон гласит, что за каждый шаг мы будем нести ответственность. И каждый наш выбор будет иметь последствия…
– Я понял тебя, Джиа, – кивнул Летодор. – Я понял…
Ему снилось темное море под сводом грозовых туч. Вода дыбилась крутыми волнами, мечась и беснуясь. Она вгрызалась вспененными клыками в безразличную гладь песка. Разъяренная стихия шипела, словно полчища змей. А над нею завывал ветер, разметающий в клочья свинцовую плоть небес.
Алему Дешеру снилась Джиа. Девушка шла вдоль широкого пляжа. Она шла по грани между непокорной морской стихией и
