Итак, в области чувств между ними царило согласие, но во взглядах они делились на различные духовные семейства. Одни были просто бойцами, поглощенными борьбой. Другие, поэты действия, восхищались духом героизма и братства, которыми было проникнуто Сопротивление. А коммунисты, сплоченные в компактную массу, выступали чрезвычайно резко, преувеличивая свое значение, вели яростную пропаганду. Наконец, политики были убеждены, что наше дело — это дело всей Франции, и старались служить ему как можно лучше; но это не мешало им заботиться о своей карьере, маневрировать, чтобы набить себе цену, как полагается профессиональным политикам, строить свои расчеты на будущее с точки зрения парламентских выборов и государственных постов, которые это будущее, возможно, принесет им. Среди них имелись «бывшие», которые ужасно гордились тем, что когда-то они выполнили свой долг и отказались совершить недостойный шаг. Впрочем, зная, в какую пучину презрения канул прежний режим, они держались тише воды, ниже травы, и, казалось, отбросили всякое честолюбие. Однако втайне они, конечно, рассчитывали, что все пойдет по-старому, нужны лишь кое-какие реформы. Зато «новые» требовали многих перемен, весьма сурово отзывались о вчерашней системе, но при всех своих оговорках уже заранее испытывали ее притягательную силу.
В общем, я видел вокруг себя мужественных соратников, исполненных самых благих намерений, и питал к ним ко всем уважение, а ко многим и дружескую приязнь. Но вместе с тем, проникая в их души, я иной раз спрашивал себя: уж не являюсь ли я единственным настоящим революционером среди тех, кто говорил тут о революции?
Открытие Консультативной ассамблеи состоялось 3 ноября 1943. Атмосфера была волнующей. Присутствовавшие чувствовали, что они собрались здесь от лица всей армии страдающих и борющихся французов, что они являются представителями великой силы французского народа. Я обратился от имени Комитета освобождения с приветствием к участникам Ассамблеи, «собравшейся, невзирая на исключительные трудности», и затем указал, что я уже давно решил созвать ее при первой возможности, и разъяснил, в чем я прошу ее содействия. Ведь для нее характерно, что она исходит из Сопротивления, которое «стало главным способом противодействия врагу со стороны подавляющей массы французов» и стихийным выражением воли нации.
Поддерживать военные усилия правительства, «которые требуют как моральной сплоченности, так и сосредоточения материальных средств. Укреплять его внешнеполитическую деятельность, имеющую целью сделать для Франции возможным в общих интересах по-прежнему играть „выдающуюся роль в международных делах“. Помочь правительству в выборе жизненно необходимо мер, которые нам предстоит осуществить, чтобы наладить жизнь в истерзанной войною стране, начисто лишенной запасов сырья и продовольствия, чтобы восстановить повсеместно в условиях порядка и национального достоинства власть республики, обеспечить сразу же государственное правосудие — единственно законное и приемлемое; вернуть на родину наших юношей, попавших в плен или насильно вывезенных за ее пределы»; и, наконец, разработать вместе с Комитетом проект великих реформ, которые должны быть проведены сразу же после войны. Вот чего, сказал я, Комитет освобождения ждет от Ассамблеи.
И я заявил, что заранее уверен в результатах, ибо «исторический опыт двух тысячелетий подтверждает, что поверивший в гений Франции не обманывался никогда».
Ассамблея избрала своим председателем Феликса Гуэна[74], а затем разбилась на следующие группы: «Сопротивление в метрополии» — председатель Ферьер, «Сопротивление за границей» — председатель Биссанье, «Независимые группы Сопротивления» — председатель Ориу, «парламентарии» — председатель Ориоль, «коммунисты» — председатель Марти. И действительно, Ассамблея на протяжении своей деятельности подвергла обсуждению все те важные вопросы, которые я поставил перед нею; за время, прошедшее от первого заседания Ассамблеи до высадки союзных войск, состоялось более пятидесяти пленарных заседаний; немало поработали и ее комиссии. Все министры алжирского правительства были связаны с ней. Чаще всего выступали на заседаниях Филип, осуществлявший связь Комитета с Ассамблеей, д’Астье — комиссар по внутренним делам, Мантон — комиссар юстиции, Массигли — комиссар по иностранным делам, Мендес-Франс — комиссар финансов.
Я лично присутствовал приблизительно на двадцати заседаниях, выступая то с общими докладами, то в прениях. Идеи и чувства делегатов, высказываемые при этом обмене взглядами, зачастую представляли для меня большой интерес, — ведь я очень хотел узнать самые затаенные чаяния этих людей. Поэтому я старался воодушевить Ассамблею, раскрыть делегатам все ее значение, добиться откровенного высказывания мыслей. В своих трудах Ассамблея проявила и понимание вопросов и убежденность, что производило должное впечатление как на французскую публику, так и на иностранных информаторов. Разумеется, больше всего времени Ассамблея посвятила обсуждению тех вопросов, которые особенно ее волновали: чистка, помощь движению Сопротивления, организация власти во Франции после освобождения.
Очень горячо и долго обсуждались вопросы о привлечении к судебной ответственности сановных особ Виши, о санкциях против должностных лиц, виновных в том, что они по своей инициативе усиливали предписываемые ими жестокие репрессии; о компенсациях пострадавшим. Делегаты настойчиво требовали от Комитета действовать в этих делах самым решительным образом и, если понадобится, даже нарушать для этого обычные правила и судебную процедуру.
Проблемы эти были предметом бурных обсуждений; на некоторых национальных комиссаров резко нападали за их мнимую слабость. Я прекрасно понимал, что вопрос о справедливом возмездии должен в первую голову занимать Ассамблею Сопротивления, и тем не менее, считал необходимым держаться той линии, которую определил для себя: санкциям подвергать только лиц, игравших видную роль в политике Виши, и людей, являвшихся прямыми сообщниками врага. В заморских территориях таких было очень немного. Но дебаты в Консультативной ассамблее выявили совершенно определенные настроения, и я уже предвидел, как трудно мне будет в метрополии сдерживать стремления к мести и добиться, чтобы только органам правосудия было предоставлено право карать виновных.
С такой же страстью Ассамблея выразила свое мнение о той помощи, которую оказывали организациям Сопротивления во Франции, устанавливаемой с ними связи, о нашей пропаганде. Вполне естественно, что у подпольных организаций, лишенных оружия и постоянно находившихся под угрозой, зачастую создавалось впечатление, что Лондон и Алжир помогали им не в полную меру своих возможностей. Поэтому многие делегаты сначала метали громы и молнии против наших «служб». Но после проверки они должны были признать, что сделано тут немало, а встречавшиеся при этом препятствия были велики. Им пришлось также убедиться, что действия во Франции различных союзных служб имели то неудобство, что они вызывали на местах всяческие раздоры, ослабляющие авторитет нашей страны, которым она обязана военными усилиями французов за границей. Однако боязнь задеть чем-нибудь англосаксов стала у «политиков» второй натурой, и из-за них Ассамблея не приняла по данному вопросу желательной для меня категорической резолюции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
