— Ты хочешь сказать, что мы… Засветимся здесь, когда взорвем базу: непременно всплывем на каком-нибудь экране спутниковой съемки, как только снимем блокиратор видимости и начнем бомбить… И потому, вынуждены будем залечь потом на дно? — спросил Сенсей, как только они легли на курс.
— Да. Мы, кроме того, сами сделаем снимки, и еще возьмем на себя это дело и битву в Молодежном Центре, заодно: это, чтобы никто из ребят не пострадал. Заявимся в сети, и прокошмарим нарочно интернет… Виталика предупредим, пусть его ребята ненадолго залягут на дно, пока всё не утрясется. А мы, как «адепты зла» и «знающие тайну бессмертия интриганы», «посягатели на спокойствие мирных граждан», или, как нас там еще назовут — вскоре свалим на некоторое время отсюда, с российских просторов…
— На время? А конкретней, на сколько?
— Думаю, что лет на пятьдесят, не меньше. Хочешь, сойди из вертолета, пока не поздно. Мы с Геной вдвоем справимся. Справимся, Гена? — спросил он пилота.
— Ну уж нет… Я вас не брошу. Гм… Давно намеревался отправиться на Восток, посетить знакомые места, монастыри… Кажется, мне скоро представится такой случай. Только… Неназываемый, а здесь ты кого вместо себя оставишь? Я — то так, мелкая сошка… А у тебя Дом под опекой.
— Думаю, мои справятся. Там много хороших, надежных людей. И новеньких прибыло. Чем смогу, буду помогать на расстоянии. Кстати, подумываю оставить своим инструкции, как им помочь подготовиться Николаю на роль руководителя.
— Ты думаешь, он — наш?
— Наверняка. И на роль лидера подходит.
Сенсей задумался.
— Пожалуй, ты прав, — после долгого молчания, высказал он свое веское мнение. — А… Ты сам — куда? Со мной, или… Куда? Польша, Прага, Париж?
— Ты в целом верно пересказал весь мой будущий маршрут. Именно в такой последовательности.
— Итак, снова Париж, — подытожил Сенсей. — Однако… Это — судьба.
А Неназываемый погрузился в воспоминания. Надолго. Пока не долетели до «заправки».
* * *
— Прогнило всё, до самых основ. Аж душок пошел… А им всё казалось, что ничем не пахнет; что революция — она внезапно наступила, и села им на хвост. Да, она явилась — и смела их всех; тех, кто сидел на золоте и жировал, проедал добро народное… Всех — на помойку истории, — молодой француз, что сидел, в жалком сюртучишке, у самого окна, пробормотал эту фразу отчаянно, но тихо, себе под нос. Но потом вдруг вскочил, и заорал во весь голос:
— Да здравствует революция! Свобода! Франция!
Его крик подхватили, размножили многократно. Его еще более молодой товарищ посмотрел на друга с уважением. Плеснул ему в стакан немного красного вина из стоящей на столе бутылки; сам тоже выпил, не закусывая.
Где-то поблизости хором затянули «Са ира», все более воодушевляясь, и к концу вовсе вопили во всю ивановскую:
Аристократа верёвка найдёт.Дело пойдёт, дело пойдёт!Аристократов повесит народ,А не повесит, то разорвёт,Не разорвёт так уж сожжёт.Дело пойдёт, дело пойдёт!
Дело пойдёт, дело пойдёт!Нет ни дворян, нет ни попов,Дело пойдёт, дело пойдёт!Равенства взлёт, равенства взлёт…
Песню подхватили и в противоположном углу кабака:
Дело пойдёт, Дело пойдёт!Аристократа верёвка найдёт.Дело пойдёт, дело пойдёт,Аристократов повесит народ,И не взирая на их пол,В каждый их зад загоним мы кол.
— Каблуки сбейте или отломайте. Не в почете ныне каблуки в Париже. И наденьте фригийский колпак, — послышался шепот неподалеку. За соседний столик только что присели двое. Возможно, господа; один — переодетый в простого матроса, другой — в дорожном костюме; явно издалека.
Мимо прошли, закрывая обзор, ещё двое.
— Дело вовсе не в новизне и поступательном движении истории. Всё уже было когда-то: мятежи, бунт, демократия… Если вспомнить античную историю…, - говорил один из них, по виду — бывший библиотекарь или архивариус, с воспаленными, красными глазками, чуть-чуть сутуловатый.
— К черту античную историю!
— К черту, аббат!
— Для меня теперь — лишь Руссо кумир. С его точки зрения, каждое время должно осмыслить мир заново, с нуля. Руссо о чем толкует? Не надо человеку никакого воспитания! Назад, к природному естеству…
Они прошли мимо. От смрада, гари, винных паров ему внезапно стало дурно.
— Именем Революции, в Париже карты запрещены, — гаркнул где-то сзади бравый молодчик. Здоровенный детина, он опрокинул затем стол, на котором самые веселые дамы заведения уже танцевали новый, модный танец, высоко задирая ноги.
Раздался визг; кто-то влепил бунтарю затрещину, и несколько человек оттащили пьяного в дальний, пустой угол.
Мрачный старик с бесцветными, уксусными глазами, подняв с полу несколько упавших нераспечатанных колод, преспокойно и безэмоционально кинул их на стол.
— Окстись, дурень! — кто-то хлопал по щекам деревенского детину в углу. — Зря только рвение свое проявил; по пустому силы не трать, еще пригодятся. Мы здесь всегда играем колодами, заказанными художнику Делакруа самим Маратом! Это карты, где нет королей. Вместо дам — Свобода, Равенство, Сила…
— Хороши дамочки? — услышав это, гыкнул кто-то.
— А десятку бубен я зову Вольтерчик, — сообщил всем средних лет, слегка седеющий, мужчина с военной выправкой.
— Сыграем в штоф! Кто составит мне партию? — проорал здоровяк с пышными усами.
— Здравствуйте, граф, — посланник подошел незаметно, и уже присел рядом. Тот, кого он долго ожидал, сидя здесь. Кто бы еще, на ухо, назвал его графом?
— Играете сегодня? — продолжил посланник после его приветственного кивка. Человек без возраста, в невзрачной, но добротной одежде, он теперь не смотрел на графа.
— Нет, милейший. Что-то нынче не расположен. Да и выигрыши мои слегка… М-м… Преувеличены молвой.
— Не думаю. Играете вы знатно. Кстати, зачем вы в Париже?
— Об этом поговорим после.
— Думаю, что я в курсе. Но, знаете ли, эпоха отчаянных приключений, совершаемых инкогнито, людьми знатными и талантливыми… Как мне кажется, подходит к концу. И скоро мы не встретим этого явления.
— Почему?
— Колесить по всей Европе и даже за её пределами — станет не безопасно. Труднее будет пересекать границу. Даже господам, — прибавил он последние слова шепотом, снова приблизив лицо к его уху. — А во-вторых… Слишком много становится бандитов и грабителей. С ними не договоришься. И они не вступают в тайные общества, служащие на благо людям. А еще, теперь именно воры и бандиты хорошо закрепляются в этом мире; потому, они получат власть и все должностные полномочия. Непременно получат.
— Ну… Зато теперь будут свобода, равенство, братство…
— Знаете, они уже переросли в разбой на улицах, осквернение кладбищ, надругательство над могилами и черные мессы… Если не играете, граф, то нам пора уходить. Ваш стакан пуст.
— Я еще не убедился в том, что вы и есть посланник… Назовите имя.
— Не надо имен. Я — именно тот, кто вам нужен, — с этими словами, незнакомец незаметно, под столом, передал графу кольцо. Тот внимательно и сурово рассмотрел его и протянул владельцу. Кольцо было ему знакомо и, вне всяких сомнений, было настоящим.
— Не возвращайте, — посланник зажал его руку с кольцом. — Это передали вам. На память. У наших… больше нет никакой надежды на её спасение. Попытки были так неудачны… Они только приблизили казнь. Она скоро состоится, — лицо посланника выражало боль и отчаяние.
— Знаете, что самое страшное в революциях, бунтах, войне? — спросил он так же тихо.
— Что?
— Они убивают веру. Не только в бога, но и в человека. В людей. Цель наших противников — так называемое «равенство». Только, это не означает, что они поднимут слабых до сильных, бедных до богатых, глупых до умных или злобных до сочувствующих… Нет, это означает, что всех втопчут в навоз, в грязь… Все станут равным, безмозглым и тупым стадом. Вот истинная их цель. Только так… Можно сделать людей одинаковыми.
— Действительно, нам пора уходить. Кажется, на нас обратили внимание…, - остановил граф посланника, который увлекся беседой.
— Пойдемте…
* * *
На улице, под темным небом с уже появившимися самыми яркими звездами, они поспешно завернули за угол, спрятались где-то под окнами, среди деревьев. Видели, как прошли те, что вышли вслед за ними, явно устремляясь в погоню. Переждав некоторое время, они отправились в противоположном направлении. Снова осторожно миновав кабак, они свернули на другую улицу, поплутали немного по городу. Убедились, что слежки уже не было.
— У вас можно будет остановиться на несколько дней? — спросил граф своего спутника.
