— Нет, Филипп! Ради Бога, не делай этого!
Ее взгляд выражал тревогу, но кровь его уже кипела от гнева.
— Шлюха, в конце концов ты оказалась просто шлюхой. Стянув сапоги и гетры, он начал снимать штаны.
— Со сколькими ты переспала? Я слышал о тебе историй больше, чем ты провела здесь без меня ночей.
Эльвина во все глаза смотрела, как он, сняв с себя все, встал перед ней во всей своей мужественной наготе. Она смотрела, как Филипп шел к ней на длинных мускулистых Ногах. Он шел к ней, объятый гневом, как много раз до этого, и она возмущенно крикнула ему:
— Грязный ублюдок! Лживый сын шлюхи! Сначала ты приставил ко мне этих свиней, а теперь винишь меня! Отвяжи меня, не то я убью тебя собственными руками! Или ты такой же трус, как тот, что привязал меня здесь? Освободи меня, Филипп!
Он перерезал веревки еще до того, как Эльвина закончила свою тираду, и навалился на нее всей тяжестью своего мускулистого тела.
Эльвина вопила от негодования, когда руки его сжимали ей грудь и губы Филиппа ласкали соски. Она вопила, когда он раз за разом все глубже входил в нее, тем глубже и резче, чем сильнее Эльвина боролась. В конце концов она и сама перестала понимать, для чего извивается — чтобы увернуться от его толчков или, напротив, устремиться навстречу ему.
— Ну, Эльвина, убей же меня, — пробормотал Филипп. — Это единственный способ избавиться от меня, малютка викинг.
— Я ненавижу тебя, — всхлипнула она, и он накрыл ее рот поцелуем, заставив полностью капитулировать. Язык его овладел ее ртом, Филипп прижимал Эльвину к груди, он был в ней весь, так глубоко, насколько это вообще возможно.
Она кричала от счастья и боли, рожденной этой битвой. Филипп был победителем, мужчиной, не знавшим поражений, и сейчас ему суждено выйти из схватки победителем. Руки ее обнимали бугристую от мышц спину и бедра, она выгибалась дугой, с жадностью встречая каждый его толчок. А потом кровь прилила к голове с такой силой, что перед глазами Эльвины замелькали искры. Филипп коснулся губами ее щеки, и она отвернулась, не зная, чего в ней больше: гнева или стыда.
— Шлюха, — тихо пробормотал он, — не думаю, что другие твои любовники так же хорошо удовлетворяли тебя. Ты, кажется, оголодала.
— Свинья! Мне и смотреть на тебя противно, — с чувством произнесла она, но ткнуть его кулаком не посмела.
— Вот и меня воротит всякий раз, как я смотрю на тебя, — в тон ей ответил Филипп и, откатившись в сторону, прижал Эльвину к постели. Схватив платье за ворот, он разорвал его до самого низа, после чего сделал то же с нижней рубашкой.
Филипп крепко держал Эльвину за руки, не давая дергаться, любуясь молочной белизной ее груди. Затем он скользнул взглядом ниже и замер, глядя на округлившийся, пока еще небольшой живот.
Шрам на щеке Филиппа побелел, когда он провел ладонью по ее потяжелевшей груди вниз, к животу.
— Чей? Ты хотя бы знаешь?
— Ублюдок! — процедила Эльвина сквозь зубы. — Если ты не знаешь, чей это ребенок, с чего бы мне говорить тебе?
— Проблема вполне разрешима, как мне кажется, — ответил он.
Легко соскочив с кровати, Филипп босиком подошел к взломанной двери, совершенно не стесняясь своей наготы.
Эльвина поспешила укрыться, только сейчас поняв, что все это время Гандальф и сэр Алек стояли под дверью. Неужели они с Филиппом приговорены постоянно заниматься любовью при свидетелях?
— Где этот трусливый ублюдок? — взревел Филипп.
— Он умчался до того, как я успел приказать остановить его. За ним пустились в погоню, но его конь хорошо отдохнул, а ваши — устали с дороги. Боюсь, другой исчез еще до вашего прибытия.
Сэр Алек пытался заглянуть в комнату через плечо Филиппа, но тот был слишком широк в плечах.
— Другой! Так что, кроме Раймонда, был еще кто-то?
— Сэр Вильям сопровождал его. Мы думали, вы приказали им охранять Эльвину.
— Разбей тебя паралич, старый болван! Ты что, вообразил, будто я спятил? Я бы скорее доверил цыплят лисе, чем позволил этим двоим близко подойти к моей женщине. Совсем, старик, лишился ума?
Эльвина вздохнула с облегчением. Теперь душа ее была спокойна. Филипп не посылал к ней этих зверей. Он мог запереть ее и посадить на хлеб и воду, мог избить, и она приняла бы свою судьбу. Филипп мог наказать ее за проступок, и Эльвина поняла бы его, но унижения она бы не простила.
Филипп крепко ударил по двери кулаком, не в силах сдержать боли и гнева. Он не смел посмотреть в глаза женщины, которую обещал защищать, а вместо того так жестоко предал. Сердитый голос Гандальфа заставил Филиппа поднять глаза.
— Милорд! До сегодняшнего дня Эльвина была защищена от любого насилия, и только вы знаете, что случилось сейчас в этой комнате.
Филипп онемел от такой дерзости, однако принял к сведению сказанное.
— И ты смеешь мне говорить об этом? — подозрительно прищурившись, спросил он. — Ты, кто держал ее в своих объятиях каждую ночь с того дня, как вы прибыли сюда! Если она отдавалась тебе по своей воле, ты считаешь, что насилия не было?
Эльвина видела лишь спину Филиппа и то, как вздулись у него мышцы. Она понимала, как он страдает. Пусть Филипп заслужил страдания за то, что сделал с ней, но Эльвина не могла этого вынести.
Она встала, завернувшись в простыню. Ступая босиком по каменному полу, Эльвина подошла к нему сзади. Филипп не слышал ее шагов, но внезапно изменившиеся выражения лиц его собеседников дали Филиппу понять, что она рядом. Он обернулся и отступил в сторону.
— Ты пришел ко мне в гневе. Разве это не считается насилием? — Не давая ему времени ответить, Эльвина продолжила: — Из любви ко мне Гандальф проводил каждую ночь под дверью моей спальни в каморке тайного хода, о котором ты, вероятно, знаешь. Он делал это, зная, что единственной наградой ему будет твой гнев. Только моя глупость не позволила мне заключить его в объятия, хотя я знаю, что любовь Гандальфа дорогого стоит. Ты как-то сказал мне, что отправишь меня к нему, когда я отяжелею от твоего семени и стану некрасивой. Время пришло, и я готова уйти с ним.
Эльвина смотрела Филиппу в глаза, не замечая ни грустной улыбки Гандальфа, ни удивления сэра Алека. Гнев и недоверие боролись с восхищением и с чем-то еще, чему Эльвина боялась дать название.
— Нет, это время никогда не придет, — твердо заявил Филипп и, захлопнув дверь перед носом у испуганных Гандальфа и Алека, потащил Эльвину в комнату. Он схватил простыню, и Эльвина разжала руки, удерживающие ткань. Филипп пожирал глазами ее округлившуюся фигуру. — Значит, ребенок мой.
— Ты сделал то, что хотел, — с вызовом бросила она. — В очередной раз доказал, что ты мужчина. Теперь собираешься держать меня при себе, чтобы доказывать свою мужскую состоятельность всем в округе? Пусти меня.
