Нельзя было сбрасывать со счета и дальнобойные батареи, предназначенные для обстрелов Ленинграда, - они, как известно, могли быть повернута в любую сторону. А для этой цели у немцев имелось 24 дивизиона полевых орудий от 75до 105-миллиметрового калибра, 24 дивизиона артиллерии резерва главного командования калибром от 105 до 220 миллиметров и 2 дивизиона железнодорожной артиллерии, где калибр орудий достигал от 240 до 406 миллиметров.
Взломать такую оборону могла лишь по-настоящему мощная группировка. И вот такую группировку у нас на плацдарме начали создавать.
В оставшиеся до 5 ноября дни мы готовились к стрельбам по вражеским батареям, достававшим своим огнем до Ораниенбаума, вели дополнительное изучение целей, пристреливали репера.
В ночь на пятое мы совершили упреждающий огневой налет по выделенным нам целям. Результат был успешным. Удар оказался неожиданным для противника, и он почти не обстреливал Ораниенбаумский порт. В ту ночь как раз и пришли первые 10 кораблей с бойцами 2-й ударной.
Сами по себе ночные морские перевозки между Ленинградом и Ораниенбаумом не могли озадачить врага, вызвать у него какие-либо подозрения. Ведь именно таким путем поддерживалась жизнедеятельность нашего плацдарма на протяжении всей навигации. Немцы достаточно привыкли к этому. Именно это и определило намерение нашего командования производить переброску войск малыми группами судов, так, чтобы противник не догадался о происходящей передислокации, не почуял замысла, в соответствии с которым готовилась операция.
На следующую ночь повторилось то же самое. Стреляла Красная Горка, стреляли и другие батареи Ижорского сектора, в том числе и вновь прибывшие, железнодорожные. И снова в порт прибыла сравнительно небольшая группа судов.
Наступил день 26-й годовщины Октября. Праздник мы встречали в атмосфере радостной озабоченности. Для нас наконец наступила пора особенно интенсивной работы. Нетерпеливое ожидание грядущего наступления захлестнуло всех. И каждая новость, хотя бы косвенно свидетельствующая о его приближении, распространялась мгновенно. К разряду таких новостей принадлежал приход в Ораниенбаум штаба 2-й ударной армии, который прямо в праздничный день приступил к приему участка обороны у штаба Приморской оперативной группы.
Сразу после праздников я с несколькими артразведчиками выехал на переднцй край, в район Петергофа. Оттуда удобнее было управлять огнем на подавление батарей, прощавших Ораниенбаумскому порту. К тому же надо было запастись личными наблюдениями об этих целях.
Едва миновали Большие Ижоры, как навстречу нам стали попадаться колонны солдат. Колонны были немногочисленные; видимо, командование не хотело мозолить глаза неприятельской разведке. Бойцы шли бодро, хорошо держа равнение. Лица все больше мелькали молодые, здоровые. Обмундирование на людях было новенькое, все были хорошо вооружены. А вдоль дороги, в лесках, виднелись тщательно замаскированные танки, орудия и автомашины.
Невольно мне вспомнился далекий сорок первый год, остров Бьёрке, рассказы бойцов, переправившихся с материка. Тогда им, бредущим напролом через лес, ошеломленным неожиданным отступлением и всем ходом боев, складывавшихся не так, как учили, достаточно было услышать несколько автоматных очередей и крик "Окружили!", чтобы впасть в отчаяние. А сейчас навстречу нам шли солдаты, у которых вдосталь было и автоматов, и самозарядных винтовок, и, главное, светилась твердая уверенность в глазах. Это было совсем иное войско, вкусившее счастье побед, проникшееся ощущением своего боевого превосходства над врагом. Слово "окружение" им тоже было знакомо, но окружали не их, а они.
Конечно, и такие могли не взять какой-нибудь высоты или отступить под напором превосходящих сил. Но именно отступить, а не побежать. Потому что тот, другой, период войны был пережит, выстрадан, как тяжелая, но преодоленная болезнь. Пусть не ими, их старшими братьями. Но иммунитет перешел и к ним. И снова заболеть они уже не могли. Да, передо мной проходила новая армия, армия конца сорок третьего года, обновленная не только оружием и людьми, но и всем своим духом. Право же, этим нельзя было не гордиться.
- Товарищ капитан, - прервал мои размышления шофер, краснофлотец Шведов, когда наступленье-то начнется?
- А вам самому как кажется?
- Да вроде бы скоро должны. Вон сколько войск, да и техники разной...
- Вот и я думаю, что скоро. А когда именно - через месяц или через два, мне это известно не больше, чем вам.
- Скорей бы уж, - вздохнул Шведов. - А то надоело взаперти сидеть...
Проскочив разбитый, закопченный Ораниенбаум, мы выехали на пустынную грунтовую дорогу. То и дело приходилось петлять, объезжая воронки, оставленные снарядами. Пробуксовывали колеса в раскисшей глине. Мелкая сетка дождя затушевывала стволы высоких акаций, выстроившихся по обеим сторонам дороги. Но и через эту сетку видны были раны, оставленные на их коре стальными осколками. Иные деревья были и вовсе безжалостно расщеплены, другие, срезанные под корень, лежали на коврах из желто-бурой листвы. Сердце щемило от такого пейзажа.
Дальше - больше. За окном кабины замелькало то, что когда-то составляло улицу дачной деревушки. Деревянные дома были разнесены в щепы, от каменных остались груды мелкого битого кирпича. Видно, снаряды тут по нескольку раз попадали в одно и то же место.
Машина въехала на горку, знаменитую прежде своим пышным парком. Многие поколения искусных садовников трудились здесь, облагораживая растительный мир на радость глазу российских императоров и их семей. Парка теперь не было вовсе - будто прошелся тут кто-то с разбойным топором. Лишь кое-где среди щепы торчали безжизненные комли.
А вот какие-то черные руины. Что это? Ах да, здесь же был Екатерининский дворец. Рядом - остатки дачного садика. Помнится, тут на бронзовых пьедесталах гордо стояли мраморные статуи. Вон они, искалеченные, валяются на жухлой траве, среди потускневших осколков зеркального стекла и цветных ваз. Прекрасные дворцы и парки, шедевры зодчества и ваяния, которыми восхищался весь мир, превращены фашистами в груды щебня. И эти варвары мнят себя высшей расой!
Неожиданно из кустов вышел боец с автоматом и преградил нам дорогу:
- Дальше на машине нельзя, товарищ капитан. Обстреляют.
По узкой тропинке мы добрались до переднего края, в район наблюдательных постов. Лестница, привязанная к высокой сосне, привела меня в "воронье гнездо", укрытое среди хвои. С одной окраины Петергофа, разделенного фронтовой линией на две части, я рассматривал в стереотрубу другую половину города, находившуюся в руках врага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
