Куда делся ее страх? Растаял от поцелуев.
Когда их губы оторвались друг от друга, Эдриан прислонил лоб ко лбу Норы, посмотрел ей прямо в глаза и заговорил:
— Ты верна не мне, Нора. Я отлично это понимаю. Но это только укрепляет мои стремления. Ты одна... — Эдриан на мгновение умолк и ласково провел пальцем по ее щеке. — Ты одна, — повторил он, — единственная из всех, кого я знаю, никогда не отступаешься от того, что тебе принадлежит, каких бы мук тебе это ни стоило. И потому я знаю, что не могу ждать от тебя преданности. — Он коснулся ее уха. — Не могу требовать от тебя подчинения и смирения. Я лишь должен постараться удержать тебя и обеспечить твою безопасность. И уберечь, если потребуется, то даже силой, от последствий того, чем я более всего в тебе восхищаюсь.
Нора слушала и удивлялась. Как он смотрел на нее! Как будто она святая!
— Ты слишком хорошо думаешь обо мне. — Скоро он отрезвеет.
Эдриан слабо улыбнулся:
— Нет, это ты думаешь о себе слишком плохо.
В душе Норы родилось какое-то новое, юное чувство. Наверное, гордость за себя. Это чувство словно говорило: «Да, я такая». Как приятно было ощутить, что он восхищается тем, что другие в ней осуждали, считая это упрямством, тщеславием, своеволием.
Эдриан положил ладонь ей на грудь и снова поцеловал. Но это движение показалось Норе жестом собственника, и она насторожилась.
Согласиться с его взглядами на ее личность означало признать, что Эдриан пытается управлять ею из милосердия и любви, и, признавая эти мотивы, следовало подчиниться его воле.
Она с усилием оторвалась от его губ.
— Я не хочу, чтобы ты хвалил меня, прошептала она. — Если твоя цель — доброта, то научи, как ненавидеть тебя.
— Но сейчас моя цель вовсе не доброта. И ты об этом прекрасно знаешь. — Он привлек ее к себе. Сквозь ткань пальцы нащупали сосок. Нору окатило теплой волной. Так чувствует себя человек в лихорадке — мир пульсирует и плывет в сладком мареве, сил на сопротивление нет. Эдриан коснулся губами ее горла. Нора прикрыла глаза. В ушах стучало. Она слышала свое частое дыхание. Между ног разливался жар. — Я обещал себе, что оставлю тебя в покое, по крайней мере до ночи.
Норе в ее сладком оцепенении показалось, что хуже он ничего не мог придумать. Рука Эдриана соскользнула с ее груди, однако Нора не собиралась отступать. Ее рука спустилась ему на живот, потом ниже, нащупала его напряженный стержень. Эдриан окаменел.
— Значит, хочешь оставить меня в покое?
Эдриан тихонько рассмеялся. Его дыхание согрело ей шею.
— Как видишь, любимая, не все зависит от меня.
Его слова показались ей особенно утонченной лаской. Нора вцепилась в его плечи и потянула на себя. Эдриан удерживал ее за талию, а потому она рассчитывала, что он не позволит ей больно удариться об пол. Эдриан молча и очень ловко опустился следом за ней, сдернул платье с плеча и впился жадным поцелуем. На веранде было тесно, голые стены были украшены лишь инструментами, красное дерево которых поблескивало на солнце. Грубые плиты пола мало походили на ложе любви, голоса в холле мешали Норе вообразить себя в романтической беседке. Но когда Эдриан положил руку на внутреннюю поверхность бедра и раздвинул ей ноги, все другое исчезло. Ничего более восхитительного нельзя было представить: потоки неяркого солнца, прохладный осенний воздух, музыкальные инструменты над головой, и мужчина, целующий ее так, словно его поцелуи — это молитва, сама Нора — его религия, а их слияние — таинство.
— Пойдем, — шепнул он. — Пойдем в спальню.
В тишине спальни Эдриан быстро раздел ее, удивляясь про себя, что не встречает сопротивления. Они стояли у кровати друг против друга. Эдриан поворачивал ее и разглядывал со всех сторон: бледная кожа, полные груди с заостренными сосками, тонкая талия, переходящая в широкие бедра. Именно за них и возьмется Эдриан, когда будет опускать ее на постель. Такое тело могло вдохновить скрипичного мастера, его гармоничные изгибы рождали сладкую дрожь.
Но когда он отступил назад, чтобы лучше разглядеть ее, то с удивлением заметил, как плотно сжаты ее колени и как горят от смущения щеки.
Нора потянулась к смятому платью, но Эдриан поймал ее кисть. Нора застыла.
— Я... я не привыкла... сейчас светло... это неприлично, — чуть слышно выговорила она придушенным голосом.
Эдриан отпустил ее кисть и заправил ей за ухо выбившийся локон.
— Нора, что в этом неприличного? — Он провел рукой по чистой коже ее плеча, по тяжелой, полной груди, коснулся отвердевшего соска. Вид ее обнаженного тела разжигал в нем такой мощный, первобытный огонь, что, когда он опустил руку ей на талию, пальцы его задрожали. — Вот ты какая. Если показать себя — это грех, но грех именно в соблазне, ибо каждый мужчина должен желать тебя в своем сердце.
— Очень лестно, — пробормотала Нора, стараясь принять легкий тон, но голос ее не слушался. Тем не менее Эдриан улыбнулся:
— Я покажу тебе, что такое лесть. — И он опустился перед ней на колени, вдохнул аромат ее кожи, положил ладонь на круглый живот, укрыв его от края волос до пупка, и приложился к нему губами, отчего Нора вскрикнула.
Казалось, этот звук снял с него некое заклятие. У Эдриана как будто раскрылись глаза. Он ложился в постель со многими женщинами, и все у него получалось отлично — оба вставали удовлетворенными. Но с Норой его связывала не одна лишь постель. Желание, которое им владело, искало не только физического удовлетворения. Его жажда требовала, чтобы он познал ее до самого дна, распахнул тело и душу, чтобы она никогда больше не смогла вернуть себе самообладание, закрыться от него, чтобы она забыла, забыла навсегда, что ее тело когда-то принадлежало кому-то другому, не ему.
Желание это было совсем не невинным. Слишком много в нем было агрессии, чтобы Эдриан мог ему довериться. Однако другой любви он не знал, и, возможно, именно это чувство лежало в самой природе любви, ибо в настоящей любви нет ни приятности, ни благодушия. По прошествии шести лет он снова постиг, почему поэты так часто ставят в один ряд любовь и кровопролитие, ведь он сам раскроил бы череп любому, кто посмеет встать между ним и Норой.
Он снова стал целовать ее живот, на сей раз неспешно, и по напряжению ее мускулов понимал, как ее это возбуждает. Пальцы Норы бродили в его волосах. Эдриан слегка подтолкнул ее к кровати. Она мягко опустилась на постель, но не разжала пальцев, словно инстинктивно сопротивляясь неизбежному, ведь наслаждение, которое он умел ей доставить, было мощным оружием в борьбе за ее сердце.
Эдриан взял ее руки и высвободил из своих волос, быстро поцеловал в губы, легко, но твердо подтолкнул назад и плечом раздвинул ей ноги. Теперь Нора лежала, полностью открытая его взглядам.
