Когда мы слышим слова биржевой делец или наёмный убийца, они поднимают в сознании целые пласты смыслов, мы опираемся на эти слова в нашем отношении к обозначаемым ими явлениям. Но если сказать брокер или киллер, человек воспримет лишь очень скудный, не пробуждающий никаких чувств смысл.
Часто создаются заведомо неприемлемые для русского языка конструкции – лишь бы нарушить строй языка, испортить его. Вдруг стали говорить «протестный электорат». Сразу возникает образ озлобленной массы, голосующей в пику властям. Вроде бы не избиратели определяют, какую политику следует проводить избранным ими деятелям, а наоборот, сами политики решают, кто тут «правильный электорат», а кто – «протестный».
Самый большой парадокс – со словом менталитет. Олег Арин, много лет работающий в Канаде и не понаслышке знающий тему, пишет о нём:
«Слово mentality означает «умственный» в контексте психологического состояния человека. Чаще всего это слово употребляется с добавкой mentally-ill – умственно-отсталый. Ни разу я не встречал употребление этого слова в связке со словом нация – менталитет нации, менталитет русских. Если бы кто-то произнес фразу mentalityofAmericans, любой подумал бы, что речь идёт об умственной болезни американцев, что возбудило бы все СМИ. Наши же прозападники вовсю говорят о ментальности русских, не подозревая истинного значения этого слова. То, что они хотят сказать, в русском языке обозначается словом умострой (структура мышления) или словом душа, духовность, поскольку мышление русских заложено в душе».
Более двухсот лет тому назад сказано М.В. Ломоносовым, а как будто именно к этому случаю: «Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему трудов прилагали!»
Сегодня особенно телевидение оказывает на язык огромное разрушительное действие. Оно не только унифицирует его, но и засоряет новыми, будто бы «русскими» словами. Это отнюдь не безобидная вещь! Став привычным, неуважение к языку перерастает в неуважение собственной культуры. А в Израиле, например, даже для слова «компьютер» придумано еврейское слово, чтобы не засорять свой самобытный язык.
Творец языка – народ. Разумеется, писатели, юмористы могут играть словами, как хотят. Но нельзя допускать, чтобы любая сволочь безнаказанно засоряла русский язык, внедряя через ТВ словечки типа «сникерсни», «жаждались» и прочие «хрустики» ради собственного обогащения. Тут никакие «комиссии по защите культуры и нравственности на ТВ» не помогут. Нужен Закон, по которому за введение в оборот слов, отсутствующих в словарях, с рекламных агентств брали бы штрафы минимум в пять миллионов долларов за каждое звучание по ТВ. Свой язык надо ценить ОЧЕНЬ высоко. Кстати, и казне прибыль.
СМИ и государство
Деформация культуры и революция
Для объяснения поведения устойчивой социальной системы вернёмся ненадолго к науке хронотронике. Мы можем представить себе её – эту систему – как шарик или колесо, движущееся по дну некоторого замкнутого канала. Такая эволюция системы описывается замкнутой траекторий в фазовом пространстве, называемой аттрактором[26]. Но функционирование структур системы изменяет среду обитания и создаёт эффект, подобный тому, какой возникает при движении шарика в мягком грунте, – он каждый раз образует новый вид поверхности, по которой сам движется.
Из-за этого развитие системы претерпевает качественные переходы (скачки траекторий) в фазовом пространстве. Как они происходят? Скажем, система может устойчиво существовать в нескольких режимах. Для простоты будем считать, что в двух. Например, общество может быть демократическим или тоталитарным, экономика – преимущественно плановой или преимущественно рыночной, культура – традиционной или потребительской. Пусть система устойчиво функционирует в одном из этих режимов. Возникает вопрос, можно ли переключить её в другой режим, и как.
Оказывается, есть два способа это сделать. Первый заключается в изменении количества элементов: уменьшении элементов того режима, из которого мы хотим его вывести, и добавления элементов желательного для нас режима. Для этого нам надо изолировать главных адептов старого режима, и начать либо уничтожение, либо модернизацию основных политических институтов. Так основы существующего режима становятся неустойчивыми и создаются условия для нового, – система начинает движение к другому устойчивому состоянию. Такой способ переключения называется силовым.
Второй способ – параметрический, когда достаточно изменить человеческие цели. Например, если враг желает развалить чью-то хорошую страну, он может устроить войну, а это силовой способ. Но значительно дешевле и быстрее внедрить в разных частях страны идею о «независимости», и жители сами решат эту проблему. Или другой пример. Можно силовым образом объединить две страны в одну. А можно сделать то же самое через экономику, формально оставив эти страны свободными и независимыми – такой способ и дешевле, и надёжнее.
Важно подчеркнуть такую особенности переходного процесса при параметрическом переключении: системе выгодно сперва выключиться из исходного режима, а потом включиться в конечный, но не наоборот. В результате не всегда возможно предугадать, что получится в итоге. Так, чтобы вам ни говорили, но в конце 1980-х годов были созданы все условия для того, чтобы наше общество само выкатилось из предыдущего состояния и скатилось туда, куда скатилось. Но вот то, что оно попадёт в нынешнее своё состояние, никто, конечно не предполагал. Точно также и в 1916—1917 годах, подрывая устойчивость системы, и правая, и левая пропаганда никак не предполагала, чем дело кончится. Сначала раздувалась лживая сплетня о Распутине и царице – «изменщице-немке», потом болтали о неготовности к войне (сначала запасов оружия действительно не было) и о негодности начальства. Иван Солоневич, корреспондент «Нового времени» и одновременно «привилегированный солдат» (близкий к начальству), видел всё своими глазами:
«…К зиме 1916 года и тем более к весне 1917-го русская армия была, наконец, вооружена до зубов. И об этом нельзя было писать. Нельзя было сказать и стране, и армии, и петроградским «бородачам»(солдатам), что теперь уж русский артиллерист имеет достаточное количество артиллерии, и что он уж не подведёт, что это есть всё-таки лучший артиллерист в мире и что за ним где-то лежат «миллионы снарядов». В цензуре сидели, конечно, гениальнейшие генералы старого времени – и они предполагали, что обо всём этом немецкая разведка, которая пронизывала весь Петроград, не имела никакого представления. Как документально выяснилось впоследствии, немецкая разведка имела не только общее представление, но и точные цифры. А вот ни страна, ни армия, ни «бородачи» ничего этого не знали. Предыдущая же «ура-патриотическая» пропаганда подорвала всякое доверие и к тем намёкам, которые всё-таки просачивались в печати.
Словом, сидели набитые, как сельди в бочке, «бородачи», и среди них вели свою пропаганду и «великосветские салоны», и Пуришкевичи, и Керенские, и большевики, и, конечно, через большевиков – немцы. И никакого противодействия этой пропаганде не было. Весь Петербург талдычил об «усталости от войны». Совершеннейший вздор: Великую Северную войну Россия вела 21 год, Вторую мировую советы вели почти четыре года, – Карл XII дошёл до Полтавы, Гитлер дошёл до Волги, и никакая «усталость» не помешала – ни Полтаве, ни Берлину. В феврале 1917 года чисторусской территории немцы не занимали – если не считать небольших клочков в Белоруссии и на Волыни. Еды в России было сколько угодно – продовольственный экспорт был прекращён, – и только в Петрограде были некоторые перебои. Но был правящий слой, который хотел победы, но который хотел победы для себя, а не для России, и который подорвал Россию с обеих сторон. И слева, и ещё больше – справа».
Плач о тяжкой судьбе крестьянства и мечты о свержении царизма были само собою разумеющимися вещами, они входили в «железный инвентарь интеллигентского мышления», которое было переполнено представлениями, не имеющими решительно никакого отношения ни к какой реальности в мире. Иначе говоря, в массы была влита лживая информация, и массы реагировали соответственно. А кто информацию создавал и распространял? В основном, состоявшая почти сплошь из дворянства русская интеллигенция – та самая, которую В.И. Ленин позже охарактеризовал как «говно нации».
В.О. Ключевский дал блестящую характеристику иностранно образованному русскому дворянству. Дворянин все иностранные речения переводил с иностранных языков на русский, и в голове его образовался ряд понятий, не соответствующих ни русской, ни иностранной действительности – то есть никакой действительности. Вот такие идеи о стране и мире и будоражили публику в 1917 году. Люди обвиняли абсолютизм, которого у нас не было; жалели «стонущего мужика» и пролетариат, которого (за исключением Петербурга) у нас тоже не было. Они спорили о капитализме, который у нас ещё не родился толком, и осуждали помещичий строй, и так уже умиравший.
