Остаток ночи я честно проспал, уткнувшись носом в холодный пластик стены. Проснулся я не по вине оранжевых сполохов солнечного света под веками, а от прикосновений Мелифаро – увы, не слишком ласковых. Если называть вещи своими именами, он попросту бесцеремонно тряс меня за плечи, сопровождая это грубое насилие нечленораздельным лопотанием и судорожными жестами, указующими в направлении окна.
– Радость моя, я тебя ненавижу! – добродушно проворчал я, пытаясь натянуть на голову одеяло и разом избавиться от всех насущных и грядущих проблем. – Какого черта?! Яеще не выспался, а мне нужно быть в хорошем настроении, чтобы… Ох, ну ни фига себе!
Моя последняя реплика была адресована не столько злодею Мелифаро, сколько удивительному зрелищу за окном: это чудовище все-таки заставило меня обратить мутный взор в заданном направлении.
Ночью я был уверен, что поезд, как и давешний музейный зал с полотнами фон Явленского, – лоскуток мира, где я родился. Сходство деталей интерьера и в особенности манеры проводницы не оставляли сомнений. Но теперь я не поставил бы на эту гипотезу и жалкой дюжины горстей.
Там, за окном, не было ни диковинных растений (редкие деревья за окном смахивали на гигантские чертополохи – невелика экзотика!), ни какой-нибудь неэвклидовой архитектуры, ни летающих чудищ. Даже цвет неба можно было считать вполне традиционным: бледненькая такая невнятная высь. Зато равнина, по которой мы ехали, была заполнена людьми. Полуголые человеческие существа со светлой кожей и, кажется, вполне заурядными физиономиями. Никогда прежде я не видел столько живых людей сразу, и мне в голову не приходило, что подобное зрелище может произвести столь сокрушительное впечатление.
Я прильнул к окну и замер, только мои глазные яблоки панически метались в разные стороны, наобум выхватывая то одну деталь, то другую. Некоторые человеческие существа, равнодушно потупившись, топтались на месте, другие сидели на земле, безучастно пялясь куда-то вдаль, третьи лежали на спине, уставившись в небо. Иные что-то жевали, торопливо помогая себе неловкими жестами тощих рук. А некоторые флегматично спаривались, не обращая внимания ни на окружающих, ни, кажется, даже на своих партнеров по этому невеселому действу. Судя по выражению их лиц, они даже не получали особого удовольствия от процесса.
Поезд тем временем ехал дальше, но пейзаж не менялся. Вяло колышущийся океан тел был повсюду – по крайней мере, обозримое пространство не предлагало взгляду успокоиться каким-нибудь иным зрелищем. Мелифаро нервничал. Умоляюще косился на меня, словно ждал, что я сейчас выдам пару-тройку подходящих объяснений, после которых все как-то само собой уладится.
– Что бы это могло означать, Макс? – наконец спросил он. – Ты хоть что-нибудь понимаешь?
– Конечно нет, – я пожал плечами и снова поглядел в окно.
Мне наконец удалось сформулировать, что именно нас так напугало: в этом скоплении человеческих тел было нечто противоестественное. В таком количестве они уже не были людьми. По крайней мере, именно об этом панически вопило мое растревоженное подсознание. Сознание едва сдерживало страстное желание заорать дуэтом.
– Я не раз говорил, что единственный существенный недостаток людей – это их количество, – проворчал я. – Но, признаться, никогда не рассчитывал получить столь неаппетитное подтверждение своей правоты. Мне не по себе от этого зрелища, если честно.
– Мне тоже, – горячо закивал Мелифаро. – Ты извини, что я тебя разбудил. Просто нервы не выдержали.
– У меня бы тоже, пожалуй, не выдержали, – честно признался я. – На самом деле ничего страшного. Они же не пытаются перевернуть поезд. Сидят себе и сидят… Наверное, мы попали в очень перенаселенный мир, только и всего.
– Наверное, – вздохнул Мелифаро. – Ну что, будем отсюда сматываться?
– Пожалуй, – кивнул я. – Но сначала надо бы немного исправить настроение.
– Я, собственно, именно с этой целью и предлагаю тебе делать ноги. Глядишь, повезет, попадем в какое-нибудь забавное местечко вроде вчерашней ярмарки, настроение само собой исправится.
– Нет. Надо, чтобы сначала оно исправилось, а уже потом можно совать нос в очередное пекло, – вздохнул я.
– Не понимаю я тебя, – раздраженно буркнул Мелифаро. – Это что, очередной заскок?
– Внеочередной, – ухмыльнулся я. – У меня есть теория…
– Плохо дело, – саркастически заметил мой друг. – Только твоих теорий мне сейчас не хватало. И без них тошно.
– Не ной, – строго сказал я. – Тошно ему, понимаете ли… Всем тошно.
– Особенно этим ребятам там, за окном, – подхватил Мелифаро. – Слушай, Макс, если уж ты решил отяготить свой беспомощный разум напряженным мыслительным процессом, скажи мне, будь так добр: у тебя, случайно, нет теории касательно того, как заказывать музыку в этом поганом местечке? Если уж мы обречены на вечные скитания по Лабиринту Мёнина, я бы предпочел почаще попадать к красивым покладистым девушкам. Надеюсь, ты не против?
– С какой стати я должен быть против? Я же не эльф! – фыркнул я. – Кстати, ты будешь смеяться, но моя теория касается именно…
– Погоди-ка, – перебил меня Мелифаро. – Кажется, мы подъезжаем.
– Куда? – встревожился я.
– Куда надо, туда и подъезжаем, – отрезал он. – Так что давай делать ноги. Потом изложишь свою теорию, ладно?
– Сделать ноги всегда успеем, дай посмотреть, что это за место такое, – попросил я. – Обидно, если в памяти не останется ничего кроме этих… существ.
Пейзаж за окном наконец-то переменился. Безумная голая толпа осталась где-то далеко, я едва мог различить ее смутные очертания. Впрочем, вскоре они окончательно скрылись за очередным поворотом.
Поезд подъезжал к большому городу. Высотные здания пригорода напоминали пирамиды, возведенные нерешительным зодчим: основания чуть уґже, чем требует классический образец, вершины слегка усечены – на радость любителям пентхаусов. Ближе к центру дома становились все ниже; мне понравились причудливые сады на крышах и мелкие белые цветы, нежным снегом припорошившие тротуары.
Поезд замедлил ход, нырнул в темноту тоннеля. Не успели мы опомниться, а за окном уже медленно плыл пустой перрон. Еще через минуту поезд остановился, жалобно скрежеща. В дверь нашего купе отчаянно загрохотали кулаками, а из вагонов тем временем начали выходить люди с чемоданами, все как один белокурые и краснокожие – это был сочный кадмиево-алый оттенок.
– С этим миром все ясно, – угрюмо резюмировал я. – Небось красненькие – господствующая раса. Живут в этом красивом городе и наслаждаются всеми благами своей уютной цивилизации. А те ребята в степи – какие-нибудь местные «недочеловеки». Не удивлюсь, если их тут едят – неужто столько биомассы да коту под хвост? Не верю… Господи, как же это все скучно!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
