— Такеши прав! Большие ворота! Лкетинг видел! Нет щелей, и пахнет водой! Много воды! Как от большой реки! — глаза негра возбужденно горели огнем ожидания долгожданного выхода или хотя бы продолжения жизни. — Лкетинг устал здесь быть! Две ночи ждет! Скуч-но! — протяжно закончил туземец последнее слово и вздохнул, а сухой, стоящий перед ним мужичонка еще сильнее зашевелил большими пальцами рук, водя ими по ладоням.
— Две ночи? — одновременно с японцем спросил парень, чувствующий себя пассажиром заполняющегося в час пик автобуса из-за быстро уменьшающегося свободного пространства. — Откуда ты знаешь, что именно две? А не полторы или три? — гул усиливался, будто нечто напряженно работало над чем-то неподдающимся.
— Лкетинг знает! — удивленно захлопал, как оказывается, ярко-голубыми глазами масаи, так контрастирующими на чернокожем лице. — Каждый воин-масаи знает! А вы нет? Африка убьет вас! Белый и желтый братья — не жильцы! — негр искренне удивился и провел ладонью по горлу, показывая, что в его родных джунглях им кирдык.
Дмитрий промолчал, не сумев дать достойного ответа, а Такеши открыл рот, но в этот момент раздался скрежет. Нет. СКРЕЖЕТ. Чем-то похожий на издававшийся во время открытия двери в пыточную камеру, но стократ хуже. Еще жалобней и визгливей. От которого хотелось заткнуть уши и упасть на колени, что и сделало большинство недавно поднявшихся и сбившихся в огромную кучу обнаженных людей, вновь взвывших к Богу, дабы Он вытянул их из проклятого места. Стоящие рядом с Дмитрием, Лкетингом и Такеши, все эти узники Ада, даже ничего не понимающие тетки с нервным тиком с силой, яростно упали на колени, но больше всех опростоволосился дед, плюхнувшийся в лужу, созданную молодым, но так много размышлявшим о жизни мальчишкой, издавшим легкий хрюк.
Чувство юмора — это прекрасно. Отличный показатель психической устойчивости и общего физического состояния любого разумно-мыслящего существа, ввиду чего у помятого Адом Димы все было в порядке. Мальчишка вздохнул во всю грудь, пытаясь утихомирить медленно, но с огромной силой бьющиеся сердце, однако медитации не являлись его коньком и поэтому дрожь продолжалась. А в подвале стало становиться светлей, ибо ранее невидимые, высокие потолки с помощью сказочных технологий Геенны Огненной принялись излучать рассеянный, но в то же время довольно яркий свет, по крайней мере, для отвыкших от него глаз.
Дима и масаи с японцем сощурились насколько могли. Они трое держались особняком, несмотря на почти остывшую лужу, обнявшую ноги каждого из них, но ни один из них не повел и глазом, ведь они являлись почти друзьями. Также в просторном, но жутко мрачном зале находились отдельные группы смуглых бородатых мужчин, а еще группа невозмутимо стоящих низкорослых и наголо бритых узкоглазых…
«Буддисты походу дела, а мусульмане молодцы, как ни посмотри… Молодая и сильная вера… Сразу чувствуется… Свои бессмысленные фишки тоже присутствуют, зато общение с Богом без посредников, типа пузатых батюшек… Что-то в мусульманстве есть…Гордые люди! А буддисты слишком смиренны… Все это их созерцание и отрешение от мира виновато… Хочешь убей меня — я приму, хочешь не убивай — я приму… Как страусы с головой в песок! Не вера, а подобие алкоголизма, только на трезвую голову… Не в обиду конечно Такеши, но у его земляков или ближайшей родни есть проблемы с отстранением от всего плохого… Существует ведь какой-то японский символ неприятия зла в виде трех обезьян, где одна закрывает уши, другая глаза, а третья рот… Типа не слышу, не вижу и не говорю зла! Китайское влияние по любому, причем наверняка от старика Конфуция!» — голова Дмитрия генерировала новые и новые мысли, и вообще это являлось огромной его проблемой.
Он даже сексом не мог заниматься под включенный телевизор из-за плохой концентрации на занятном процессе, вроде как приятного дела. Голова мгновенно заполнялась звуками из беспрерывно-говорящего ящика и вместо сочной женской задницы, Дмитрий видел происходящее на экране, но только у себя в голове. Да в принципе и без зомбоящика приходили непроизвольные мысли, типа, может ли Человек-Паук победить Бэтмена или Росомаху из Людей-Х? Или насколько силен Халк? Или почему именно так закончился тот самый фильм, который он смотрел два года назад? И так постоянно… Приходилось часто отвлекаться на сладострастно вздыхающее тело партнерши, и представлять, как ты ее еще и так, и так, и этак, вот и здесь…
Вот вроде бы и здесь происходит что-то новое, еще больше дополняющее нынешнюю суровую, даже жестокую реальность, а он спокойно думает про созерцающих буддистов и гордо выпрямившихся мусульман, сбитых в небольшие, но уверенные группы. Итолько христиане с православными, заполонившие большую часть сырого зала, упали ниц, что-то жалобно вереща сквозь отвратительный скрежет, разрывающий уши и голову. По своей общей сути, сейчас картина этого места напоминала море с торчащими всюду рифами, где морской водой являлись полулежащие христиане, а все остальные торчащими из них скалами.
Еще Дмитрий успел заметить самого первого заговорившего с ним сумасшедшего, уверенного в вечности и неизменности Ада. Тот подмигнул парню, стоя в гордом одиночестве с другой стороны огромного и неуютного каменного подвала, на что юноша просто кивнул, не зная, как ответить ненужному знакомому, но потом…
«Вот поставят внутрь тебя «волшебную» капельницу и будешь обдумывать правдивость бабкиных сказок, зафиксировавшихся в дурной голове!», — парень все-таки дал мысленное напутствие одиноко-стоявшему мужчине с немного свернутым носом, сам не поняв, отчего так подумал и повернул взор к японцу.
Такеши стоял, слегка дрожа, и мрачно глядя в сторону жутких звуков пустыми глазами, бормоча под нос нечто неразборчивое. Скорее всего, он также пребывал где-то в своих мыслях, но уверенности ради своей правоты, Дима склонил голову и прислушался.
— Значит, вышел я из дома. Так. Дверь закрыл на ключ. Утюг выключил. Воду везде закрыл. Точно закрыл. Это я помню. Взял кошелек… Или… Стоять Такеши! Не брал ты кошелек! Понятно… Короче я не взял кошелек и пошел на работу! Вот это да! И меня сбила машина… Да я бы все равно не попал на работу! Без кошелька-то на другой конец Лондона… Кхм… — японец продолжил бормотать, а парень поднял голову обратно.
«И этот о своем… Походу я нашел похожих на себя людей. А если кто-то не считает нас за них, то… Плевать! Какая разница кем нас считают!», — свет идущий, будто от висящей в советском туалете лампочки все меньше и меньше слепил, видимо глаза привыкали.
Наконец переставшие визжать, вынырнувшие из пропавшего страхом полумрака гигантские врата из красноватого металла породили поток теплого сухого воздуха, ласково обнявшего ноги и матерински поцеловавшего валяющихся в богоугодных воплях ленивых и слабых людей зовущихся христианами, а еще… Они породили далекие, но быстро приближающиеся звуки уверенного и множественного цоканья шагов. Вместе с обычными, словно босыми, но очень тяжелыми и глухими, совсем чуть-чуть сотрясающими большой и почти светлый подвал. Эти шаги издавал некто весящий килограмм семьсот и пахнущий свежими трупами. Дима помнил этот запах со времен своего «отдыха» в наркологии, когда помогал относить в морг умерших во время белой горячки алкоголиков и многих других покойников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
