– Извини, – хрипло сказал он лежащей ничком Галии. Натянул штаны, сапоги, схватил рубашку и быстро вышел, прикрыв дверь.
В кабинете было светло от трех пятирогих подсвечников. Взъерошенный Тим вскочил при виде Раду, поклонился. Тот махнул рукой – сиди. Налил вина, оперся ладонью о стол, вглядываясь во вплавленную в него пластину светлого металла.
– Что нового?
– Спит, – пожал плечами Тим. – Ваш подарок получила.
– Что сказала? – спросил Йарра.
– Ничего. Поставила на стол, написала благодарственное письмо. Думаю, получите через пару дней.
Йарра залпом осушил кубок.
– Иди, отдыхай. Я посижу здесь.
Тим с сомнением посмотрел на графа.
– Ваше сиятельство, вам нужно поспать. У вас завтра встреча с лордом-протектором Туманного Архипелага.
– Пошел вон, – скомандовал Йарра. – И передай аптекарю, пусть приготовит еще укрепляющих настоек.
– Как прикажете, – сухо ответил Орейо.
Магический шпион, прикрепленный к Лире, сидел на внутренней стороне балдахина. Девушка лежала, разметавшись на постели, и старательно сопела. Перевернулась на бок. На спину. На живот. Ночная рубашка задралась, обнажив ноги. Вздохнув, Лира открыла глаза, приподняла голову, глядя куда-то в сторону, и осторожно сползла с постели. Захватив графин со стола, ушла в ванную. Шпион прилип к стене прямо напротив, на уровне груди. Маленькие холмики почти терялись в складках ткани, но Раду помнил их вид, вкус, упругость.
Лира бездумно глядела на струи фонтана, отхлебывая вино прямо из графина. Сумасшедшая. Чего она пытается добиться? Ни одна растительная отрава на нее, как и на него самого, не подействует, да и большинство магических тоже. Кажется, девушка это поняла. Перевернула графин, глядя, как по прозрачной, окрашенной вином в светло-розовый цвет стенке сбегает рубиновая капля, и зло засмеялась; ее глаза горели лихорадочным огнем. Лира поднялась, одним движением освобождаясь от ночной рубашки.
Йарра придвинулся ближе, вцепившись пальцами в столешницу. Высокая, изящная, с длинным покрывалом волос, она потянулась и с разбега нырнула в бассейн. Шпион взлетел, пересел на чашу фонтана, чтобы быть ближе. Раду тяжело дышал, чувствуя уже ставшее привычным возбуждение при виде хрупких плеч, тонкой талии, которую он обхватывал ладонями, узких девичьих бедер, длинных ног. И за всем этим бело-розовым великолепием тянулся тяжелый шлейф намокших, медно-рыжих от воды волос, в которые так приятно зарываться лицом.
Поняв, что стискивает в ладони амулет перемещения, Раду отложил его в сторону. Накачанного силой осколка отмершего Кристалла было достаточно, чтобы проломить любой щит, любой полог, защищающий от вторжения. Граф берег его на случай крайней нужды – если Лиру схватят или если она решит его предать.
А она хотела! Йарра ясно читал это в ее ярко-синих глазах. Девчонке нравились оказываемые ей, как принцессе, почести, нравилось командовать, нравилось нравиться, в конце концов! Здесь, в замке, никто не смел к ней подойти, но у Дойера… Раду был готов лично придушить каждого, кто припадал с поцелуями к ее руке, кто смел обнимать ее в танце!
Утром он отправил ей шкатулку с резным портретом Алана. Как напоминание и предостережение. И сейчас Лира плавала, загоняя себя, а сощуренные глаза и плотно сжатые губы говорили о напряженной работе мысли.
Йарра очень надеялся, что она сделает правильный выбор.
Глава 40
Скрываясь от лордов и раздражающе-шумных фрейлин принцессы, Сорел наложил на себя заклинание для отвода глаз и наконец-то спокойно, без шлейфа из хмыканья и завуалированных насмешек, шел по коридору. Магом он был аховым, одно название, но это заклинание знал в совершенстве – слишком уж часто приходилось его использовать. Оно же было его первым, интуитивно удавшимся, причем так хорошо, что найти Сорела смогли только псы-ищейки – человеческий глаз не задерживался на кресле в эркере, соскальзывая на окружающую обстановку.
Сначала отец обрадовался. Обрадовался так, что тайком возил его на Змеиный Архипелаг, в школу магов. Сорел отлично помнил его возбужденный вид, руку, лежащую на плече, гордый взгляд – сын, урожденный райан – маг! Еще он помнил качку – корабль шел в сезон штормов, духоту каюты и скалы Змеиного, похожие на шипы спины дракона. И легкость. Невозможную, непередаваемую легкость от контакта с местами силы, которыми был усеян архипелаг. Сорел как впервые задышал полной грудью, жадно глотая насыщенный, будто после грозы, воздух, как никогда четко рассмотрел кожистые листья деревьев в Саду Ожидания – каждую жилку, каждое устьице, птиц в небесах, и – чудо из чудес! – мелких букашек в сияющих каплях росы на паутине.
Потом было разочарование – когда узнал, что его Дар ничтожен не то что по меркам магов высоких ступеней, но даже по сравнению с кандидатами в ученики. Невидимость, кратковременные иллюзии и, если приложит усилия, умение заряжать амулеты – таков был вердикт осматривающего Сорела мага. Ну и заклинание погоды, да. Очень, очень полезное умение для сына графа и Первого Советника. «Как знахаришка лизарийский, Тьма тебя побери! – ругался отец, отсчитывая плату за проверку. – Тьфу!»
Раньше отец ругался часто – рыхлая полнота, испорченные полуночными чтениями глаза, слабые руки, не способные натянуть тетиву. «Да что ты лук тискаешь! Это оружие, а не шлюха!» Потом просто перестал замечать, махнув рукой на сына. «Ничтожество… Сделаешь внука – и проваливай в свой монастырь! Или где ты там прятался последние годы…»
Прятался Сорел в Обители Шорда-целителя, на границе Лизарии и Степи. Монастырь был построен еще до Последней Войны и больше напоминал крепость – высокие зубчатые стены, сторожевые башни, каменные постройки со следами старых пожаров. Говорят, в древности они пережили атаку огненных драконов и выстояли. Сорел любил бродить по темным полузаброшенным коридорам, с наслаждением обонял пряные запахи степи, не гнушался уходом за больными и работой во славу Целителя. Там он был на месте. Своим. Никто из братьев по Шорду не обращал внимания на его темно-русые со странными светлыми прядями волосы, на густо-черные, с желтоватыми искорками у самых зрачков, глаза, на вечную одышку, возникающую при малейшем усилии. В монастыре о нем судили по делам. Не по отцу, не по роду, но по тому, что Сорел прекрасно читал на мертвом ассаши, переводя и расшифровывая рецепты лекарств, по тому, как он ночами просиживал над больными, меняя повязки, пеленки, нанося мазь на отвратительные струпья, по тому, как радовался юноша коротким запискам от двоюродных сестренок – единственных, кому он был небезразличен.
Письмо от отца пришло прошлым летом, когда степь уже начала выгорать. Воздух дурманяще пах цветущей акацией, а в гриве коня, на котором прибыл посыльный, запутался пух тополей. «Ты нужен мне, ты нужен нашему роду. Приезжай».
«Ты нужен». Эти два слова перевернули, перетряхнули его. После предательства Ксейны Сорел думал, что смог излечиться от глупых иллюзий, но… «Ты нужен мне».
– Езжай, – разрешил Настоятель.
И вот он снова в княжестве, снова дома, снова изгой.
– Сделай ей сына и катись куда хочешь – хоть в Степь, хоть к демонам! За что боги наказали меня таким наследником?!
– А почему бы тебе самому на ней не жениться, отец?
– Потому что твоя мать не желает подыхать!
Матери Сорел не знал, его отобрали у нее сразу после рождения. Как он потом подслушал – Дойер женился на дочери бывшего княжеского дознавателя, семнадцатилетней девушке с разумом пятилетнего ребенка, в приданое которой входили ограненный, способный накапливать силу бриллиант, богатое поместье и толстый конверт, набитый компроматом на прежний Совет Четырех. Так тридцать лет назад зажглась звезда Первого Советника.
Музыка из бального зала доносилась даже сюда, в глухую часть замка, облюбованную Сорелом. Юноша раздраженно поморщился – крики, смех, визжание скрипок и гобоев отвлекали от чтения. А как замечательно тихо было в Обители Шорда! Сорел задумался, пытаясь прикинуть график дежурств в лечебнице. Нет, если он ничего не путает, то сегодняшняя ночь принадлежала бы ему, а не Шорду и страждущим. Значит, до полуночи он сидел бы в книгохранилище, разбирая старые свитки, а потом, когда колокол часовой башни прогудит над окрестностями, поднялся бы наверх, в обсерваторию. Двойные звезды, туманности, кратеры на Луне, метеорные потоки очаровывали Сорела, ночное небо манило, звало его куда-то вверх, заставляло трепетать душу, забывать о бренной ее оболочке…
В коридоре послышались торопливые женские шаги – дробный стук каблучков отражался от стен, а сухой шорох юбок напомнил юноше о ветре, шумящем в степном разнотравье. Неужели заблудился кто? В этом крыле, ведущем в старую башню, бывали только слуги во время уборки. Сорел задул свечу, привычно натянул невидимость, выглядывая из своего угла, и чуть книгу не уронил – по коридору, оглядываясь, замирая время от времени, чтобы прислушаться, короткими перебежками двигалась принцесса. Высокая прическа съехала вбок и назад, превратившись в гнездо, просто неприлично задранные юбки открывают кружева панталон. А уж когда она споткнулась… Сорел только ресницами захлопал, слушая витиеватое лизарийское ругательство. Шипя от боли в ушибленных пальцах, принцесса прислонилась к стене, наклонилась, снимая туфельки на шпильке. Облегченно вздохнула, повращав стопами. «Красивые ноги», – мелькнуло у Сорела.
