- Я сам опосля сообразил!
Несмотря на шутливый тон Иванова, почувствовалось, что сон почему-то произвел на него сильное впечатление и оно сидело в глубине души непонятным страхом. Он криво усмехнулся и потянулся к пиву. Все молчали, и в молчании как будто придвинулась тьма за балконом, и стало совсем не весело, а жутко и скучно, и непонятный сон, сквозь насмешку и безверие, тоненькое жало тоскливого ужаса запустил в сердца.
- Да, торжественно проговорил Петр Ильич, - вы все умны, вы умны, как черти, а есть что-то... есть!.. И вы не знаете его, а оно говорит вам...
В голосе ли певчею, в тьме ли, обступившей кругом, в подавленных ли водкой мозгах или в мгновенно сверкнувшей близости тайны жизни и смерти, непонятной и безобразной, но было нечто, что отозвалось в душе каждого:
- А вдруг... а вдруг "есть!.."
Санин встал, и на его спокойном, как всегда, лице отразилась скука. Он зевнул и махнул рукой.
- Все страхи, все страхи! - сказал он, - как бы вам еще чего-нибудь не испугаться. Умрем увидим...
Он медленно закурил папиросу и пошел в двери.
А на балконе опять зашумели и заспорили, и под шум громких пьяных голосов по-прежнему ползали по столу и кружились в муках огненной смерти безмолвные бабочки, налетевшие на огонь.
Санин вышел во двор гостиницы, и синяя ночь мягко и свежо обняла его разгоревшееся тело. Месяц золотым яичком вышел из-за леса, и чуть-чуть скользил по черной земле его полусказочный свет. За садом, из которого тягуче и сладко пахло сливами и грушами, смутно белело здание другой гостиницы, и одно окно сквозь зеленые листья ярко смотрело на Санина.
В темноте послышалось шлепанье босых ног, похожее на шлепанье звериных лапок, и еще не привыкшими к темноте глазами Санин смутно разглядел силуэт мальчика.
- Тебе чего? - спросил Санин.
- Барышню Карсавину, учительшу, тоненьким голосом отозвался босой мальчик.
- Зачем? - спросил Санин, при имени Карсавиной вспоминая ее, как она стояла на берегу, нагая, вся пронизанная светом не то молодости, не то яркого солнца.
- Записку им принес, - ответил мальчик.
- - Ага... В той гостинице она, должно быть. Тут нет... Вали гуда.
Опять, как зверек, мальчик зашлепал босыми пятками и исчез в темноте так быстро, точно спрягался в кустах.
А Санин медленно пошел за ним, всей грудью вдыхая густой, как мед, садовый воздух. Он дошел до самой гостиницы, под освещенное окно, и полоса света легла на его задумчивое и спокойное лицо. На свету в темной зелени ясно белелись большие тяжелые груши. Санин поднялся на носки, сорвал одну, а в окне увидал Карсавину.
Она видна была в профиль, в одной рубашке, с круглым плечом, на котором, как на атласе, скользили блики света. Она упорно смотрела вниз и думала, и, должно быть, то, о чем она думала, волновало ее и стыдом и радостью, потому что веки ее вздрагивали, а губы улыбались. Санина поразила ее улыбка: в ней дрожало что-то неуловимо нежное и страстное, точно девушка улыбалась навстречу близкому поцелую.
Он стоял и смотрел, охваченный чувством сильнее его самого, а Карсавина думала о том, что произошло с ней, и ей было мучительно стыдно и мучительно приятно.
- Господи, - с необыкновенно чистым ощущением, какое, должно быть, бывает у расцветшего цветка, спрашивала себя девушка, - неужели я такая развратная?
И с глубочайшей радостью в сотый раз вспоминала то непонятно влекущее ощущение, которое испытала она, подчиняясь Юрию в первый раз.
- Милый, милый! - вспыхивая и замирая, мысленно тянулась она к нему, и опять Санину было видно, как трепетали ее ресницы и улыбались розовые губы.
О безобразной и томительно нелепой сцене, которая произошла потом, девушка не вспоминала. Какое-то тайное чувство отводило ее от того темного уголка, в котором, как тонкая заноза, осталось болезненное, обидное недоумение.
В дверь номера постучались.
- Кто там, - спросила Карсавина, поднимая голову, и Санин отчетливо увидел ее белую, нежную и сильную шею.
- Записку принес, - пискнул мальчик за дверью.
Карсавина встала и отворила. Босой, по колено в свежей грязи, мальчик вошел в комнаты и торопливо сдернул картуз.
- Барышня прислали, - сказал он.
"Зиночка, - писала Карсавиной Дубова, - если можешь, приезжай сегодня же в город. Приехал инспектор и завтра утром будет у нас. Неудобно, если тебя не будет".
- Что такое? - спросила старая тетка.
- Нюта зовет. Приехал инспектор, - в раздумье ответила Карсавина.
Мальчик почесал одной ногой другую.
- Очень приказывали, чтоб беспременно вы приходили.
- Пойдешь? - спросила тетка.
- Как же я одна пойду... темно...
- Месяц взошел, - возразил мальчик, - вовсе видать.
- Надо идти, - нерешительно сказала Карсавина.
- Иди, а то как бы неприятностей не вышло.
- Ну, пойду! - решительно тряхнула головой девушка.
Она быстро оделась, приколола шляпку и подошла к тетке.
- До свиданья, тетя.
- До свиданья, деточка. Христос с тобою.
- А ты со мной пойдешь? - спросила девушка у мальчика.
Мальчик замялся и опять почесал лапки.
- Я к мамке пришел... Мамка тута у монахов на прачешной.
- А как же я одна, Гриша?
- Ну, пойдем, - тряхнув волосами, с решительным видом согласился мальчик.
Они вышли в сад. И синяя ночь так же мягко и осторожно охватила девушку.
- Хорошо пахнет как, - сказала она и вскрикнула, наткнувшись на Санина.
- Это я, - смеясь, отозвался он.
Карсавина в темноте подала еще дрожащую от испуга руку.
- Ишь, пужливая! - снисходительно заметил Гришка.
Девушка смущенно засмеялась.
Ничего не видно, - оправдывалась она.
- Куда это вы?
В город. Вот прислали за мной.
- Одна?
- Нет, с ним... Он мой рыцарь.
- Рыцарь! - с удовольствием повторил Гришка, суча лапками.
- А вы тут чего?
- А мы по пьяному делу, - шутя, пояснил Санин.
- Кто вы?
- Шафров, Сварожич, Иванов...
- И Юрий Николаевич с вами? - краснея в темноте, спросила Карсавина. Ей было так жутко и приятно произносить вслух это имя, как заглядывать в пропасть.
- А что?
- Так. Я его встретила... - еще больше краснея, сказала девушка. Ну, до свиданья.
Санин ласково придержал протянутую руку.
- Давайте я вас перевезу на тот берег, а то что же вам кругом идти.
- Нет, зачем же, - с непонятной застенчивостью сказала девушка.
- Пущай перевезет, а то на плотине дюже грязно, - авторитетно возразил босой Гришка.
- Ну, хорошо... А ты тогда ступай к матери.
- А ты по полю не боишься одна? - солидно спросил Гришка.
- Да я до города доведу, - заметил Санин.
- А ваши же как?
- Они тут до света будут, да и надоели они мне изрядно.
- Ну, если вы так добры... - засмеялась Карсавина. - Иди, Гриша.
- Прощайте, барышня...
Мальчуган опять как будто спрятался куда-то в кусты, и Карсавина с Саниным остались вдвоем.
- Давайте руку, - предложил Санин, - а то с горы еще упадете...
Карсавина подала руку и ощутила, со странной неловкостью и смутным волнением, твердые, как железо, мускулы, передвигавшиеся под тонкой рубахой. Невольно толкаясь в темноте и на каждом шагу ощущая упругость и теплоту тел друг друга, они пошли через лес вниз к реке. В лесу был полный, как будто вечный мрак, и не было, казалось, деревьев, а одна густая, теп лом дышащая, молчаливая тьма.
- Ой, как темно!
- Ничего, - над самым ее ухом тихо сказал Санин, и в голосе его что-то задрожало, - я ночью больше лес люблю... В ночном лесу люди теряют свои привычные лица и становятся таинственнее, смелее и интереснее...
Земля осыпалась под их ногами, и они с трудом удерживались, чтобы не упасть.
И от этой тьмы, от этих столкновений упругого и твердого тела, от близости сильного, всегда нравившегося ей человека девушкой стало овладевать незнакомое волнение. В темноте она раскраснелась, и рука ее стала горячо жечь руку Санина. Девушка часто смеялась, и смех ее был высок и короток.
Внизу стало светлее, а над рекою уже ясно и спокойно светил месяц. Пахнуло в лицо холодом большой реки, и темный лес мрачно и таинственно отступил назад, как бы уступая их реке. Где же ваша лодка? А вот.
Лодка отчетливо, как нарисованная, вырезывалась на гладкой светлой поверхности. Пока Санин надевал весла, Карсавина, слегка балансируя руками, легко прошла на руль и села. И сразу она стала фантастичной, освещенная синим месяцем и колеблющимся отражением воды. Санин столкнул лодку и прыгнул в нее. Лодка с тихим шорохом скользнула по песку, зазвенела водой и вышла на лунный свет, оставляя за собой длинные, плавно расходящиеся волны.
- Давайте я буду грести, - сказала Карсавина, все еще полная какой-то требовательной взволнованной силы. - Я люблю сама...
- Ну, садитесь, - усмехнулся Санин, стоя посреди лодки.
Опять она прошла мимо него по лавочкам, легкая и гибкая, чуть-чуть коснувшись кончиками пальцев протянутой руки. И когда она проходила, Санин снизу смотрел на нее, и мимо его лица скользнула ее грудь, с запахом духов и молодого женского тела.
