Я не верил собственным ушам:
— Что?..
— То! — отрезал Витольд. — Они не приняли у меня зачет, вот что. «Вы, — говорят, — прогуляли четыре семинара кряду и, разумеется, не владеете материалом в должной мере. Чтение книг не заменит вам живого общения с учеными, — передразнил он кого-то противным голосом. — Верхом неблагоразумия было пропускать практические занятия у декана. Вы доказали полную свою несостоятельность. Будь это рядовой преподаватель, мы еще могли бы как-то закрыть глаза…» Я им напомнил, что уже писал докладную, в которой ясно объяснял — у меня умирает хозяин, и мне никак не отлучиться… Ага, как же. Читали они мои докладные!.. «Это ваши личные обстоятельства, которые не имеют отношения к учебному процессу. Мы не можем для всякого делать исключения только потому, что он на службе и якобы не в состоянии посетить университет. Если бы вам действительно хотелось получить образование, Безценный, вы бы нашли время… Говорите, хозяин ваш умирал. Стало быть, надзор над вами с его стороны был ослаблен, а сам он как смертельно больной находился в руках медсестер и сиделок… Для чего же было не воспользоваться?».. Бог знает что еще они там говорили; ну я и взорвался…
Он спрятал лицо в ладонях и замолчал.
Я смотрел на него с изумлением.
— Вас что — отчислили из университета?
Он на миг вынырнул ко мне:
— Можно считать, что так.
— Слушайте, Безценный, — заговорил я, — скажите мне правду, чистую правду: вы действительно сейчас ездили в университет?
— Я же определенно указал в моей записке…
— Тут столько всего происходило… — Я вздохнул. — Приходил опять следователь. Вы уже слышали, что нашли убитого фольда?
Витольд положил руки на стол. Его глаза за стеклами очков были закрыты.
Я продолжал:
— Он погиб так же, как Ольга Мякишева, компаньонка Анны Николаевны. Мне фотографию показывали, а потом водили, чтобы я посмотрел на труп. Точно, фольд. Теперь следователь от нас не уедет, пока до всех дел не докопается. И Матвей… не знаю, как он все это переживает. И кто убил — тоже не знаю. Никто, наверное, не знает. А я сегодня был в гостях у Софьи Думенской. Случайно вышло.
— А завтра нам идти в театр на оперу «Гамлет», — заключил Витольд и открыл глаза. — Вы меня простите, Трофим Васильевич, я бы сейчас заснул.
— Конечно, — пробормотал я, поднимаясь с кресла. — Мне тоже… нужно отдохнуть.
На том мы разошлись.
Глава пятнадцатая
Как я уже имел случай заметить, оперный театр Скарятина располагался в том же доме, где обитали и сам Николай Григорьевич с дочерью. Театр занимал большую и лучшую часть строения. От жилых помещений он был отгорожен капитальной стеной; входы тоже были устроены раздельно. Когда-то дом представлял собой единство, но затем было произведено это размежевание.
Анна Николаевна никогда на него не жаловалась. Ее вполне устраивали отведенные ей комнаты. Репетиции никак не отражались на ее личной жизни. Только дни спектаклей были для Анны Николаевны хлопотны. Что касается Николая Григорьевича, то он в такие дни всегда волновался до обморока и еще с утра начинал принимать спиртовый раствор успокоительных капель.
Что касается меня, то проснулся я поздно, кофе пил в постели, завтракал лениво и рассеянно, а после завтрака проскучал до обеда, когда взялся выбирать себе смокинг на вечер.
Покойный Кузьма Кузьмич оставил целое собрание смокингов — четыре или пять висели в шкафу в ряд, помещенные в специальные мешки с ароматическими пакетиками от моли и прочих неприятностей.
Я говорю «четыре или пять», поскольку насчет одного не вполне был уверен, что это именно смокинг. Я долго осматривал их, применяя по очереди, и наконец остановился на том, который сидел на мне лучше всех. Потом призвал Макрину и продемонстрировал ей себя.
— Чисто покойник Кузьма Кузьмич, как живой! — воскликнула Макрина, всплескивая руками. — Исключительно вам идет, Трофим Васильевич, эта одежа.
— Скажите мне, Макрина, — спросил я, — для чего дяде было держать такое количество совершенно одинаковых смокингов? Разве он часто ходил в театр?
— Дядя ваш, Царство ему Небесное, никогда ничего не выбрасывал, если оно только само не разваливалось на кусочки, — поведала Макрина. — А здесь смокинги на разные случаи его фигуры. К примеру, вон тот — если хозяин был объевшись, положим, на Масленой. Тогда он этот надевал. А на Светлой — вон тот, утянутый в талии, потому что на Светлой Кузьма Кузьмич был еще похудемши, после поста-то. Дяденька ваш весьма посты соблюдал. Не всегда, а периодами, как он выражался. «На меня, — говорил, бывало, — период накатил, Макринушка, поститься буду». И постился. А потом «период» сходил, и покойник опять кушал, не наблюдая ни среды, ни пятницы, как безумный. Масленую же соблюдал всегда. Еще у него, помню, смокинг был для петербургского театра, — вон тот, почернее, и для особых случаев, у него пуговки как-то иначе пришиты, он объяснял и в журнале показывал, да я уже забыла.
— А мне, следовательно, в этом идти прилично будет? — спросил я, поворачиваясь перед Макриной, чтобы она получше меня рассмотрела.
— Вы, Трофим Васильевич, такой красавчик, что вам в любом будет прилично! — ответила Макрина.
— Хорошо, — строго молвил я. — Спасибо, Макрина. Приберете тут потом.
— Прямо сейчас и приберу, а этот смокинг для вас отутюжу и вычищу, — обещала Макрина и пошла ставить разогреваться утюг.
Я немного волновался. Раздумывал, не слишком ли вызывающе будет поехать на электромобиле. Не вызовет ли это гнев у Анны Николаевны? Наконец я решился ехать все-таки на электромобиле. Анна Николаевна уже одарила меня своим расположением — стало быть, неприятные воспоминания о дядиных чудачествах в ее памяти смягчились и уж точно никак не связаны со мной.
Следующим пунктом было обдумыванье — брать ли с собой в электромобиль Витольда или же нам с ним следует идти в театр порознь. Все же положение наше неравное, и у него билет взят в партер. Хотя логика и соображения удобства диктовали самое простое, а именно — ехать вместе.
Я измаялся над этим вопросом и наконец спросил у Витольда. Тот быстро избавил меня от сомнений.
— Разумеется, вы поедете на собственном электромобиле, а я пойду пешком, — ответил он. — И обсуждать тут, в общем, нечего. Вы уже смокинг себе подобрали? С Макриной советовались? Не забудьте также, что я вам говорил по поводу «впечатлений»: ария Офелии была проникновенной — и так далее. Николаю Григорьевичу будет приятно.
Я сказал, что постараюсь ничего не перепутать и непременно что-нибудь убедительное наплету. Кроме того, не исключено ведь, что мне действительно понравится опера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
