А этот закон гласил: как бы ни был танцор меча расстроен, какие бы мысли ни занимали его, он никогда не должен забывать смотреть по сторонам.
Потому что любая из этих сторон может нести угрозу его жизни.
Так оно и получилось.
К моему большому — и очень болезненному — сожалению.
Я не успел даже выйти с площади и углубиться в узкие переулки и аллеи.
Я прошел почти полдороги и добрался до открытого пространства у края площади, за которым виднелись темные пятна улиц, когда на меня накинулась целая армия.
Ну может и не армия. Я мог судить только по ощущениям.
Может всего половина.
Обычно если на вас нападают в городе, то это один или два — или три, или четыре — воинственно настроенных вора, которым очень нужны ваши деньги. Если их цели настолько просты, они появляются из темноты один за другим как волки, надеясь напугать своим количеством и поведением. На простых людях такой прием почти всегда срабатывает, но человеку, владеющему оружием так, как танцор меча, он только дает лишнее преимущество, поскольку появляется время обнажить меч. А если в руках опытного танцора меч, даже аиды знают, сколько атакующих не смогут ничего сделать. Потому что обычно когда один из воров теряет руку — а иногда и голову, если он очень настойчив — остальные всерьез задумываются, не лучше ли им убраться.
Обычно. Но эти дружелюбные ребята не были ворами. По крайней мере я так решил, потому что тактику воров они не использовали. Они просто всей толпой возникли из темноты и навалились на меня. Я упал на спину, захлебнувшись грязью, навозом, кровью, и отчаянно выругался.
А мой меч в ножнах был подо мной, должен я добавить.
Аиды, в таком затруднительном положении я еще никогда не оказывался.
Я лежал, раскинув руки и ноги, а незнакомцы вели себя довольно сдержанно. Кулаки и ноги делали свое дело, но без большого энтузиазма.
Пока кто-то тихо не напомнил им, что я человек непредсказуемый и доверять мне нельзя. А а если они меня упустят, ни один из них не выживет. Потому что если я их не прикончу, это сделает ОН.
Почему-то они тут же решили, что не стоит терять время и кто-то ударил меня по виску чем-то очень твердым.
Я проснулся в полутьме, ругаясь и чувствуя, что боль в том месте, где располагались почки, просто убивала меня. Голова тоже болела, но к этому я успел привыкнуть. А вот так надавать мне по почкам было довольно бессовестно, хотя и эффективно: человек не полезет в драку, если от каждого движения у него все болит как в аидах и пару дней вместо мочи ему придется отливать кровь.
Над головой крыша. Что-то вроде комнаты. В ней было сухо, пыльно, спертый воздух провонял крысами, насекомыми и старой мочой. Я лежал около стены или какой-то перегородки, потому что чувствовал спиной преграду. Меня положили на правый бок и скрутили веревками. Откуда-то сзади шло смутное перламутровое сияние. Омерзительный желто-зеленый свет. Он почти не разгонял темноту, но я заметил фигуру, скрывавшуюся в глубоких тенях.
Я понял, что не один в комнате, перестал ругаться и только тогда обнаружил, что сгоряча не обратил внимания на тонкий шнур, туго затянутый на моем горле. Запястья были чем-то — шнуром? веревкой? — связаны за спиной и это же что-то, видимо очень небольшой длины, сдерживало и мои лодыжки, отчего ноги были согнуты так, что пятки почти касались ягодиц. Очень неудобное положение.
Которое совершенно не делало меня хозяином ситуации.
— Песчаный Тигр…
Оказывается они — или он — знают, кто я. С одной стороны, это позволило сделать вывод, что меня схватили не случайно. С другой, я понял, что эта неприятность покрупнее чем простое, хотя и болезненное, ограбление. Мне стало совсем плохо, когда я попытался пошевелиться, чтобы проверить, все ли кости целы, и обнаружил, что в кошельке позвякивают монеты.
— Песчаный Тигр…
Я застыл. Ныли запястья и затылок. В животе все свернулось.
— Слушай, сделай одолжение? — попросил я. — Зажги побольше света, чтобы я мог увидеть на какую вечеринку меня пригласили.
Тишина. Потом голос спросил, с оттенком мягкого удивления, уверен ли я что хочу света.
— Ты понимаешь, что если увидишь меня, тебя придется убить?
Вежливый, привыкший повелевать голос; один из тех, на которые не обращаешь внимания пока он не предъявит доказательство силы. Легкий акцент выдавал жителя Границы. Было еще что-то, чего я не смог распознать. Голос казался знакомым, но я никак не мог вспомнить, где слышал его.
Я выдавил циничную ухмылку.
— Аиды, если тебе надо, ты меня все равно убьешь. Зачем иначе было меня сюда тащить? — я поработал запястьями, но веревка не поддавалась. Она даже затянулась сильнее.
Тишина. А потом свет.
Я выругался, забыв о петле на горле.
— Точно, — согласился он. — Теперь мы еще раз обсудим, сколько ты возьмешь за Северную баску.
Я объяснил ему, что ему надо с собой сделать.
— Ничего не имею против, — спокойно сообщил он. — Я человек довольно развращенный, об этом знает весь Юг. Меня называют Умир Безжалостный.
Я скрипнул зубами.
— Зачем тебе Дел?
— Так ее зовут?
Я снова выругался. На этот раз на себя.
— Нет.
Комнату освещала одна лампа. Южанин стоял перед ней и поэтому должен был казаться только темным силуэтом, но бледное сияние из-за моей спины позволяло увидеть характерное для Юга смуглое лицо, нос с горбинкой, четкие скулы, тонкие губы и глубокие впадины скрывающие необычные бледно-серые глаза. Судя по акценту, он жил на Границе. Даже при слабом свете кольца и пояс сверкали.
— Мне нужна… Дел потому что, как я уже говорил, я собираю отличия.
— И что, в аиды, это значит?
Он махнул рукой.
— Некоторые люди собирают красивые ткани, золотые украшения, лошадей, женщин, мужчин, ковры, шелка… — снова легкий жест, демонстрирующий пренебрежение к обычности. — Я собираю разные вещи. Главное для меня, чтобы они отличались от всего привычного.
— Значит ты хочешь пополнить ею свою коллекцию.
— Она невероятно прекрасная женщина и к тому же очень опасна. Большинство женщин — Южных женщин — мягкие, услужливые. Их можно найти везде. А в ней мягкости нет совсем. Она твердая. Она острая как стекло. Она отточена как сталь, — я едва различил его улыбку, скрытую тенями. — Она так отточена, что могла бы разрезать плоть мужчины и позволила бы ему истекать кровью у ее ног, а сама при этом улыбалась бы.
— Она тебя разрежет, — пообещал я. — Она — танцор меча, борджуни… хорошо обученный, соединенный с яватмой танцор меча. Ты представляешь, что это значит?
— Это значит, что она нужна мне больше чем кто-либо, — он снова улыбнулся. — И я не борджуни. Я танзир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
