Мы снова в своей стране; проходим через нее, как нож сквозь воду, и словно бы ничего не изменилось: все те же леса и нищие деревеньки, угрюмые хутора и сквозящие зеленые плеши полей, знакомые тропы и еще сырые дороги - но весна выдалась ранняя и без дождей, и скоро дороги уже будут готовы к делу, и люди успели засеять поля, и слишком много следов на знакомых тропах.
Страна приготовилась. Нерадостная, но уверенная готовность; спокойной напряжение всех сил, и я немного горжусь своею страной.
Тяжело на душе ведь мы снова в окрестностях Квайра: над еще не определенной сеткой ветвей видны серые плоскости стены и угловатый рисунок башен. И золото шпилей в сини весеннего неба...
Я хотел бы вернуться в Квайр. Потискаться в толчее знакомых улиц, войти хозяином в дом, где мы жили с Суил... увидеть Баруфа.
Но я не вернусь в Квайр. Не пройдусь по знакомым улицам и не увижу Баруфа. Буду рядом - но не увижу. И, наверное, когда-то жестоко себя упрекну, что был в нескольких шагах от него, мог увидеть - и не увидел.
Зато я увижу Зелора.
Все изменилось вокруг - но не Зелор. Мы сидим с ним вдвоем в неприютном покое землянки; ноги его не достают до полу, а огромные сильные руки придавили неструганый стол. Глаза его ласковы, улыбка полна покоя - и то же странное чувство: холодок между лопаток и радость. Мне страшен и приятен его ласковый взгляд, его улыбка - и тьма, которой он полон.
- Так Угалар уже прискакал?
- Да, Великий. Прилетел и мигом прорвался к Акиху. Взял его штурмом, можно сказать.
Улыбка и быстрый лукавый взгляд: он уже все знает. Ничего, что я его сперва обошел, теперь мы идем вровень.
- Люди Таласара, - говорит он. - Облепили дворец, как черви гнилое мясо. Я уже двоих потерял.
Ну как же! Я из Каса увидел то, что он проглядел в столице.
- Ничего, - отвечаю я. - Это шло из Кевата.
Эта странная, увлекательная и пугающая игра - мысль, слитая воедино, в один непрерывный поток, и не надо ничего объяснять, мы просто думаем вместе - иногда про себя, иногда вслух.
- Ждут, - отвечает он. - Покуда не отобьемся - никто и ничего. Садан? Ти-ихо! Вот как был вольный набор, все шебутные уши. Пять сотен мужиков, считай, с каждого третьего двора.
Да, ход был отличный. Не рекрутский, а вольный набор. Продаешь себя в армии на три года, а деньги сразу семье.
"Сколько из них вернутся? - думаю я. - Никто, наверное. Будь я Баруфом, я бы тоже бросил их в самый огонь". И мне уже не стыдно так думать.
- А Совет Благородных?
- Пауки, - отвечает Зелор, и следует повесть о том, как сторонники Эслана воюют с приверженцами Тобара, а кеватская партия потихоньку вредит обоим, а аких поддерживает то одних, то других. Я все это знаю, и Зелор тоже знает, что я это знаю, просто хочет мне показать, что он знает не хуже, чем я.
- Акхон?
А тут уже есть сюрпризы. Похождения и интриги акхона для меня далеко не тайна, новое - группировка церковников среднего ранга во главе с мятежным поделтом Нилуром. Внешний нейтралитет - и тайные встречи с акихом и Таласаром.
Отлично, Баруф! Значит, если мы победим, Квайр получит свою независимую Церковь?
Упорядочение законов. Новая система налогов. Торговые договоры. Реорганизация армии. Баруф очень неплохо поработал зимой. И все это только сверху, надводная часть айсберга, а то, что скрыто от глаз, загадочно для Зелора и почти непонятно мне.
- Ровно колдовство, - говорит Зелор. - Вижу же: ищут людей. Обхаживают, обсматривают, на семи ситах перетрясут - и пропали. И люди-то на один сорт: богатства - одна грамота, а руки к себе гребут. И - пропали. И - по городкам, и - по караванам... нигде!
- В армии?
- Нигде, - уверенно отвечает он.
- А в селах?
- Грамотные?
- Поищи, - говорю я. Очень мягко говорю, потому что не люблю его обижать. Разве он виноват, что мы с Баруфом родились позже почти на четыреста лет, и опыт Олгона отпечатан в нашем мозгу? Ну что же, ход закономерный. Интересно, приживутся ли эти ростки в квайрских лесах?
Мы говорим. Единый поток мысли то про себя, то вслух, и части сходятся в целое; и я уже снова чувствую Квайр, как будто не покидал его.
И мне невесело.
Нет голода в селах и в городах достаток, торговля цветет, мы ладим с соседями, армия наша сильна - а радости нет.
Томительный гнет несвободы, витающий в городах. Нерадостное ожидание в угрюмом напряжении сил. Что будет со страной? Что будет с нами, если мы победим?
- А у вас-то как? - спрашивает Зелор, и в глазах его тихая, ласковая печаль. Он нескоро увидит Кас - а, возможно, и никогда. Он не может сесть на коня и не сможет идти пешком, он болен и слаб, он хозяин Квайра - и не отдаст его никому.
И я рассказываю о том, что он уже знаете сам, но он хочет, чтоб это ему рассказал я - именно я и только ему.
Как мы сперва ютились в немногих домах, а к весне построили несколько улиц. Как бедствовали, кормились только охотой, и какие у нас теперь промыслы и мастерские, и как у нас что заведено в Малом Квайре. А теперь мы затеяли строить свой храм. Отыскали в Соголе зодчего Тансара, того самого, что строил храм святого Гоэда...
- Зря ты сына Гилором назвал, - тихо сказал он. - Может, и будет на нем дедово благословение... а зря.
Единственный человек, который посмел это мне сказать. И я молчу, потому что он, наверное, прав.
Дело сделано, нам пора уезжать. Бедный Баруф! Армия так доказала свою лояльность, что Совет Благородных приказал долго жить. Услуга с подвохом, но это твоя вина. Если б я мог спасти тебя как-то иначе...
Мог бы, конечно, но за мною должок. Не надо было перехватывать тот караван. Даже если это сделал не ты... что же, Совет Благородных тоже не я разогнал.
Еду и улыбаюсь, в Квайр уже канул в моросящую тьму. Наконец-то собрался дождь, пускай идет, чем хуже дороги, тем лучше для нас.
Экая мелочь караван, но это против правил игры. Я отдаю тебе Квайр и не мешаю тебе, а ты не мешаешь мне. Это вовсе не месть, и я на тебя не сержусь. Просто приходится напоминать, что я не терплю нечестной игры.
И мне уже не стыдно так думать.
Мы едем сквозь дождь - по тропам, пока еще палые листья не смыла вода, а завтра, возможно, мы слезем с коней, а послезавтра мы сможем спуститься к реке, и грязное половодье снесет нас в Лагар.
Мне грустно и хорошо под весенним дождем, а в сером небе уже проявился рисунок ветвей, и пахнет весной. Скромный и ласковый запах чуть одетого зеленью квайрского леса, и снова это странное чувство: мой. Мое. Включающее меня. Но почему? Я - горожанин и потомок горожан, олгонец и потомок олгонцев, жителю великой державы, и мое - это все, что между двух океанов, от северной тундры до верфей Дигуна.
Нет. Мое - это кусочек земли, где всего-то пяток городов и десятка два городков, пятачок, изъезженный мной из конца в конец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
