В комплексе «Монлабс-2» этот зал назывался «пузырем». За счет особой формы пола, стен и потолка, которые, трансформируясь, могли получать наклон, ступенчатость и искривления, в соответствии с характером проводимого совещания. Все это позволял наноплант (тм) – конструкционный материал, разработанный в самой «Монлабс». Он был квазиживым, обладал собственным метаболизмом и мог не только программироваться, но и обучаться. Несколько лет назад случился «казус», когда его метаболизм пошел не в ту сторону – возможно, тому поспособствовал биокибернетический вирус. Весь зал был залит отходами его жизнедеятельности, с запахом, вполне соответствующим огромному нужнику. Так что подпольным названием высокотехнологичного помещения было «клозет стоимостью 10 миллионов баксов».
Центр конференц-зала украшали своего рода «тычинки» – проекторы голограмм, и «пестик», представляющий собой замечательный успех кристаллической механики. Демонстрационный материал, состоящий из нанокристаллов с управляемой изомерией, мог принимать абсолютно любую форму и практически любой цвет. Сейчас он изображал Хармонт вместе с Зоной в масштабе 1 к 1000, причем с изображением абсолютно всех деталей. При использовании увеличительной оптики на этой модели можно рассмотреть каждого жителя города, включая индивидуальные черты лица. Единственный минус, что передвижение фигурок было немного дискретным – обновление данных происходило раз в полсекунды. Зону, как и следует, затягивал туман – в модели он состоял из фоглет, наноботов с шестью конечностями, что способны сцепляться за счет вандерваальсовых сил.
Тот, кого все считали Зигмунтом Берковски, закончил свое аргументированное выступление ровно в 14.00.
– Вы считаете, что надо прекратить операции в городе? – спросил Рудольф Бликс, председатель совета директоров «Монлабс», седой и длинный, как все потомственные менеджеры.
– Считаю, что вместе с усилением охраны городского периметра нам нужно завершить рейды по городу. Наши люди совершают большое количество ошибок, потому что при малых концентрациях нитеплазмы приборы могут вводить в заблуждение, – твердо сказал Берковски и еще раз показал на трехмерной модели Хармонта места, где были убиты горожане – ни за что.
– Такое предложение от вас я слышу впервые. Помнится, держал недавно в руках отчет за вашей подписью, в котором было ясно написано, что во всех случаях у погибших была найдена инкапсулированная или растущая нитеплазма в виде делящейся почки… Получается, сегодня вы уже считаете допустимым увеличение концентрации нитеплазмы в живых объектах, в почве, в конструкционных материалах? – допытывался генеральный директор «Монлабс». – Мы тогда и не заметим, что весь город превратился в Зону. А, может, уже и начал превращаться. Меня так просто тошнит от одной этой мысли.
Берковски с готовностью закивал и понимающе улыбнулся эмоциональной оценке, данной шефом.
– Господин Бликс, при увеличении концентрации нитеплазма легче обнаруживается и уничтожается. Исключена возможность ошибки. Микроскопические гнезда нитеплазмы могут находиться во многих жителях города – механизма ее распространения, инвазии и пролиферации мы до сих пор не знаем. Но они всего лишь являются жертвами, нитеплазма питается их тканями. Опасны только споры, стопроцентно нитеплазменные, маскирующиеся обликом и биологическими структурами человека, но именно они хуже всего обнаруживаются.
– Надо отметить, что на работу прежним способом у нас просто не хватает сил, люди на пределе, повышенной оплатой сверхурочных никого сейчас не соблазнишь, много спецтехники вышло из строя. Такую не делают в Гуджарате и не клепают в Халонге; даже ее ремонт требует предварительного заказа и долгого ожидания, не говоря уж о покупке, – добавил новый начальник службы безопасности «Монлабс».
– Я согласен, – поспешил сказать руководитель «Монлабс». Он-то знал, что инициатива Берковски совпадает с мнением главного акционера, сэра Роджера Дюмона.
А доктор Моранди, также присутствующий на совещании, подумал, что наступает идеальное время для роста мицелия и гаметофитов, которое, в итоге, приведет к появлению новой полноценной грибницы.
Господин Берковски не досидел до конца заседания, он отправился в шикарный туалет на восьмом ярусе. Умный туалет, беседующий с вами, думающий о вас, о котором шутили, что когда-нибудь он свихнется и сработает не в ту сторону.
Берковски сейчас мутило, дурнота подкатила всего пару минут назад, но уже выворачивало. Он почему-то подошел не к унитазу, а к окну, раскрыл его с помощью чип-ключа… и из глотки вышел – нет, не поток рвоты, а странный серебристый организм, напоминающий то ли стрекозу с очень длинным хвостиком, то ли змейку с крылышками, который быстро улетел в сторону Блю-Маунтайнс.
Когда Берковски покинул здание, то сейчас же отправился в «Сольянку». Ему очень, до помутнения сознания, хотелось есть.
Глава 6
Город – это Зона
Гаметофит
Где-то через пару часов Инга Зебургс возвращалась со своей работы в клубе «Сольянка». Сама она около шеста или в шаре под потолком не крутилась, не садилась к гостям за столик – ведь заплатить за ремастеринг тела Инге было не по силам. Одно только обновление кожи плюрипотентными клетками с шанхайских клеточных плантаций стоит почти десять тысяч. А небольшая генномодификация с помощью вирусных векторов переноса, например, для придания фруктового запаха выделениям потовых желез, это вдвое дороже.
Инга разносила напитки с алкоголем и гели с адреналитиками, и оказывала интимные услуги клиентам только по распоряжению менеджера. Две трети вознаграждения за это уходило в его личный карман, но попробуй откажись – сразу вылетишь, а найти другую работу в Хармонте можно было лишь на улице, отвратную и опасную.
Сегодня около семи появился тот зализанный тип с тонкими сальными губами, из «Монлабс»; Берковски, кажется, его фамилия. Поначалу только жрал и пил как заводной. Потом договорился с менеджером и потащил ее в отдельное помещение – в «Сольянке» такие устроены за душевыми и официально называются раздевалками. Там мудак Берковски стал целоваться взасос и его… стошнило прямо во время этого. Кажется, она даже что-то проглотила. И чуть сознание не потеряла от отвращения. Но он дал ей денег, много-много бабла, желтых чипкойнов почти на тысячу, притом лично запретил менеджеру что-либо хапнуть. И тем самым сильно приблизил ее поездку в Гонконг на ремастеринг.
Закончив работу около полуночи, Зебургс вышла из заведения, заодно отшвырнув какого-то типа с почти что закатившимися глазами, который пытался загородить ей проход, подошла к своей машине… Мужики сегодня совсем мерзкие.
Когда она поворачивала ключ, пальцы ощутили что-то мокрое на панели. Зажигание так и не сработало, несмотря на десяток попыток. Пришлось включить свет.
На передней панели было нечто вроде пузыря или почки.
«Может, это какая-то сильно раздувшаяся улитка», – подумала Инга и потрогала ее пальцем; на ощупь та была склизкой, но мокрого следа на коже не осталось.
Плестись домой по плохо освещенным улицам Инге Зебургс никак не улыбалось. Муниципалитет в обанкротившемся городе свирепо экономил не только на общественном транспорте, но и на освещении. Пара ближайших кварталов, где тусовались «ночные ангелы» («перышки» на их бритых загривках обеспечивают постоянный залив улетных нейротрансмиттеров в спинной мозг), вообще являлись непроходимыми. Там, в лучшем случае, изнасилуют извращенным способом. А для полиции – женщина, которая шастает ночью по плохо освещенной улице в районе, где тусят уличные банды, это дешевая проститутка. Так что в участке начнутся разборки, почему она не заплатила налоги, почему «работает» без регистрации или там без медчипа, который должен предоставить клиенту сведения об имеющихся у нее возбудителях заразных болезней. В итоге поиздеваются, оштрафуют и выгонят все на ту же ночную улицу…
А в худшем случае прогулка закончится тем, что ее расфасуют по сосудам Дьюара с этикеточкой «органы молодой белой женщины», как это случилось с одной официанткой из их заведения, или же посадят на наркод[7]. Тогда она вечно будет обслуживать грязных мужиков за щепоть кристаллов, которые в ее мозгу сплетут сеточку нейроинтерфейса вокруг центров удовольствия. И без этого уже невозможно будет жить и даже умереть самостоятельно не получится…
Блин, может эта шутка какая-то тупая? Пока она обслуживала заведение, кто-то вытащил у нее из куртки ключи, сбегал к машине, прилепил что-то похожее на японскую еду. Потом вернул ключи и похихикал. Может, намазали ей тут моллюска или медузу. Японец какой-нибудь. Они ж тащат в рот все, что движется или даже откинулось.
Она вспомнила Сумитомо, своего последнего бойфренда, который обещал забрать ее из Хармонта в Токио и кормить там чудесами местной кухни. Вместо этого он ее избил, отработав на ней какое-то свое карате, и уехал, прихватив антиквариат, который она еще с родины на горбу притащила. Как-то потом показывали в новостной сети этот самый Токио – повсюду радиоактивное заражение и техноплесень; русские суда и экранопланы вывозят мутирующих и плесневеющих японцев к себе на Дальний Восток. Было приятно, что Сумитомо тоже херово, но и досадно. Вечно эти русские со своими благодеяниями, а потом еще удивляются, что вместо благодарности им ненавистью отплачивают. Не в природе человеческой благодарным быть, что особенно относится к жадинам. Вон сидели литовцы и латыши по своим деревням, в полном дерьме, без школ и университетов, польский и немецкий господин их в хвост и гриву гонял, мог и на собаку выменять, а они ему срандель лизали и завидовали. Пришли русские – польских и немецких господ отодвинули, в школы и университеты коренных запустили, заводы построили, Вильнюс и Клайпеду вернули, плодитесь и размножайтесь, все мы – братья. А в ответ получили только ненависть – заплати за «оккупацию». Инга всплакнула, зачем она только уехала из родного края, но ведь и там, как русские ушли, жить стало совсем погано. Хорошо только тем, кто в банке работает или пишет книжки про «ужасную русскую оккупацию».
