Слегка успокоившись, я продырявил Сурена суровым укоризненным взглядом. Вот так и начинается бунт на корабле. И у капитана есть только два выхода: либо подавить его с помощью грубой силы, либо использовать мощь своего авторитета. О первом варианте я не хотел и думать, а вот второй… Да, пожалуй, я знаю как следовать по второму пути.
– Реинкорнация, – произнес я уверенно, хотя на самом деле уверенности у меня не было ни на грош. Скорее просто мысли, безумные фантастические идеи, которые приходили в голову в те редкие минуты относительного затишья, когда меня не хотели напугать, пнуть, проучить или сожрать. В те минуты, когда я оставался наедине сам с собой.
– Причем тут реинкарнация? – моих компаньонов заинтересовало произнесенное мной понятие. Они чувствовали, что в нем что-то есть. Им лишь не хватало самой малости, легкого толчка, чтобы наступило то самое прозрение.
– Переселение душ, – помог им я. – На земле есть такое понятие. А откуда оно взялось? Наши души плотно засели в аду, чьи-то блаженствуют на небесах, а откуда, спрашивается, берутся те, которые переселяются? Вот ведь в чем вопрос?
– И откуда? – с недоверием поинтересовался Чен Фу.
– Я полагаю, что это и есть беглецы, те, которым удалось покинуть загробный мир. Их тела давным-давно сожрало неумолимое время. Вот эти души и подыскивают себе новые телесные оболочки.
– Тела еще не рожденных младенцев, – по лицу Сурена было видно, что он что-то об этом слышал, может читал.
– Не знаю, не силен я в оккультизме. Может, и в младенцев, может, в других людей, а может даже и в животных.
– Не хотелось бы в животное, – мой друг болезненно скривился. – Животные, они ведь создания неразумные, не мыслят, не вспоминают и почти ничего не помнят. – Тут голос Сурена дрогнул. – А мне надо помнить, непременно надо помнить… многое и многих.
Пока он говорил я внимательно смотрел другу в лицо. И будь я проклят, ели ошибся, если не заметил, как в уголках глаз у него блеснули слезы.
– А вот мне все равно, – обреченно вздохнул Чен. – Хоть в собаку паршивую или в бомжа бездомного. Важно, что меня уже не будет здесь. Еще долго не будет… Может, даже никогда.
– Леха, а ты и впрямь думаешь, что и мы с Ченом тоже можем стать именно вот такими счастливчиками? – с надеждой в голосе спросил Сурен.
– А почему нет? – я возмутился, будто обиженный недоверием. – Только мне не нравится слово «счастливчик». «Счастливчик» это кто? Тот, кому все дается легко, само собой, словно с небес падает. Нам же никто ничего не посулит и не подарит, нам придется все делать самим, драться за все когтями и зубами. Вот поэтому я предпочитаю имя воин, борец, бунтарь, человек, восставший против всего этого проклятого мира.
– Так чего же мы тут стоим? – инженер завертелся волчком. – Нам надо быстрей… Нам надо туда…
Мы только что остановились у темного подземного перекрестка. Два туннеля пересекались практически под прямым углом, ставя перед нами задачку с тремя неизвестными. Чен Фу почему-то решил, что знает ответ и стремглав кинулся в правый более широкий проход.
– Стой! Ты куда? – я зашипел на нетерпеливого китайца.
Тот притормозил.
– Нам туда. Там выход, там кладовые.
– Почему именно там? Откуда ты знаешь что там?
– Я чувствую, – Чена переполняла взявшаяся неведомо откуда уверенность.
Чувства это дело хорошее, но только не в диггерстве. Диггеры всегда руководствуются разумом и здравым смыслом.
– Ладно, хочешь идти туда, иди. Я же пойду прямо. Ты, Сурен, налево. Разделимся. Так больше шансов. Делаем примерно по двести шагов, затем возвращаемся сюда. Обменяемся наблюдениями и выясним, куда же нам все-таки направится. Только я вас прошу, я вам приказываю, двигайтесь тихо и аккуратно, так, чтобы в случае чего врага первым заметили вы, а не он вас.
На том и порешили. Пожали друг другу руки и разошлись. Ну, это кто пошел, а кто поковылял, опираясь на гладкую, как будто отшлифованную водным потоком стену. Однако боль это не то, что меня теперь волновало, было кое-что и более мерзопакостное.
Стоило мне остаться одному, как где-то в глубине души раздался тихий зловещий шепот. Это страх, я сразу узнал его. И он не пришел совсем не сейчас, он был со мной всегда. Просто раньше я его плохо слышал. Это леденящее змеиное шипение заглушали живые голоса моих друзей. Они не давали страху вылезти из своей темной норы, расправить сумрачные драконьи крылья, завладеть моими инстинктами и моим разумом. Но сейчас я остался один, совсем один, и страх начал свою жестокую, не прекращающуюся ни на мгновение, пытку.
Первые полсотни шагов я еще хорохорился. Память о том, что где-то рядом находятся верные проверенные товарищи, помогала, поддерживала, вселяла уверенность и оптимизм. Только вот за барьером пятидесяти шагов все эти замечательные качества почему-то вдруг резко пошли на убыль. Уже к сотому шагу я трясся словно осиновый лист на осеннем ветру, и этот ветер был самым лютым ветром во вселенной.
Мне было не только страшно, но и невыносимо одиноко. Мысль о гибели в этом кошмарном подземелье усугублялась осознанием того, что никто и никогда не узнает правды. О катастрофе «Жокея», о черном ледяном океане, об аде, о моих мучениях, о моей борьбе. Ни-че-го! Был человек и сплыл, исчез, пропал, испарился. И мир забудет его, забудет без грусти, без жалости, без слез. Слез? Да, Глебов, уж чего-чего, а слез ты точно не дождешься. Некому по тебе плакать. Нет той женщины, которая вздохнет и вспомнит. Единственная, кто пообещала «я буду помнить», была… Конечно, точно, это была Диона.
Образ львицы сам собой всплыл в моем сознании, и не столько образ, сколько ее глаза – большие, желтые, очерченные тоненькой черной обводкой. Они глядели на меня печально и вместе с тем преданно, почти с обожанием… ну, прямо по-человечески. И засела в них совсем не грусть тысячелетий, в них догорала тоска, настоящая тоска по близкому существу. Да, Диона, я тоже буду помнить тебя. Обещаю. И это еще один повод выбраться отсюда.
Видимость как и прежде оставалась на уровне четырех-пяти шагов. И эти пять шагов, ранее казавшиеся благом, сейчас стали настоящим проклятьем. Невозможно было отделаться от ощущения, что вот сейчас, всего через одно мгновение из фосфоресцирующего марева туннеля покажется огромная оскаленная пасть. И уже нельзя будет сделать ничего, даже увернуться, даже занести для удара ледоруб. Пять шагов это очень мало, пять шагов это ничто!
«Нет, Кириллович, ты это брось! – в конце концов сказал я себе. – Ты зачем сюда поперся? Чтобы потрепать себе нервы? Нашел тоже аттракцион! А ну выбрось дурь из башки и иди! Ищи то, за чем пошел! Ищи выход».
Я потряс головой, пытаясь избавиться от кошмарных видений и страхов, которые как стая огромных голодных комаров кружились и липли ко мне со всех сторон. Искать, я должен искать! А как же искать, когда вокруг ни черта не видно? Только стена под рукой, низкий потолок да гладкий сырой пол. Хреновый из тебя следопыт, Алексей Кириллович. Стены, пол, потолок – они ведь могут рассказать очень о многом, надо только научиться смотреть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
