Графиня де Суасон прервала де Гиша.
– Признайтесь, граф, – улыбнулась она, – что вы немножко приукрашиваете ваш рассказ.
– Графиня, я, как попугай, передаю то, что сообщили мне англичане. К стыду своему должен признаться, что я точен, как копия.
– Карл Второй умер бы, если б перенес все это.
Людовик XIV поднял свою гордую голову.
– Графиня, – сказал он серьезным голосом, в котором сквозила еще юношеская застенчивость, – кардинал может подтвердить, что во время моего несовершеннолетня дела Франции шли очень плохо… И если б в то время я был бы постарше и мог взяться за оружие, мне часто приходилось бы воевать, чтобы добыть себе ужин.
– По счастью, – проговорил кардинал, первый раз нарушивший молчание, – вы преувеличиваете, ваше величество, и ужин всегда был готов вовремя для вас и для ваших слуг.
Король покраснел.
– О, – некстати вскричал Филипп со своего места, продолжая глядеться в зеркало, – я помню, что раз в Мелюне ни для кого не было ужина; король скушал две трети куска хлеба, а мне отдал остатки.
Все гости, увидев, что Мазарини улыбнулся, засмеялись. Королям льстят так же напоминанием минувших бедствий, как и надеждою на будущее счастье.
– И все же французская корона всегда крепко держалась на головах королей, – поспешно прибавила Анна Австрийская, – а английская корона упала с головы Карла Первого. И когда возмущение угрожало французскому трону, когда он колебался, – иногда ведь бывает, что трон колеблется, так же как случаются землетрясения, – всякий раз славная победа возвращала нам спокойствие.
– С новыми лаврами для короны, – добавил Мазарини.
Граф де Гиш умолк. Король принял равнодушный вид, а Мазарини обменялся взглядом с королевой Анной Австрийской, как бы благодаря ее за помощь.
– Все равно, – сказал Филипп, приглаживая волосы, – мой кузен Карл не хорош лицом, но очень храбр и дрался, как немецкий рейтар. И если еще будет так же драться, то непременно выиграет сражение… как при Рокруа…
– Но у него нет войска, – заметил шевалье де Лоррен.
– Союзник его, король голландский, даст ему войско. О, я послал бы ему солдат, если бы был королем Франции.
Людовик XIV вспыхнул. Мазарини притворился, что поглощен игрою.
– Теперь, – продолжал граф де Гиш, – судьба несчастного принца свершилась. Он погиб, если Монк обманул его. Тюрьма, может быть смерть, довершит его несчастья, начавшиеся с изгнания, битв и лишений.
Мазарини нахмурил брови.
– Правда ли, что его величество Карл Второй покинул Гаагу? – спросил Людовик XIV.
– Совершенная правда, ваше величество, – отвечал граф. – Отец мой получил письмо, в котором его уведомляют об этом отъезде со всеми подробностями. Известно даже, что король сошел на берег в Дувре. Рыбаки вилели, как он направился в порт. Но все дальнейшее – пока тайна.
– Как бы я хотел знать, что было дальше! – с жаром вскричал Филипп Анжуйский. – Вы, верно, знаете, братец?
Людовик XIV опять покраснел – в третий раз в продолжение часа.
– Спросите у кардинала, – отвечал он таким голосом, что Мазарини, Анна Австрийская и все гости посмотрели на него.
– Это значит, сын мой, – сказала Филиппу с улыбкой Анна Австрийская, – что король не любит говорить о государственных делах вне совета.
Филипп покорно выслушал замечание и, улыбаясь, низко поклонился брату, потом матери.
Но Мазарини заметил, что в дальнем углу комнаты составляется группа и что герцог Анжуйский, граф де Гиш и шевалье де Лоррен, лишенные возможности рассуждать громко, могут потихоньку сказать больше, чем нужно. Он бросал на них недоверчивые и беспокойные взгляды, намекая Анне Австрийской, что надо прервать это тайное совещание, как вдруг Бернуин вошел в дверь, за кроватью кардинала, и шепнул ему на ухо:
– Посол от его величества английского короля.
Мазарини не мог скрыть своего удивления, которое тотчас же заметил король. Не желая быть нескромным и в то же время показаться лишним, Людовик XIV немедленно встал и, подойдя к кардиналу, простился с ним.
Гости поднялись; послышался шум отодвигаемых стульев и столов.
– Устроите так, чтобы все постепенно разошлись, – сказал Мазарини тихо Людовику XIV, – и соблаговолите остаться у меня еще несколько минут.
Я кончаю дело, о котором теперь же, сегодня вечером, желал бы переговорить с вашим величеством.
– И с королевами? – спросил Людовик.
– Да, и с герцогом, – отвечал кардинал.
С этими словами он приподнялся на своей постели, и полог, спустившись, закрыл ее. Кардинал, однако, не забыл о заговорщиках, которые стояли в углу комнаты.
– Граф де Гиш, – позвал он слабым голосом, в то время как за опущенным пологом Бернуин подавал ему халат.
– Я здесь, – отвечал граф, подходя.
– Сыграйте за меня, вы очень счастливы. Выиграйте мне побольше у этих господ.
– Извольте, монсеньер.
Молодой человек сел за столом, откуда король перешел к королевам и заговорил с ними.
Между графом и несколькими придворными завязалась крупная игра.
Филипп Анжуйский разговаривал о модах с шевалье де Лорреном, а за пологом кровати уже не было слышно шелеста шелковой одежды кардинала.
Мазарини вслед за Бернуином вышел в соседнюю комнату
Глава 40.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДЕЛО
Перейдя в свой кабинет, кардинал увидел там графа де Ла Фер, который ждал его, внимательно рассматривая картину Рафаэля, висевшую над поставцом, украшенным серебром и золотом.
Кардинал вошел легко и бесшумно, как тень, и тотчас взглянул на графа, желая, как всегда, по выражению лица собеседника угадать характер разговора.
Но на этот раз он ошибся. Он ровно ничего не прочел на лице Атоса и не заметил даже того почтения, которое привык видеть всегда и у всех.
Атос был одет в черное платье, скромно вышитое серебром. Он носил знаки Подвязки, Золотого Руна и Святого Духа – трех высших орденов; соединенные вместе, они бывали только у королей или у артистов на сцене.
Мазарини долго, но безуспешно старался вспомнить, как зовут стоявшего перед ним человека.
– Мне доложили, – вымолвил он наконец, – что ко мне приехал посол из Англии.
Он сел, отпустив Бернуина и Бриенна, собиравшегося в качестве секретаря вести протокол.
– Действительно, господин кардинал, я прислан его величеством королем английским.
– Для англичанина вы говорите по-французски удивительно чисто, – приветливо сказал Мазарини, посматривая на ордена и стараясь поймать взгляд посла.
– Я не англичанин, я француз, господин кардинал, – отвечал Атос.
– Вот как! Английский король избирает французов в посланники? Это хорошее предзнаменование… Ваше имя, сударь?
– Граф де Ла Фер, – отвечал Атос без того глубокого поклона, какого требовали и сан и гордость всемогущего министра.
Мазарини пожал плечами, как бы говоря: «Не знаю этого имени». Потом спросил:
– И вы приехали сказать мне?..
– Я приехал от его величества короля английского объявить королю французскому…
Мазарини нахмурил брови.
– Объявить королю французскому, – невозмутимо продолжал Атос, – о счастливом возвращении его величества короля Карла Второго на отцовский престол.
Эта деталь не ускользнула от хитрого кардинала. Мазарини слишком хорошо знал людей и увидел в холодной, почти высокомерной учтивости Атоса признак неприязни, редко встречающейся в атмосфере придворных теплиц.
– У вас, верно, есть верительные грамоты? – спросил Мазарини сухо и с досадой.
– Есть, монсеньер.
Слово «монсеньер» с трудом слетело с уст Атоса; казалось, оно жгло его губы.
– Покажите их.
Атос достал депешу из вышитой бархатной сумки, висевшей у него на груди под камзолом.
Мазарини протянул руку.
– Извините, господин кардинал, – сказал Атос. – Депеша адресована королю.
– Если вы француз, сударь, вы должны знать, что значит первый министр при французском дворе.
Атос отвечал:
– Да, были времена, когда я знал, что значит первые министры, но давно уже решил всегда обращаться прямо к королю.
– В таком случае, – бросил Мазарини, начинавший сердиться, – вы не увидите ни министра, ни короля.
И Мазарини встал. Атос положил депешу в сумку, сдержанно поклонился и направился к двери. Его хладнокровие взбесило Мазарини.
– Какие странные дипломатические приемы! – вскричал он. – Неужели еще не кончились те времена, когда господин Кромвель присылал к нам своих молодчиков вместо поверенных в делах? Вам недостает, сударь, только круглой шляпы и Библии за поясом.
– Сударь, – сухо возразил Атос, – мне никогда не случалось, подобно вам, вести переговоры с Кромвелем, я встречал его посланцев только со шпагой в руках. Поэтому я не знаю, как он сносился с первым министром.
Скажу только о его величестве Карле Втором; когда он пишет его величеству королю Людовику Четырнадцатому, то это не значит, что он пишет его преосвященству кардиналу Мазарини. В этом различии я вовсе не вижу никакого дипломатического приема.
