Юрта, затянутая изнутри красным (татары особенно любили этот цвет) китайским шелком, выглядела подготовленной для показа будущей хозяйке: в центре располагался аккуратный очаг, вокруг него лежали ковры и многочисленные подушки, а часть жилого круга была огорожена шелковым занавесом. Сбыслав сел у занавеса и приготовился ждать.
День начался загадочно, и это его тревожило. Последние слова Бату адресовались ему, но сказаны были так, чтобы их и слышал, и запомнил Ярослав: «Прислушивайся к его мудрым советам, боярин Федор Ярунович». Мудрые советы хана Орду, над которым добродушно подсмеивались все старшие офицеры? Для чего сказал эту фразу Бату? Фразу, в которой явно не сходились концы с концами… Для него? Вряд ли. Значит, для великого князя. Зачем?.. Какие советы вложат в голову туповатого, но старательно исполнительного Орду перед выездом в Каракорум?..
Привычный перестук топоров за стеной роскошной юрты внезапно перекрылся какими-то иными звуками, но Сбыслав уже настолько погрузился в размышления, что ни к чему не прислушивался. И очнулся от насмешливого возгласа:
– О, ясновельможный пан! Да простит он глупую девицу, что вторглась в его мысли без разрешения.
У входа стояла Гражина во всем великолепии красоты и наряда. Сбыслав тотчас же вскочил, поклонился и поспешно сказал, что разрешения должен был бы испросить он…
– Ясновельможный пан тоже подарок?
– Это боярин великого князя Ярослава Сбы… Федор Ярунович, – пояснил вошедший следом Кирдяш, вновь споткнувшись на имени.
– О, какое разочарование, ясновельможный пан, – Гражина улыбалась самой обворожительной из всех своих улыбок. – Два подарка в одни руки могли бы следовать в одной коробке.
– Эту тигрицу зовут Гражиной, – пояснил Кирдяш. – Будь осторожен, боярин, ее когти изодрали не одно мужское сердце.
– Какое прекрасное имя, – скованно улыбнулся Сбыслав.
– Ясновельможный пан находит его прекрасным? Я польщена и смущена одновременно. В таких словах всегда есть надежда, без которой не прожить бедной сироте, особенно когда ее везут все дальше и дальше от руин отчего дома. Чего ты стоишь за моей спиной, есаул? Вели подать венгерского.
– А что скажет Орду?
– Ты больше думай о том, что скажу ему я.
Кирдяш недовольно хмыкнул, но вышел из юрты. Молодые люди остались одни, и наступило молчание.
– Как я сегодня счастлива, – тихо сказала Гражина и вздохнула. – Встретить вас в этом желтолицем аду, пан Сбыслав…
– Сбыслав?..
– Таково настоящее имя ясновельможного пана, не так ли?
– Имя – для Руси. Для желтолицего ада я – Федор.
– Я догадалась. Но позвольте мне без посторонних называть вас славянским именем. Умоляю, ясновельможный пан. Мы – два славянских цветка в безбрежном желтом океане…
Вошел Кирдяш с серебряным кувшином и тремя чарками.
– Твоя старшая служанка подняла вой, – сказал он, наполняя чарки.
– Огрей ее плетью, есаул.
– Так я и сделаю в следующий раз.
– Я открываю счет счастливым дням! – Гражина подняла чарку.
– С новосельем тебя, тигрица, – усмехнулся Кирдяш.
– С нововесельем, – строго поправила Гражина. – С моим нововесельем, рыцари!
Она лихо опрокинула чарку, по-детски причмокнула, хотела что-то сказать, но не успела. Раздался рык, и в юрту ворвался Орду.
– Ты посмела принять постороннего мужчину, несчастная? – заорал он с порога. – Я посажу тебя в клетку, а его запрягу вместо вола!..
– А я расцарапаю себе лицо и скажу великому хану, что ты пытался силой овладеть подарком самому Гуюку! – гневно, с горящими глазами выкрикнула Гражина. – Не смей приходить ко мне без приглашения! На это имеет право только есаул Кирдяш и… и мой друг боярин Федор Ярунович!
И запустила серебряной чаркой в лицо старшего брата Бату. Орду легко поймал чарку, раздавил ее в ладони, усмирил тем собственный гнев и неожиданно добродушно улыбнулся:
– Вот такой ты мне больше нравишься. А пить надо кумыс. Или кровь с молоком. Они дают здоровье.
Кинул на ковер раздавленную чарку и вышел из юрты.
7
Огромный обоз, которому предстояло пересечь Великую Степь, собирался в военном лагере под охраной ханской гвардии. Сюда свозили меха из Руси и узорчатое оружие с Кавказа, трофейные рыцарские доспехи, золотые и серебряные изделия русских и европейских мастеров, посуду и драгоценности, мед и воск, вина и сладости. Здесь все переписывалось и грузилось в повозки под бдительным оком любимой жены Бату Баракчины, матери Сартака. Когда все было готово, она же и доложила Бату, спросив лишь об одном:
– А как будут добираться до Каракорума русские умельцы?
– Пешком, – ответил Бату.
– Это очень далеко.
– Дойдут.
– Дозволь хоть несколько повозок для детей и женщин, мой синеглазый хан.
Бату улыбнулся, ласково провел жесткой ладонью по седеющей голове жены:
– Ты очень разумна. Распорядись.
Ему было наплевать на русских мастеров не столько из присущего монголам равнодушия к судьбам покоренных народов, сколько из-за того, что эти мастера предпочли Каракорум Сараю. Но он искренне любил свою старшую жену и порою исполнял ее просьбы.
Великий князь Ярослав был предупрежден, подарки будущему великому хану и правящей ханше Туракине подобраны, огромный обоз готов к путешествию по Великой Степи, но у Бату не было ощущения, что он все сделал как надо. Любая незамеченная ошибка могла свести на нет всю его тонкую игру и даже подтолкнуть Гуюка к новому нашествию, и поэтому он тянул с отправкой обоза, понимая при этом, что перетягивает лук, не отпуская стрелу в полет. Неизвестно, сколько времени он пребывал бы в колебаниях, если бы Чогдар не огорошил его малоприятной новостью:
– Даниил Галицкий присоединил к Волынскому княжеству галицийские земли. Кроме того, он уже дал согласие на брак своей дочери с братом Александра Невского Андреем.
– У этого Андрея большая дружина?
– Нет. Но его очень любит князь Александр.
– Как Бурундай мог допустить усобицу между русскими?
– Бурундай сам привез эти известия и просит твоего дозволения доложить лично, мой хан.
Бурундай доложил, что никакой драки меж волынцами и галичанами не было и он не имел повода вмешиваться. С точки зрения Бату, это было хуже, чем усобица: русичи начали искать союзов. К этим поискам он отнес и сообщение о сватовстве Андрея: любовь в столь высоких сферах даже не предполагалась. Бату хмуро размышлял, Чогдар и Бурундай молча ждали, что он скажет.
– Бурундай лично отвезет мое повеление Даниилу Галицкому. Повеление должно быть письменным. И очень коротким.
– Какова его мысль, мой хан?
– Два слова: «Дай Галич». Он не поймет и приедет ко мне. Ничего не объясняй ему, Бурундай, но напомни, что ты стоишь в двух дневных переходах.
Даниил Галицкий и в самом деле ничего не понял. Кому он должен был «дать Галич»? Когда? В какой форме и почему? Повертел грамоту в руках и спросил об этом молчаливого Бурундая.
– Повеления хана не требуют моих пояснений, князь Даниил.
– Но меня призвали на княжение сами галицкие бояре.
– Тебе придется объяснить это самому хану Бату, князь. Иначе я спрошу об этом галицких бояр: мои тумены стоят в двух дневных переходах. Выбирай, но лучше подумай о подарках хану.
Даниил Галицкий счел за благо подумать о подарках. А пока думал, пружина, закрученная им на западе, раскручивалась на востоке.
– Когда кони начинают тянуть в разные стороны, нужно обрубить постромки самой застоявшейся, – сказал Бату. – Завтра отправишь караван в Каракорум, а сегодня повелишь боярину Федору прийти ко мне.
Из этих слов следовало, что хан последние наставления Сбыславу намеревался дать с глазу на глаз. Чогдара это обеспокоило, о чем он и сказал, передавая повеление.
– Никогда не доверяй чингисидам, Сбыслав, но всегда выполняй их повеления слово в слово. Это единственный способ выжить под их властью. Отныне тебе предстоит действовать даже без моего слабого щита. Орду вспыльчив, но добродушен и отходчив. Гуюк – лжив и злопамятен.
– Ты уже предупреждал меня об этом, Чогдар. Я знаю степные законы, не волнуйся за меня, дядька.
– Ты – сын моего покойного анды, – вздохнул Чогдар. – О ком еще мне беспокоиться, кроме тебя?
– О князе Невском.
За Сбыславом явился сам Неврюй, что резко повышало значимость аудиенции. Придирчиво осмотрел наряд Сбыслава, улыбнулся:
– Мы не скоро увидимся с тобой, боярин.
– И увидимся ли вообще, – невесело усмехнулся Сбыслав.
– Будем надеяться. – Неврюй вдруг понизил голос. – Тебя ожидает очень важный разговор. Сужу об этом по тому, что хан лично приказал мне охранять покои, в которых будет проходить беседа.
Бату хорошо продумал предстоящий разговор, а потому начал его сразу, без длинных вступительных рассуждений, которых требовал степной этикет.
– Союз между мной и Русью предопределен самим Небом. Русь – это либо запад, либо север: либо Даниил Галицкий, либо Александр Невский. Кто из них окажется моим союзником, а кто – моим врагом, зависит только от тебя, боярин Федор.
